Бегство

Было утро, но лагерь уже давно не спал. Повсюду кипела жизнь. Солдаты то и дело проходили мимо: кто-то торопился в отделение связи, кто-то явно спешил, выполняя поручение, кто-то шел на свой пост, обсуждая с товарищами очередную байку. Голоса, смех, топот шагов по мерзлой земле. Жизнь шла своим чередом, и только для Брэзена она остановилась. Сидя на мешках, он бесцельно вглядывался в прохожих. Сложно было поверить, что это люди. Все вдруг стало казаться таким неестественным, инородным, искусственным. Все вокруг было не более, чем сценой со своими актерами, декорациями и бутафорией. Брэзен тоже был одним из актеров, но теперь он вышел из игры, он видит эту фальшь со стороны. Он не более, чем зритель.

Ощущение времени пропало, сложно было сказать, сколько минут прошло. Брэзен мог опоздать в госпиталь на смену, но об этом он даже не думал: все другие мысли вытеснила только одна. Его матери больше нет. Отца он не знал никогда, других родственников у него не было. Всю его жизнь у него был только один родной человек, и теперь его не стало. Брэзен остался один. Совершенно один во всем этом сумасшедшем мире.

Вскоре он снова ожил, поднял оброненное письмо. Пересилив себя, прочёл снова. Ошибки быть не могло. Повертев злополучную бумагу, попытался разобрать смазанную дату. Прошло уже больше месяца. Оправили, когда он был в плену. Видимо, её уже давно похоронили. Ввиду отсутствия родственников ей наверняка выделили место на общем кладбище на окраине столицы. Оно имело плохую репутацию: здесь хоронили только бедняков. Все знали об этом, поэтому всегда старались купить местечко на других, более престижных кладбищах. А ведь Ода, как и многие, откладывала на достойные похороны. И что же теперь? Наверняка на могиле нет даже памятника. Мысли одна за другой приходили к Брэзену, погребая в безмолвном отчаянии.

Он невольно улыбнулся. Потеряно всё. Даже дом. Недвижимость в столице ценится высоко. Многие военные претендуют на льготные апартаменты. В случае смерти владельца его недвижимость передается родственникам, но в случае отсутствия претендентов в срок один месяц, она продается. Обратившиеся после положенного срока имеют право только на компенсацию. Брэзен мысленно вернулся в до боли знакомую квартиру. Она была далеко не в центре, но и не на окраине. Удобное расположение. Старый дом, второй этаж, третья дверь справа, тяжелая и металлическая. Внутри всего кухня и две небольшие комнатки, уставленные ветхой мебелью. В одной из комнат жила его мать, другую занимал он.

Как сейчас он помнил свою комнату: светлые обои с бледным рисунком, деревянный шкаф с лакированными дверцами, кровать на низких массивных ножках, письменный стол. Всё казалось таким родным. Даже вечно протекающий кран в ванной. Как бы Брэзен его ни чинил, тот не переставал течь. На новый денег никогда не хватало, поэтому приходилось постоянно подкручивать старый. В свое время Брэзен его ненавидел, но теперь даже это казалось отголоском счастливого прошлого. Всего этого больше нет. Квартира, в которой он провёл всю свою жизнь, уже тоже исчезла в одно мгновение вместе со своей хозяйкой. Словно её и не существовало вовсе.

Возвращаться было некуда и не к кому.

Внезапный смех вывел Брэзена из размышлений. Жизнь неумолимо настигала, не давая времени на скорбь. Нужно возвращаться. Судя по всему, смена уже давно началась.

Дойдя до госпиталя, он поспешил занять свое место. Да, смена и началась, но посетителей было немного, поэтому его отсутствия никто не заметил. Активные бои пока не велись. Точнее, они никогда не останавливались, но сейчас шли намного севернее на линии фронта. Там сейчас было жарко. Здесь же было временное затишье. В госпиталь заглядывали только солдаты, нуждавшиеся в обработке старых ран. Тяжелобольных не было. Но, как известно, затишье бывает только перед бурей.

