Красный Герцог

Вольфганг протянул руку к ножу, который всё ещё торчал из спины животного. Рана, что он оставил, кровоточила, смачивала шерсть и траву вокруг тела. Рука юноши медленно продвигалась по животному, осторожно поглаживая шерсть и кожу, двигаясь от живота к спине. Почувствовав на ощупь деревянную ручку, Вольфганг схватил ее и сильно сжал. Быстрым движением он попробовал вытащить нож из зверя. Он тянул его вверх, вбок, но нож не выходил из костей. Каждая попытка освободить оружие разносилось воплем животного по воздуху. Сильнее напрягаясь, пытаясь вытащить нож, Вольф обломил его лезвие, и отлетев в сторону упал на спину. Он лежал на земле смотря в небо, и держал в руках то, что осталось от его верного инструмента. Деревянная ручка прилипала с помощью старой смолы и свежей крови к его ладони. Вольф поднялся и попытался выкинуть ручку, но она не хотела покидать руку своего создателя. Она оставалась с ним до тех пор, пока её не оторвали второй рукой и не швырнул в сторону.

Этот нож изначально не нравился Генриху, так как он выглядел хрупким. И он не ошибался. Эта поломка была лишь вопросом времени.

Вольфганг стоя на трясущихся ногах и смотрел пристально на свою жертву. Он думал только о том, как ему завершить своё дело. Ведь сейчас у него нет оружия, а он стоит слишком близко к финалу и повернуть назад никак нельзя. Он и не посмеет повернуть! Конец должен состояться!

Генрих с осторожностью наблюдал за Вольфом и видел как он отходит в сторону, наклоняется к земле и берёт в руки большой покрытый старым мхом камень. Проверяя его на вес, он медленно начал возвращаться к своей жертве. Юноша остановился перед ней, и посмотрел в эти глаза, похожие на два озера с черной водой, в котором можно было легко утонуть. Мучительный визг, слёзы, взгляд и движения, в тот момент это всё так сильно действовало на уязвимую психику. Вольфганг поднял камень над своей головой и, пытаясь своими силами перекричать вопль животного, резко ударил того по голове. Первый удар прошел мимо заданного курса, или же Вольфганг сам не знал, куда надо было бить. Он ударил кабана в клык из-за чего раздался омерзительный треск, а за ним еще более отчаянный визг боли. Этот удар вызвал у кабана смещение зуба из-за чего изо рта начала активно вытекать кровь.

Следующий удар уже пришелся на глаз, и это была завершающая нота этого адского театра полного криков и воплей. Эта музыка прекратилась. Оставались только монотонные удары камня по рылу. Они звучали как удары крепкой палки по дряхлому дереву. Можно было слышать как отлетают кусочки коры этого “дерева”, как разлетается и трескается палка. Каждый следующий удар превращал рыло в кашу из костей, зубов, мяса и глаз. Всю эту ужасную картину разбавляла алая кровь, что находилась везде, где только можно. Она полностью испачкала камень, превратив некогда тёмно-зелённый мох, в багровый мех, будто сказочного зверя. Кровь просочилась на рубашки, на лицо Вольфа, и даже смогла долететь до Генриха. Эти капли крови медленно стекали со лба Генриха, оставляя холодный красный след.

Генрих стоял в полном оцепенении. Теперь он сам был жертвой животного страха. Ужас сковал его по рукам и ногам. Он хотел бежать от опасности, как убегает слабое животное от смертельного хищника, но не мог даже дёрнуть пальцем. Он только мог смотреть как Вольфганг продолжает наносить удар за ударом, углубляясь в опьяняющий экстаз.

Этот нож изначально не нравился Генриху, так как он выглядел хрупким. И он не ошибался. Эта поломка была лишь вопросом времени…

Ребята были покрыты кровью, на голове, на ногах, руках и одежде. В таком виде они не могли возвращаться домой, так как из-за этого начались бы неудобные вопросы, на которые пришлось бы дать ещё более неудобные ответы. Проскакивала мысль, с просьбой всё забыть, и никогда больше не вспоминать этот кошмар. Если кто-то узнает, то лучше сказать как есть, чем выглядеть в глазах слушателя как псих и убийца. Псих и убийца, именно так сейчас и выглядел Вольфганг, который шел бок о бок со своим другом. Они шли в сторону реки, и им пришлось сделать большой крюк и возвращаться другими путями, что только увеличило расстояние их путешествия. Молчание повисло в воздухе между друзьями. Оно одновременно напрягало и успокаивало их, ведь оно звучало лучше, чем хруст костей и разрывающегося мяса. Но и было страшно оставлять Вольфганга наедине с самим собой. О чем он думает? Что он чувствует? Генрих вспомнил ужасный взгляд Вольфа, и его схватила легкая дрожь.

