Бегство

— О как. Так ты прям на поле работать будешь. Ну молодец. Это работа важная, так что не оплошай. Мы на тебя рассчитываем, — и под задорный смех он развязно похлопал Брэзена по плечу.

От этого стало дурно. То, как легко они говорили о смерти и вверяли свои жизни ему, казалось чем-то жутким. От этой теплой ладони, секунду назад лежавшей на плече Брэзена, охватывала липкая тревога. Ответственность угнетала, а страх сковывал.

К концу дня грузовичок остановился у массивного здания. Здесь был расположен эвакуационный госпиталь № 485. Во время военных действий эвакуационные госпитали разворачивались повсеместно, в крупных и небольших городах. Солдаты, получившие ранения, сначала доставлялись в полевые госпитали, раскинутые прямо на поле боя. Там им оказывалась первая помощь. После этого, удостоверившись, что жизни пациента ничего не угрожает, его переправляли в эвакуационный госпиталь, который всегда находился в тылу. Основная задача эвакогоспиталя состояла в том, чтобы оказать больному лечение, необходимое для последующей отправки солдата обратно на фронт, или, если последствия ранения были слишком тяжелы, отправки его домой. Проще говоря, именно здесь происходила сортировка: каких пациентов вернуть обратно на войну, а какие больше не могут продолжать сражаться. Было и еще одно отличие: если полевой госпиталь разворачивался прямо на линии фронта и представлял собой обычный тент, пригодный для работы нескольких врачей, то эвакуационный госпиталь размещался в общественных зданиях — бывших школах, садах, санаториях, административных сооружениях и любых других сооружениях гражданского строительства. Здесь кипела работа. Десятки врачей трудились, восстанавливая раненых.

Здание, около которого стоял Брэзен, было одним из таких. По внешнему виду можно было предположить, что раньше здесь располагался театр. Постройка была явно старой, ветхой и словно выцвела, превратившись в груду серого кирпича, мрачно взиравшего палладиевыми окнами. Здание старое, но в нем еще можно было разглядеть величие прошлых эпох благодаря отличительной архитектуре, относящейся к неоклассицизму. Показательной была рустовка, которая представляла собой ряды тесаных каменных блоков с грубой текстурой. Единственными украшениями фасада, растянутого вдоль улицы, являлись незамысловатые пилястры и остатки лепнины на архитраве.

Разглядывая незатейливое зодчество, Брэзен не заметил, как к нему подошли.

— Вы новый врач?

Обернувшись на голос, Брэзен заметил высокого человека, стоявшего недалеко от него.

— Да. Это я. Брэзен Наивни. А вы?

— Рихлэ, подполковник медицинской службы. В этом госпитале я главный. Нам доложили, что сегодня должен прибыть новый врач. Вы только приехали?

— Да, еще даже не успел разложить вещи, как видите.

— Ну тогда пойдемте со мной. Я Вам все здесь покажу.

Не дожидаясь ответа, подполковник Рихлэ двинулся размашистым шагом вверх по лестнице, кончавшейся входом в здание. Брэзену только и оставалось, что подхватить вещи и не отставать.

Войдя в фойе, мужчины быстро проследовали сквозь него. Свернув, Рихлэ двинулся куда-то в бок. Пройдя чередой помещений, он вдруг резко остановился, так что Брэзен на него чуть не наскочил.

— Ну, пока это будет Вашей комнатой.

Оказалось, что это вовсе не комната в классическом ее понимании. Поскольку госпиталь располагался в театре, как таковых комнат здесь не было — медицинский персонал размещался в ложах. Здесь же находились кровать и небольшой прикроватный столик. Открытая часть ложи была задёрнута тканью. Такое использование показалось Брэзену необычным, но довольно практичным. Военное время требует категоричных мер.

— Бросайте вещи, я сразу Вам все покажу, утром приступите к обязанностям.

Такое доводилось видеть не каждый день. Весь партер был занят койками. Много десятков коек стояли рядами, занимая весь первый этаж. Между собой они разделялись белыми ширмами. В конце рядов виднелась портьера, отделявшая зал от сцены. Ведомый подполковником Брэзен взошел на сцену. На ней оказались всевозможные столы, уставленные медицинскими инструментами и препаратами, и даже несколько специальных операционных столов. Теперь стало очевидно — это действительно больница.