После заступления на пост мало что изменилось. Обычно Брэзен как дежурный занимался сортировкой поступающих больных. Во времена активных боевых действий их было много, но сейчас ввиду отсутствия тех новых больных было мало, поэтому приходилось сидеть на стуле в ожидании одиноких бойцов, приходивших кто за мазью, кто за обработкой. Когда проводишь время наедине с собой, хочешь–не хочешь, но допускаешь всякие мысли в голову. Они приходят навязчивые, докучливые и непременно горькие, раз за разом. Думаешь о чем-то, но не успеешь оглянуться, как одна такая мысль уже приковала твое внимание. Потом вторая и третья. А спустя всего мгновенье ты уже тонешь в этой мрачной трясине безысходной горести. Если не заставить себя создать спасительный трос и не выбраться из этого болота, прожорливая топь затянет на самое дно, где нет ни света, ни надежды, ни спасения.

Уже в обед Брэзен был у заместителя госпиталя по медицинской части Книра. Оставаться на посту дежурного наедине со своими мыслями было невыносимо, поэтому Брэзен просил дать ему больше работы, которая позволила бы вытеснить мысли из головы. Книр выслушал просьбу спокойно, наматывая ус. Такого рода просьбы не были чем-то необычным: многие старались изо всех сил, взваливая на себя больше работы, поэтому Книр к такому привычен. Спорить он не стал.

На время Брэзена перевели на склад. Работы здесь было много. На складе хранилось всё, что могло потребоваться не только для госпиталя. Здесь были завалы различных ящиков, телег, покрытых брезентом, и мешков с непонятным содержимым. Задачей Брэзена была инвентаризация. Среди прочего на складе хранились лекарства: мази, таблетки, бинты, медицинское оборудование и всё то, что впоследствии использовалось на благо для лечения. Необходимо было проверить каждый отдельный предмет на наличие порчи и повреждения. Поднять старые бумаги, проверить даты производства, удостовериться в состоянии, внести новые данные, составить списки недостающего. Работа была монотонной, но требовала внимания и усердия. Как раз то, что нужно. Всё внимание уходило на неё, на остальные мысли времени не было.

Так проходил час за часом, день за днём. Брэзен старался занять себя так, как это возможно, но за работой он не забывал заходить на почту. Вестей всё еще не было. Кроме этого, он ждал бумаг на посещение. К заключенным было не так легко попасть. Нужно было заполнить официальный запрос, который должен был быть одобрен командиром батальона. Бюрократия выматывала, но обойти её было нельзя. Пришлось прождать около недели, прежде чем Брэзен получил разрешение на посещение. Ему не терпелось сообщить Традьютризу хорошие новости.

Уже на следующий день в обед, беспокойно сжимая в руке разрешение на посещение, Брэзен направился в сторону всё того же барака, где и по сей день содержались пленные и где ещё до недолгого времени содержался и он. Шел недолго. От него до госпиталя было всего пятнадцать минут ходьбы. Маневрируя между палатками, складами и нередкими прохожими, Брэзен уверенно двинулся к цели.

Теперь это место выглядело иначе: вокруг деревянного барака появилась колючая проволока. Здание на пустыре она огибала кольцом. Пейзаж с проволокой выглядел довольно печальным, но это было и хорошей новостью. Означало, что заключённых выводили на прогулки, что было намного лучше, чем сидеть днями в тесном помещении. У входа, как обычно, ждал патруль. Подойдя к одному из дозорных, Брэзен протянул разрешение. Прочитав его предельно внимательно и придирчиво глянув на Брэзена, дозорный протянул документ обратно, отходя в сторону, тем самым давая пройти.

Зайдя в барак, Брэзен ступил в темноту. На этот раз одинокое окно было открыто, но его хмурого света было слишком мало, чтобы осветить небольшое помещение. Спустя некоторое время, по мере привыкания, взгляд стал выхватывать из полумрака лица. Угрюмые, неприветливые, осунувшиеся лица были обращены к нему. Не без досады он отметил, что их стало меньше по сравнению с последним разом, когда он был здесь. Живые до этого глаза теперь выглядели безжизненно, потускневшими. Брэзен продолжал всматриваться в лица, выискивая знакомое. Вскоре ему показалось, что он его увидел. Сначала Брэзен подумал, что ошибся, но, вглядевшись внимательнее, выдохнул в изумлении. Так и есть, это он — Традьютриз.