Красный Герцог

– Анне не понравилось то, что я её разбудил, и она начала в меня кидать подушки… – со стыдом начал рассказывать Генрих, опасаясь того, что его начнет высмеивать отец за поражение ребенку.

– Не ранен? – с удивлением, и лёгкой насмешкой в голосе спросил Людвиг.

– Не сильно, пару дней без тяжелого труда и постельный режим – поставят меня на ноги. – пытаясь спрятать улыбку говорил Генрих.

– Ой, не заставляй меня подниматься за подушками, чтобы тебя, такого мучающегося бедолагу, добить… – подыгрывая сыну говорил Людвиг.

И кухня заполнилась легкими смешками, которые унесли с собой за пределы дома грубую атмосферу, что царила там минуту назад.

– А что у нас на завтрак? – спускаясь по лестнице спросила Анна своим нежным, бархатным голоском. – Я проснулась и хочу кушать. – продолжала она, протирая слипающиеся глаза.

– Кушать мы все хотим. Я достану заготовки, а вы пока подумайте, что скажете маме насчёт подушек. – вставая со стула, Людвиг продолжал поучительную беседу, имея в своей учебной аудитории нового студента. Он действительно представлял себя учителем, ибо его жена не один раз говорила, что его грубый и властный голос привлекает к себе внимание.

– Конечно же, мне отвечать. Я это начала – я и закончу – сказала Анна, слегка приободрившись.

– А ты у нас растёшь. – повернувшись к сестре, заметил Генрих.

– Ну, после папы в семье же нужен еще хоть один взрослый человек. – с насмешкой сказала Анна, будто пропевая эту фразу. Где-то из угла кухни раздался слабый смешок Людвига.

“Где она научилась таким ехидным шуткам?” – подумал Генрих. Он конечно, слышал от матери, что девочки растут быстрее, но чтобы настолько! Она уже шутит, как шутил он в свои пятнадцать лет. Когда сама в два раза моложе этого возраста. Уже открыв рот, чтобы попытаться также ехидно ответить своей сестре-зазнайке, он был грубо прерван отцом, который решил своевременно остановить на корню новый детский конфликт. Хлопнув ладонью по мебели, он привлёк к себе всеобщее внимание.

– Сейчас самое время ответственному семьянину проверить грядки, заодно и Петру позови к завтраку. – с эхом доносился голос Людвига из-за шкафа с посудой и крупой.

– Мама, еще не ела? – удивился юноша.

– Нет, ждала вас.

Услышав это, Генрих сжал кулак, вспоминая ту холодную осень, когда по его халатности и лени голодала мать. Сейчас, даже если в доме останется последняя крупинка каши, он отдаст её матери и сестре. Он собрался идти и звать Петру к завтраку.

На улице было прохладнее, чем дома. Конечно, ведь дом обогревался печь, что находилась на первом этаже, на улицу такой предмет будет полностью бесполезный. Несмотря на новую прохладу, то самое Солнце, что знаменовало начало нового дня, своими тёплыми лучами, начинало согревать рубашку Генриха и землю по всему огороду. Приглядевшись к рабочей территории, Генрих высматривал свою мать, которая должна в полуприседе собирать созревшие овощи. Возможно, морковь или картофель. Точное местоположение было сложно узнать, так как высокие зелёные клубни закрывали обзор и прятали нужные для ориентиров тропинки между ними. “Значит, придётся прибегнуть к плану Б” – подумал Генрих, и вдохнув полную грудь воздуха, крикнул: "Мама!".

Не прошло и минуты, как среди множества кустов началось движение – поднималась Петра. Возвышаясь над растительностью, что служила пищей для всей семьи. Её светлые волосы были заплетены в одну длинную косу, которая едва дотягивалась до таза. Мать семейства не так сильно ухаживала за волосами, как это делала Анна. По сравнению с ней, её волосы были жесткие и грубые, единственную помощь, что они получали – полив водой раз в неделю. Но когда она встала, ветер поднял эту косу и позволил той плыть в своём извечном течении. Тогда, на ветру она казалось легкой, и солнечные лучи делали их не просто русого цвета, а полностью белыми и полупрозрачными. Это выглядело так, будто бы Солнце отрастило длинные локоны, которые при взгляде на них, ослепляли смотрящего.

