Аргентина

Улица заметно опустела. Ветра почти не было. Лужи кое-где начинали покрываться легкой корочкой льда. Мокрый темный асфальт и ледяные блюдца на тротуаре отражали свет от фонарей и витрин.

– Мне пора на электричку, а то потом на перекладных будет сложно добираться,  – устало сказала она.  – Проводишь меня? До Ярославского.

– Конечно! Давай только осторожнее, а то скользко стало,  – он крепче прижал ее руку.

Выйдя из метро, они забежали в здание вокзала. Купили в кассе билет. Оставалось еще минут десять до отправления электрички. Они отошли в сторону. В тусклом темно-синем свете вокзальных ламп он видел ее глаза. Она о чем-то сосредоточенно думала. Уставшие от долгой прогулки, они уже ни о чем больше не говорили.

– Мне пора! Когда будешь в Москве в следующий раз, позвони. Хорошо?

– Хорошо,  – ответил он и отпустил ее руку.

Она шагнула к парящему белым туманом выходу. Полупрозрачные, испещренные царапинами от чемоданов вокзальные двери то и дело раскрывались и закрывались то внутрь, то наружу, вылетая на улицу от толчков снующих туда-сюда пассажиров.

Людмила придержала на секунду распахнувшееся тяжелое стеклянное полотно за металлическую ручку, обернулась к нему, улыбнулась и, подняв руку в прощальном жесте, шагнула в дверной проем на холодный, темный, ночной перрон.

Он позвонил через две недели, позвонил днем, чтобы заранее договориться о встрече.

– Привет! Я в Москве! Как дела? Увидимся?

– Нет, Максим, ты меня извини. Завтра наконец-то сделка по квартире. Цепочка очень сложная. Четыре человека завязаны. Не могу сегодня. Документы готовить надо. И завтра день сложный! Давай я тебе позвоню, когда с делами закончу.

Он согласился, но и на другой день она не позвонила. Вечером он улетел обратно. Так они больше и не увиделись.

Было раннее утро. В оставшиеся после сборов в дорогу три часа она так и не смогла заснуть. Накопившаяся усталость закрывала глаза, но пустые гулкие комнаты не давали уснуть, вызывая в памяти картины прожитых в этих стенах лет.

Щемящее чувство от расставания с родным домом, где каждая половица, окна, двери, стены помнили ее руки, где ее малыши вырастали и начинали делать первые шаги, никак не покидало и не отпускало ее встревоженное сердце.

«Все ли она правильно делала в своей жизни в последние годы?  – спрашивала она себя, и не могла дать твердый убедительный на этот вопрос ответ.  – Зачем? Зачем они уехали отсюда?» – и соглашалась с собой, что так было надо!

Такси она заказала еще с вечера. Прощаясь с квартирой, Людмила медленно обошла все комнаты. Здесь был их дом. Семейный очаг. Она ходила от окна к окну и подолгу смотрела сквозь морозные узоры в ночное московское небо, зябко кутаясь в шаль, рассматривала в темноте заснеженный пейзаж лесопарка, подсвеченный ночными фонарями.

«Надо собираться,  – подумала она.  – Такси должно скоро приехать».

В конце улицы появились два желтых огонька. Они постепенно увеличивались в размере и приближались к дому, выхватывая пучками света из темноты растущие с края лесного массива деревья. Вскоре желтая «Волга», с черными шашечками на дверях, остановилась у их подъезда, и зазвонил телефон: «Такси заказывали?»

– Да-да!  – немного рассеянно ответила она.  – Сейчас спускаюсь!

Уже надев шубку, проверив билеты и документы, она устало присела на диванчик в прихожей, на дорожку. Багажа с собой  – одна сумка. «Все! Надо ехать! Господи, благослови!» Ключи от квартиры она с вечера передала новым хозяевам и, выходя, просто захлопнула дверь, оставив за ней все свое московское прошлое.

До Шереметьево доехали быстро. Шереметьевский зал в этот ранний час был необычно пуст. Ночные рейсы все прибыли, видимо, во время, и обычной суеты в зале прибытия не наблюдалось. На ее утренний рейс, на Анкару, регистрацию начали без задержки. Билет с конечным адресом  – Буэнос-Айрес – у пограничной службы удивления не вызвал. Уставшая от ночной смены девушка, с двумя звездочками на погонах, равнодушно шлепнула штамп на талон регистрации.

