Бегство

Ненависть, которую он пытался подавить, вырвалась наружу. Брэзен не отдавал себе отчета, перед глазами была пелена. В исступленном гневе он начал пинать все, что было вокруг. Обступившие его деревья тоже попали под удар. Этой участи не избежали и немногочисленные растения. С сухим треском ветви одиноких кустарников ломались, а безжизненная трава, покрытая сероватым инеем, давилась тяжелой подошвой солдатских ботинок. Рыча, словно раненый зверь, Брэзен не прекращал биться в гневе, пока не рухнул на колени, исчерпав всю энергию.

Медленно и тяжело дыша, он сидел в изнеможении на холодной земле. Один, в небольшом пролеске, на некотором отдалении от лагеря. За это время никто к нему не пришел, что значило — его стенаний не слышали. Только безмолвные деревья были тому свидетелями.

Однако успокоившись, он все никак не мог прийти в себя. Как они могли? Они ведь врачи! Предназначение врача — спасение жизни. Помощь и спасение — это то, что должен делать врач, но не убивать. Причинять вред — противоестественно. Брэзен всегда полагал, что на жестокость способны только военные, как тогда, в Руинэ. Все ведь знали, что в городе люди, но, несмотря на это, военные решили прибегнуть к химическому оружию. Они убили, убили всех! А потом праздновали победу! Сидели и ели праздничную еду, запивая все алкоголем по такому случаю. Все сводки наверняка были о победе. Своими глубокими и доверительными голосами дикторы вещали из каждого рупора: «Наши великие воины одержали очередную победу! Объединёнными усилиями пехотных и артиллерийских полков была взята крепость Руинэ — оплот вражеской армии! Без их подвига мы бы не продвинулись вперед, без их жертв мы бы не достигли победы. Слава нашим героям! Хвала Червене»! Брэзен это ненавидел. Герои? Да они просто безжалостные убийцы! Для них любой человек, не в такой же форме, как их собственная, — враг, который должен быть уничтожен. Для них результат всегда дороже средств. Брэзен ненавидел солдат, именно поэтому он так хотел быть врачом. Спасать жизни, а не забирать их. Созидать, а не разрушать.

Брэзен расхохотался. Резонируя среди деревьев, смех раскатывался зловещим эхом. Каким же наивным он был. Ну и дурак! Врач, спасать жизни, возвышенные идеалы! Бред! В условиях войны врач — это всего лишь один из инструментов, с помощью которых орудуют военные. Столько лет… Он потратил на обучение столько лет, ведомый какими-то эфемерными идеалами, а на деле он очередной винтик этой махины под названием «Война», такой же инструмент, как и все.

Уставший и надломленный, он еще нескоро вернулся в лагерь. Только когда понял, что смертельно замерз. Подойдя к одному из костров, окружённому небольшой группой, он уселся на мешок, сваленный с другими неподалеку. Кто были эти люди, стоящие около него, Брэзен не видел. Да ему было все равно, как и незнакомцам: вопросов те задавать не стали. Переговариваясь между собой, пару раз попытались втянуть его в беседу, но Брэзен остался безмолвным. Мысль о беспечных беседах про завтрашний обед или формы новой сотрудницы кухни ему претила, но и уйти он не мог: сил не осталось. Замерзшее тело начало оттаивать, наливаясь тяжестью. Брэзена разморило. Мозгу было тошно слушать все это, но тело было слишком грузным, чтобы двигаться. Обездвиженный приятным теплом, он удобно устроился на мешках. Сознание начало уплывать, разговор исчезать, пока не стал доноситься только с самых задворков сознания. Голова очистилась, став совершенно пустой. Находясь в приятной дреме, Брэзен не заметил, как наступило утро.

В себя он пришел от топота. Лагерь, очнувшийся после недолгого сна, начинал просыпаться. Первые люди выходили из палаток, тушили факелы. Некоторые проходили мимо, направляясь к месту несения службы. Все громче разносились утренние шорохи. Костер перед Брэзеном еще горел, но солдат, что, казалось, были здесь еще недавно, уже не было, они, как и все, ушли на свои посты. Брэзену тоже было необходимо просыпаться и идти на склад: смена скоро должна была начаться. Но сделать это было не так просто. Отчасти оттого, что теплое место покидать не хотелось, но, что более вероятно, после вчерашних находок не хотелось быть частью этой мерзкой и жестокой машины. Впервые в жизни Брэзену захотелось прогулять работу. От этой мысли он даже хмыкнул: слишком сильно это было похоже не на него, но на Повалэча. Но сидеть без дела было тоже нельзя. Теперь Брэзен знал наверняка: если он не сделает хоть что-то, Традьютриз, без сомнения, умрет.

