Дурмар

Кьянаты, как и прежде, расселись по кругу. Яэр, проведя рукой, молчаливо указал на их места, затерявшиеся с края. Сам же он, ювелирно протиснувшись между сидящими, занял, как и прежде, место в первом ряду. Когда все уселись, агва держала речь. Только теперь стало видно, что она незаметно примостилась впереди дерева, у корней. Поднявшись и заговорив, она дала понять, что обряд начался.

— В последнее время мы часто сходимся у нашего Великого Древа. Многие наши погибли, отдали жизнь. Собираясь здесь, мы только можем проводить их в путь. Туда, где они смогут вернуться к своим родным, к своим любимым, увидеться с родителями и встретиться с предками. Сегодня пришло время попрощаться с еще одной из нас.

Спокойный голос агвы едва подрагивал, вибрируя. Даже среди звонкого шелеста листвы было слышно, как тяжко ей это говорить.

— Мы все, я в этом уверена, знали Юэй. Сегодня здесь нас собралось как никогда много. Все потому, что Юэй была дорога многим из нас. Отложив все дела, мы пришли сюда, чтобы в последний раз вспомнить ее.

Пока старейшина медленно говорила, взвешивая каждое слово, среди рядов началась едва приметная возня. Безмолвно оборачиваясь, кьянат вкладывал свою руку в руку сидящего рядом. Для этого слова были не нужны — каждый знал, что следует сделать. Скрепив руки, они вновь поднимали глаза к агве. Один за другим сидящие по кругу связывали друг друга невидимыми узами: любовник с любовником, друг с другом, сосед с соседом, образуя невидимую связь. Такие разные, сейчас они были едины. Вскоре очередь дошла до сидящих рядом Й`оля и Гриваля. Ближняя от алхимика девушка обернулась к нему и, сначала немного боязливо, но затем, набравшись смелости, протянула ему тонкую кисть. Не раздумывая, Й`оль вложил в нее свою, а затем также сомкнул руки и с Гривалем. Такое простое действие сейчас казалось чем-то священным. Хоть только и сейчас, но их приняли, позволили прикоснуться к сакральному, тому, что так защищали и берегли от чужих, давая почувствовать себя частью чего-то большего. Невольно ладони стали потеть, а во рту пересохло. Слова агвы тонули, растворяясь где-то вдали. Лишь розовые ветви сирени раскачивались, переливаясь сиреневым на ветру.

— Многие помнят ее отзывчивость. Она не раз помогала мне, выполняя различные поручения. И здесь Юэй тоже никогда не слонялась без дела. Всегда было то, что Юэй могла сделать, то, чем она могла помочь остальным. Нельзя не упомянуть и ее храбрость. Немногие из нас отваживались ходить в город. Но она была не такой. Она не боялась, беря на себя ответственность.

Кьянаты молчаливо склоняли головы в единодушном согласии. Старейшина говорило то, что лежало у каждого на сердце.

— Но не это многие из нас запомнят. Несмотря на свой дерзкий и порой упрямый характер, она всегда помнила о том, что главное — не унывать. Звонкий смех — вот что останется в нашей памяти. Мы запомним ее улыбчивой. Хоть ее смерть — это утрата для нас всех, мы, как никто, знаем, что она отправится в лучший мир, воссоединившись с предками. Но до этого, если вы хотите что-то сказать — сейчас лучшее время.

Где-то слева раздался приглушенный мужской голос. За головами соплеменников его не было видно, но это было и не нужно.

— Я хотел бы рассказать. Возможно, для кого-то это и покажется мелочью, но все же я хочу поведать. С несколько лет назад я пошел за водой. Взял я, значит, два ведра. Старый я уже, да и сил маловато. А как все ж помнят, у ручья хоть яр и пологий, но скользкий. Так я на камне, значит, и поскользнулся. Ведро у меня из рук и выпало. Понесло его по течению. Я уж думал все, прощай ведерце. А оно новое было. Я сначала хотел сам за ним пойти, да течение бурное. А тут сморю, она и бросилась, чай, неподалеку была, видела. Вытащила ведерце мое, помогла воду донести. Вроде мелочь. Чего там, ведро какое-то, но нам тогда всякая тряпка, всякое корыто важно было. А она даже не задумывалась. Сразу помогла.