— Тут наши лекарства, — Рихлэ небрежно махнул рукой в сторону шкафа, приютившегося у стены.

— Как Вы поняли, здесь операционная. Если нужно какое-то серьезное вмешательство, мы проводим его тут. Все остальные манипуляции можно делать прямо около коек. Ваша работа непыльная: привозят очередного, вам дают его анамнез, вы идете, сверяете данные. Если что-то серьезное, то сообщаете, мы оперируем, если ничего срочного, то ставите диагноз, назначаете лечение. Раз в день делаете обход — проверяете своих пациентов. Всем остальным займутся медсестры, поменяют, там, бинты, сделают укол. Если что непонятно, то спрашиваете у меня, или если не знаете, что где взять, — у сестер. Встаете утром, работаете до вечера. Когда обед — вам скажут. Вроде все. Понятно?

— Э, да, кажется, да.

— Ну разберетесь. Ужин вы уже пропустили, скоро отбой, идите отдыхать. Начинаете завтра утром.

Словно даже не успев договорить, Рихлэ уже направился прочь, оставляя Брэзена одного посреди десятков коек с ранеными и снующими туда-сюда сестрами. Хотя повсюду и было много людей, никто не обращал внимания на Брэзена — все были заняты своими делами. Чтобы никому не мешать, он решил вернуться в свою комнату: нужно разложить вещи. Однако когда он вернулся, то вдруг почувствовал, что усталость, скопившаяся за весь день, обрушилась на него. От внезапной слабости он осел на кровать. Металлические пружины натужно вздрогнули. Сняв туфли, Брэзен полностью улёгся. Единственное, о чем он успел подумать, так это о том, что не спросил, во сколько утром начинается смена, но уже в следующее мгновенье Брэзен провалился в сон.

========== Глава 12 ==========

В самом начале работа казалась трудной: на одного врача приходились сотни больных, помощь нужно было оказать каждому. Каждое утро, которое начиналось ни свет ни заря, нужно было встретить новую партию поступивших. Всех следовало опросить и заполнить кучу бумаг. В случае, если у больного обнаруживалась травма, нуждающаяся в немедленном хирургическом вмешательстве, его моментально закатывали на сцену, клали на операционный стол и, без дальнейших разговоров, проводили операцию. Такое случалось ежедневно.

Сначала это казалось Брэзену странным. Все происходило в мгновение ока. Осматривающий врач давал отмашку, тут же, словно из ниоткуда, возникали медсестры с каталкой, отвозили в импровизированную операционную. Врачи, замечая движение, прерывали все дела и присоединялись к операции. Все походило на гигантский конвейер. Нереальности добавляло и то, что все уже дошло до автоматизма и медицинский персонал делал это молча. Кивок, звук колесиков каталки, звон инструментов. После часа работы врачи и сестры возвращались к осмотру, словно ничего и не происходило.

Но чувство ужаса и фантастичности происходящего меркло со временем. Когда видишь что-то каждый день — привыкаешь к этому. Привыкнуть можно ко всему, даже к картинам страданий раненых. Спустя несколько недель Брэзен уже был частью системы — винтиком, благодаря которому огромный механизм совершал свое рутинную работу по спасению.

Привыкнув к режиму, Брэзен справлялся со своими задачами наравне со всеми. Тяжести его не пугали, а их было много. Работать приходилось с утра и до самого вечера, прерываясь только на скудную еду. В день приходилось осматривать и ставить диагнозы сотням пострадавших. Проводить операции, а при занятости сестер накладывать повязки, разносить еду, менять воду, дезинфицировать инструменты, готовить растворы. И только поздним вечером можно было позволить себе отдохнуть. В течение дня это было просто невозможным. Но и выспаться не удавалось — больных в тяжелом состоянии могли доставить и ночью. В таком случае ночь уходила на экстренную операцию. Поэтому едва ли можно было урвать больше шести часов сна. От такого графика часто клонило в сон и болела голова. У Брэзена довольно быстро залегли темные круги под глазами: он был изнурен. Это касалось всех: врачи и медсестры работали на износ. Но, кажется, никто ничего не замечал.