Осторожно поднявшись, Брэзен отряхнул и поправил форму, протер глаза, а затем двинулся вперед, но не к складу, а знакомой дорожкой к госпиталю, прямо к Книру. Недавний гнев пропал, вышел вместе с энергией. Осталась пустота. Словно Брэзен был полой оболочкой, которой были чужды чувства. Единственное, что в ней сохранилось, — это холодная решимость.

Дойдя до госпиталя, он, ни минуты не колеблясь, вошел. Как и ночью здесь были дежурные. Не обращая на их приветствия внимания, Брэзен двинулся прямиком к знакомому кабинету. По шаркающим шагам стало очевидно, что владелец уже там — он отличался заметной пунктуальностью. Не церемонясь, Брэзен вошел.

— Разрешите обратиться.

— Вот же черт! Ты что, совсем ополоумел, или молодежь у нас совсем разучилась просить разрешения войти для начала?

Несмотря на высокий тон, ни один мускул на лице Брэзена не дрогнул.

— Разрешите обратиться.

— Вот заладил. Ну что у тебя на этот раз?

— Я все по тому же вопросу.

Книр шумно вздохнул. Разговор ему явно не нравился.

— Послушай, ты… Как там тебя?

— Брэзен Наивни.

— А, впрочем, неважно. Мне кажется, я тебе уже доходчиво объяснил, не твое это дело. И даже не мое. Что тут неясного? Или ты у нас особенный, не понимаешь, когда тебе что-то говорят?

— Никак нет.

— Тогда в чем, черт возьми, твоя проблема?

— У меня их нет, однако есть несколько вопросов, ответы на которые я хотел бы получить.

— Вопросы?!

От гнева Книр задохнулся. Его голос стал таким высоким, что уже был готов сорваться на крик, но осознание того, что он находится в госпитале, где его могут услышать люди, которые должны были знать как можно меньше, заставило замолчать. Подавив крик, он продолжил.

— Вопросы? У тебя? Ты сопляк. Ты кто такой, чтобы задавать вопросы мне? Ты тут никто! У такого дерьма, как ты, вопросов быть не может. Твое дело выполнять все, что тебе говорят, и без вопросов!

Брэзен взглянул ему прямо в глаза. Он чувствовал себя едва ли не сумасшедшим, потому что в это мгновение он не испытывал страха. Он был спокоен.

— Да, несколько вопросов, относительно инъекций кокаина заключенным.

Озверевший Книр подошел как мог близко. Кожей Брэзен чувствовал его дыхание. Это зловоние обжигало, но Брэзен не двинулся ни на миллиметр. Сохраняя спокойствие, он уверенно и прямо смотрел противнику в глаза. В них была неприкрытая ненависть, горячая и обжигающая. Брэзен был уверен, что не находись бы он тут, где их могли увидеть, Книр бы не стал сдерживаться. Он бы, как минимум, разбил Брэзену лицо. Рука Книра, сжатая в кулак, дрожала, выдавая во владельце внутреннюю борьбу.

— Что, твои дружки пленные рассказали?

— Это не имеет значения. Но, видимо, это правда.

— А что, если и так? Какое твое дело?

— Это негуманно.

Красный от злости до этого, Книр внезапно изменился в лице. Брэзен не мог понять, чем вызвана эта перемена. В следующее мгновение полковник разразился своим противным лающим смехом. Брэзен понимал, что тот потешается над его наивностью, но продолжал держаться спокойно.

— Ну, сопляк, ты даешь. Негуманно. Тут, к твоему сведению, война.

— Это не разрешает Вам использовать такие методы.

— Это какие такие? Давать заключенным кокаин?

— Да. Это слишком опасное вещество.

Преисполненный какого-то скрытого бахвальства, Книр снова навис над Брэзеном.

— И что?

Глаза полковника блестели, выдавая надменность.

— Это пленные. Они не люди. Скажи спасибо, что они вообще живы.