Мать семейства медленно шла к своему сыну, и с каждым ее шагом, Генрих мог более внимательно приглядется к своей матери, к тому, как она выглядит этим летним утром. Он увидел, что её карие глаза выглядели уставшими, и под ними красовались слабовидимые фиолетовые мешки. “Опять мало спала” – подумал он, уже смотря на неё с меньшей радостью. Он жалел, и сочувствовал ей. Ему было тяжело видеть как она отдаёт себя всю для семьи. Поэтому он пытался помочь матери во всем. Вместо неё, хотел жертвовать собою, но не дать сделать это матери.

– Ты опять не спала… – произнёс с небольшой грустью в голосе Герних.

– Я спала. Просто, меньше чем обычно.

– И что ты делала ночью? – начал расспрос юноша.

– Я подумала, что нам вскоре нужны будут новые носки на зиму, говорят, что эта зима будет холодной.

– Кто говорит?

– Приметы.

Услышав это, Генрих замер, он знал что в его семье есть человек, который мог будто смотреть в будущее, и имеет идеально точное чутьё на события. Но его мать решила не спрашивать совета мужа, а смотреть, что скажут приметы. Будучи озадаченным данным ответом, Генрих стоял и думал, что его мать немного устала от того, что она не способна на многие вещи для своей семьи. Никто не способен на это, в этом и есть суть семьи, что её члены дополняют друг друга, и их узы создают прочные взаимоотношения между ними, что помогает им в различных бедах. “Нужно будет спросить у отца, что он думает, может, мама зря старается” – к такому умозаключениею пришел Генрих, выслушивая слова своей матери.

– Ты наверное еще не завтракал, надо пойти поесть. – прервав его размышления сказала Петра.

Она медленно продолжила свой шаг, пытаясь обойти сына и не наступить на грядки. Уже будучи за спиной Генриха, она почувствовала, как её сзади обнимают тёплые руки, и остановилась, ей были приятны эти объятия, она таяла в них, чувствовала себя защищенной и нужной. Бережно поглаживая мягкие руки своего сына, она успокаивала его, потому что как настоящая мать, она нутром ощущала, как её сына что-то тревожит.

– Мама, я знаю, что я не на многое способен, но, если тебе в следующий раз понадобится помощь, хоть даже в вязании, пожалуйста… Пожалуйста, позови меня, или Анну, или папу, не зачем всё делать самостоятельно, мы же есть друг у друга не просто так. – наконец выдавил из себя Генрих.

Эти слова растрогали Петру, она повернулась лицом к сыну и увидела как из его голубых глаз текли ручьи солёных слёз. Она не выдержала тех слов, что услышала, и вид плачущего сына, вид который она не видела уже очень давно давили на неё. Это было как удар в самое слабое место, и ей потребовалось утешение, которое она нашла в объятиях Генриха. Так они стояли несколько минут, они могли простоять и дольше, если бы не заурчали их животы. Эта неловкость позабавила обоих, и они тихо рассмеялись над тем, что так сильно испортило столь трогательный момент семейной любви.

– Пошли, Генрих. Утром у нас будет вкусный суп из гороха и картошки. – улыбаясь сказала Петра, вытирая слезы с щек своего ребёнка.

– Все твои супы вкусные, мама. – сияя глазами ответил ей Генрих.

Они высвободили друг друга из крепких объятий, но их поддержка на этом не закончилась, погладив по светлой голове своего сына, Петра вместе с ним пошли в сторону дома. Зайдя внутрь, и переступив порог, они поймали на себе взгляд остальных членов семьи: Людвига и Анны. Они вместе удивлённо смотрели на прибывших, вернувшийся Генрих и Петра тоже уставились в ответ. Одни не понимали, почему у других красные глаза, другие не понимали причины пристальных взглядов.

– Что у вас случилось? – спросил их Людвиг, наконец прервал минуту молчания.

– Всё в порядке, просто обсуждали планы на день. – ответила ему Петра, вытирая свои глаза от слёз.

Данного ответа для Людвига было недостаточно, но он чувствовал, как обычно, что всё не так критично как может казаться на первый взгляд. Генрих и Петра прошли за стол, и вся семья уже смотрела друг на друга, и ощущала приятный запах вареного картофеля и гороха. Суп действительно был вкусным. Был ли он таким из-за того, что его делала любящая мать или же потому что в нем были специи, которые идеально гармонируют с основными ингридиентами? Генрих надеялся, что когда-нибудь и Анна сможет так же готовить. Время трапезы проходило тихо, все спокойно и молча ели, один раз Анна просила хлеб у отца, иногда можно было слышать то, как Петра остужает часть супа в ложке, чтобы тот не обжигал рот и не вызывал дискомфорт. Такое же поведение, и особенности чувствительного рта имел сам Генрих.