Уже в самолете, сидя у иллюминатора, она смотрела вниз, на уплывающую под крылом самолета Москву, и никак не могла сосредоточиться и дочитать молитву. Начинала «Отче наш…», а мысли были совсем о другом: «Наверное, Москву вижу в последний раз! Квартира продана, больше с Россией ничего не связывает. Столько планов на эти деньги! И учеба младших, и дом надо ремонтировать».

Тепло становилось на сердце и на душе при мысли о встрече с Максимом. «Какая же это сложная штука  – жизнь!»  – подумала она, жалея, что обстоятельства не позволили ей встретиться с ним еще раз до ее отъезда. Только когда облака плотной белой завесой закрыли видневшиеся внизу квадраты полей, извилины дорог, с кое-где еще горящими цепочками огней от столбов освещения, она прочитала «Отче наш…» три раза и немного успокоилась. Перелет предстоял нелегкий: Анкара, затем Барселона, Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айрес.

Только вечером следующего дня, пройдя таможню аэропорта Хорхе Ньюбери, она увидела встречающего ее старшего сына.

Жизнь вошла в свой привычный круг. В круговороте домашних дел и забот она находила время иногда заглянуть в Интернет, но чаще всего поздними вечерами всецело отдавалась появившемуся недавно увлечению. Первая проба вышивки бисером небольшой иконы Спасителя, год назад, оказалась весьма удачной. Ежедневно, когда дом погружался в тишину, она находила время для этого занятия, и ничто не мешало и не отвлекало ее от завораживающего создания картины. Не одна попытка уходила на то, чтобы подобрать нужный цвет стеклянных шариков-бусинок и затем аккуратно закрепить их на полотне ниткой. И она, жаворонок по жизни, привыкшая рано ложиться и вставать, теперь, увлеченная работой, засиживалась до рассвета. Икона получилась. Она сфотографировала ее. Фотографию повесила на стену, пониже стоящих на треугольной полке в правом углу больших икон Иисуса Христа и Богородицы. В воскресенье отнесла белое полотно с вышитым ликом Христа в церковь. Батюшка после службы, принимая в дар ее работу, сказал:

– Это тебе Господь Бог помогает! Продолжай во славу Божию, если душа просит!

Через пару месяцев было вышито полотно с ликом Богородицы, затем Николая-угодника и в течение года еще три иконы. Все иконы она сфотографировала, потом развесила цветные снимки на стене, в рамках, оставляя их для себя, на память. Сами же вышитые работы с ликами святых, искрящиеся цветной мозаикой мелких бусинок, по-прежнему относила в храм. Накопившиеся фотографии она вскоре разместила на своей страничке в Интернете, чтобы показать знакомым и друзьям.

Сейчас, после возвращения из Москвы, у нее наконец появилась возможность приступить к давно задуманной работе. «Плащаница Господня! Да! Она может получиться, и это надо сделать!»  – сказала она себе.

В Южном полушарии заканчивалось лето. Необходимо было заниматься уборкой урожая, заготовками, консервацией овощей. Совсем мало времени оставалось на вышивание и еще меньше на переписку в Интернете.

В один из дней, на перепутье лета и осени, встречные ветры с Тихого океана и Атлантики принесли ужасный циклон. Тучи накапливались в небе над городом и окрестностями в течение дня, темнея с каждым часом, сбивались в кучу, затягивая небо в один спрессованный энергией двух океанов комок, но не проливались дождем. Влажный ветер встречными потоками, одновременно летящими и с запада, и с востока, удерживал темно-синие полотнища над землей, подпитывая и наполняя их дополнительной влагой. К концу дня неожиданно затих ветер, замерла на деревьях листва. Из какофонии обычных звуков исчезло привычное щебетанье воробьев, только что, минуту назад, веселой стайкой прыгавших по квадратам тротуарной плитки. В застывшем воздухе повисла звенящая тишина. Собаки, обычно в дождь забиравшиеся под навес, скуля, царапали лапами входные двери и ни за что не хотели оставаться на улице. Людмила запустила их в дом и вышла на крылечко. Резкий порыв ветра наклонил кусты туи, посаженной в ряд, как зеленый забор, до земли, принеся с собой обрывки зелени с огорода.