Закончив нехитрую историю, он притих. Но уже сразу за ним с другой стороны раздался еще голос. Один за одним, каждый хотел рассказать какую-то свою историю. Почти все они были малозначительные: обычные, житейские, но в них всегда появлялась Юэй. Старые голоса, молодые, мужские и женские. У всех было что-то свое. Незаметно Юэй затронула жизнь каждого. Прошло немало времени, но истории не кончались. Никто не плакал. Вспоминая о Юэй с благодарностью, они словно рассказывали о друге, который вовсе не умер, который просто сейчас не здесь. Многие улыбались, прощаясь.

Украдкой Й`оль взглянул на Гриваля. Тот, склонившись, молчал. Было не похоже, что он тоже собирается высказаться. Хоть они и были друзьями, но многое из сказанного он слышал впервые. Каждая история будоражила в нем что-то свое. И хоть кьянаты и не плакали, провожая в последний путь, для людей это было слишком. Для них, прощаясь, было принято горевать, но здесь каждый верил, что прощание не продлиться долго, и там, в мире предков, все снова встретятся вновь.

Лучи, проглядывающие сквозь кроны, начали наливаться краснотой, озаряя сирень яркими всполохами, когда наконец истории иссякли.

— Если больше ни у кого нет, чего добавить, тогда мы можем перейти к обряду.

С этими словами старейшина подняла над собой руку с зажатой в ней веревкой, на которой болтался одинокий янтарь. В отблесках солнца он налился светом, ярко сияя, как насыщенный дягилевый мед. Все присутствующие подняли к нему глаза и только теперь разъединили руки. Агва подошла к одному из кьянат. Тот, все также молчаливо, протянул свои руки вверх и взял в ладони обретающийся камень, после чего приник к нему лбом. Стоявшая над ним старейшина только наблюдала, как мужчина, склонив голову, что-то неслышно забормотал. После пары секунд он отпустил камень, и агва перешла к сидящему рядом. Он, все также приподняв руки над собой, вложил в них камень и тоже зашептал. Все проделывали одно и то же. Словно Юэй все еще могла слышать, кьянат прощался с ней, вкладывая слова в камень. Старейшина переходила от одного существа к другому, стараясь не задерживаться, но многие все же подолгу удерживали камень у себя — столькое нужно было сказать.

Нескоро, но все же черед дошел и до них. Й`оль повторил обряд. Приложившись к янтарю, он пробормотал про себя несколько слов. Гриваль не сразу протянулся к камню. Все это давалось ему слишком тяжело, но все-таки он нашел в себе силы сказать «прощай».

Кьянат за кьянатом янтарь обошел всех. После этого агва повернулась к сирени и подошла к нависшему суку. Высоко подняв янтарь в последний раз, она водрузила веревку с ним на ветвь.

— Юэй воссоединилась с предками. Обряд совершен.

«Еще нет».

Й`оль опешил — еще секунду назад смирно сидящий Гриваль резко подскочил, прерывая витавший в воздухе дух спокойного умиротворения.

— Т-ты… Что ты себе позволяешь?!

«Юэй не сможет уйти с миром, пока ее последнее желание не было услышано!»

— Да как ты смеешь! Я была так великодушна, что позволила тебе остаться, а ты вот как платишь? Прерываешь священный ритуал! Чего вы ждете? Взять его!

Растерявшиеся солдаты подскочили со своих мест, начав с трудом протискиваться к Гривалю. Тот и не собирался бежать. Подняв руки, он принял стойку, готовый даже с пустыми руками ринуться в бой, но этого не потребовалось.

— Стоять!

Грубый голос Яэра прозвучал еще громче обычного. Вслед за ним показался и владелец — невысокий мужчина тоже поднялся со своего места. Опешившие воины завертели головой, не понимая, чей же приказ им выполнять. Агва не унималась.

— И что это должно значить?! Уже примкнул к людям?

— Нет! Но им хотя бы хватает смелости говорить!

— Это не смелость, это глупость! Схватить их!

— А я сказал нет!

— Идешь против воли своей агвы?!

— Я изъявляю волю народа! Многие из нас, не один я, согласны с Юэй. Нам нужно уходить!

— Это уже обсуждалось, и не раз! Решение было принято!

— Чье? Чье это решение?

— Мое, агвы, которую избрал народ!

— Да, мы избрали Вас, но это было давно. С тех пор многое изменилось.