Уже на берегу реки они стояли, умывались и смывали водой и травой кровь с одежды, местами посыпая её грязью, чтобы всё казалось едино грязным. Отмывали лица, руки, смотрели в отражение на наличие других пятен. И в те моменты, когда они оба восстанавливались после случившегося, прозвучала первая фраза за последние два часа гробового молчания.

– Спасибо. – тихо сказал Генрих, смотря на себя в отражении воды. Он выглядел как мертвец – бледный, с красными заплаканными глазами. Он никогда так не выглядел и надеялся, что больше никогда и не будет. – Я мог пострадать там, и если бы не ты, я бы тут не находился. – Генрих поднял взгляд на Вольфа, который осматривал свои руки, на которых оставалась прилипшая шерсть. Оба юноши были покрыты ссадинами.

– Забавно, я тоже самое хотел тебе сказать, если бы не ты, я бы тут не стоял. – Вольфганг ответил не сразу, он повернулся и смотрел на Генриха. На вид, ему было намного хуже; худощавое бледное лицо, бешенные глаза и медленно трясущиеся руки. Во время убийства Вольф выглядел как сумасшедший, сейчас он выглядел не лучше, даже не смотря на то, что теперь он безоружный.

Они были правы, но никто не собирался выяснять, кто больше прав, а кто виноват в случившемся, ведь то что случилось, уже прошло, и исправить ничего нельзя. Они смогли смыть со своей кожи кровь того события, но не смогут смыть это со своей памяти. Эта картина будет их преследовать еще долгое время.

Умывшись, они направились через поля домой. После освежающей воды, они чувствовали себя намного лучше, и уже походили на нормальных людей, только выглядели слишком уставшими.

– Что ты будешь делать дальше? – спросил Генрих, смотря через плечо на лес, где они были.

– Я не знаю, я не ожидал, что это всё-таки случится. Я и не думал о дальнейших действиях. – ответил Вольфганг, запутавшись в своих мыслях. Именно так и звучал старый друг Генриха, с каждой минутой он все больше и больше походил на себя прежнего, который больше мечтал, чем планировал. И если ситуация возвращается в прежнее русло, то всё будет так же спокойно как и было раньше. Но лик смерти навсегда меняет людей, что могли его лицезреть.

Далее они снова вернулись к молчанию, Генрих пытался успокоится, а Вольфганг собирался с мыслями и рассуждал о своих дальнейших действиях. Они подходили к дому Вольфа, который не сильно отличался от хижины Генриха, разве что он был шире и не имел второй этажа. Почерневшие от старости доски покрывали его и местами отходили вместе с плохо вбитыми в них гвоздями. Семья Вольфа плохо ухаживала за домом, или вовсе не старалась это делать. Здание было немного наклонено вбок, но внутри это было почти незаметно.

Они разошлись перед крыльцом, но перед тем как Генрих пошел дальше, он услышал что Вольфганг придумал план на будущее: “Я вернусь туда, заберу его и продам в городе.” – говорил он, будучи более мрачным, чем до похода в лес. Не поверив этим словам, Генрих только одобрительно покачал ему головой и направился к себе домой. По пути его плечо уже перестало ныть, он надеялся, что при падении ничего себе не сломал.

Стоя перед крыльцом своего дома, он смотрел в открытую дверь и прислушивался к обстановке внутри дома. До него доходил громкий смех Анны и Петры. Они что-то активно обсуждали и смеялись. Они могли зашивать подушки и придумывать для них интересные и красивые дизайны. Мысль о семейной идиллии радовала Генриха и он улыбнулся, осознавая что у него есть прекрасная семья. Собираясь уже начать подъем по ступеням, Генрих остановился, так как издали услышал мотор машины своего отца, ведь он знал, что никто больше и не мог сюда приехать.