Красный Герцог

Сердца Генриха и Анны разрывались. Они ничего не могли сделать для своей матери. Пару раз Анна даже спала вместе с Петрой в одной кровати. Утром же она была вся в слезах, только не в своих, а своей матери. Генрих не раз думал о том, что стоит навестить Вольфганга и узнать что-нибудь про войну. Он должен был знать больше него самого, но Генрих никак не мог выделить для этого время.

Дни протекали мимо их дома, как сильный горный поток реки; его было сложно уловить и сложнее было сопротивляться ему. Стоило только начать утром работу, как уже наступал вечер, и нужно было заканчивать. Иногда Генрих находил время для отдыха и разговоров. Он пытался поддержать мать, успокоить её. Анна докучала ему большим количеством вопросов. Она интересовалась всем, что происходило: Что такое война? Куда ушел отец? Когда он вернётся? Почему плачет мама? Ребенку не объяснишь многие вещи, потому что будут рождаться новые вопросы, на которые будет сложно дать ответ.

Каждую ночь, лежа на кровати, Генрих надеялся, что утром он увидит отца на кухне, и они снова все дружно будут жить как раньше. Но каждое утро было таким же одиноким как и предыдущее. Можно было бы надеяться, что от отца придет письмо, но почтальон никогда не приносил им письма – никто и никогда им не писал.

В один прохладный осенний вечер, Генрих открыл свой тайник в половице на втором этаже. День был тяжелым, и он устал работать. Отодвинув тонкую доску, показалась щель, в которой виднелась одинокая пачка сигарет и старая сломанная флейта. Генрих очень давно играл на этой флейте, но как-то сломал её, и при закрытии одного отверстия звук был не столь мелодичен. Он забрал с собой флейту и сигареты. Эта пачка принадлежала Людвигу. Он раньше курил, но бросил, когда пропала последняя доза никотина. Она так и лежала под половицей, ожидая дальнейшего использования.

На выходе из дома, Генрих проверил самочувствие матери. Она спала, и в это же время в сон клонило и Генриха, но он решил не идти на поводу своих желаний, так как ему хотелось побыть в раздумьях на свежем воздухе. Сидя на крыльце, Генрих пытался зажечь сигарету. Вольфганг рассказывал, что сигареты – это по-взрослому и с помощью них они расслабляются и отдыхают. Только родители Генриха научились справляться и без них. Втянув в себя дым первой сигареты Генрих закашлялся. Черный дым прошел огнём по горлу и застрял в легких. Он обжигал его изнутри, отчего его голова закружилась. Это была ужасная и омерзительная вещь, и он не стал пробовать дальше. Генрих выкинул сигарету и засыпал её землей. От одной сигареты он избавился. В пачке оставались еще три штуки. Подышав прохладным воздухом и переждав головокружение, Генрих достал флейту и попробовал на ней сыграть, так же, как он это делал давно. Тогда отец был с ними, Анна была меньше, а Петра была более счастливой. Приложив свои губы к флейте, зажав отверстия и начав дуть, тишину их дома наполнила легкая мелодия. Эти ноты ласкали уши и успокаивали сердце. Генрих продолжал играть по памяти. С закрытыми глазами он продолжал водить пальцами по флейте. Мелодия напоминала о лучших временах. Чем дольше длилась мелодия, тем больше моментов из своей прошлой жизни вспоминал Генрих. Вдруг в его музыке началась черная полоса – он задел забитое отверстие, и музыка, что ранее играла, потеряла весь свой шарм. Она твердо сказала ему, что начался тяжелый и неприятный момент. Уже не хотелось играть. Пытаясь уйти от текущих событий, он вспомнил о них с новой силой. От этого мрачного мира невозможно было скрыться.

Сколько бы не проходило дней, ничего не менялось. Каждый день походил на предыдущий, пока однажды на пороге дома не появились гости. Это были они. Люди в черных одеждах – вестники несчастья, что забрали Людвига. Это было ранее утро, когда Анна спала, а гостей встретили Генрих и Петра.

– У нас тревожные вести о вашем муже. Его схватили и держат в концентрационном лагере, как военнопленного. – это была классически заученная речь солдата. Фигура в черном попивала гостеприимно приготовленный ему чай, без каких либо эмоций, выражающих сожаление и понимание утраты.

Он говорил о том, что Людвиг не вернулся с разведки. Его посчитали дезертиром, пока не получили донесение от шпиона о наличии новых поступлений в лагеря военнопленных, где и заметили их потерявшегося солдата. Военные не собирались отбивать своих сослуживцев, так-как у них не было на это человеческих ресурсов. Поэтому они прибыли с рекомендацией похоронить семьянина и не ждать его возвращения с фронта.

– Почему вы не хотите отбить лагерь? Разве вам не важны солдаты?! Возвращение бойца в ряды войск уже должно считаться как маленькая победа. – Генрих был в сильной ярости, на его глазах хоронили любимого отца. Прямым текстом, указывая что его не собираются вызволять.

– Малец, ты многого еще не понимаешь. Для того, чтобы отбить лагеря, нужны солдаты, которых и так мало. – произнёс один из прибывших гостей.

– Если у вас мало солдат, вербуйте новых! – злость поглощала Генриха. Он покраснел. Его всего трясло.

Второй гость встал из-за стола и кинул на стол папку, которая прокатилась по его деревянному покрытию и остановилась перед Генрихом.

– Тебе недавно исполнилось семнадцать, ты можешь пойти как доброволец. – сказал человек в черном, его жесты были грубыми, а взгляд холоден. Своими действиями он хотел поставить Генриха на место, и ему это удалось. Генрих был в ступоре и не знал что сделать или ответить.

– Какое вы имеете право забирать моего сына?! После, того как забрали моего мужа! – плача говорила Петра стиснув зубы.

– Мэм, мы никого ещё не забираем. У вашего сына есть возможность добровольно пойти на фронт и эта же возможность имеется у любого другого юноши нашей страны. Решение зависит от него самого.

Эта фраза была последней. Петра понимала, что сейчас от неё ничего не зависит. Она могла бы повлиять на Генриха, но тот всё молчал и пристально рассматривал документы, что лежали перед ним.

– Я хочу, чтобы мой отец оказался дома. Я стану добровольцем для того, чтобы вернуть отца обратно. – Генрих наконец дал ответ людям, что его ожидали. Он поднял на них глаза и хотел показать свою непоколебимость.

– Тогда подпиши документы из папки.

Генрих открыл бежевую папку, что находилась перед ним: там был контракт о прохождении добровольной службы. Пункты о выполнении приказов, наличие правил и требований, а также пустые поля для ввода данных рекрута. Генрих начал расписываться в документах, не замечая как его звала мать. Он не слышал её, полностью погрузившись в заполнение бумаг. Мысли его были только о том, как он вернёт отца и прежнюю жизнь в свой дом.

Отдав документы офицерам, ему дали добро и он начал собирать свои вещи. Выходя из комнаты, он заметил, что Анна стояла в дверном проеме. Она терла глаза и недоумевала, почему её брат куда-то собирается в такую-то рань. Генрих подошел к ней и обнимая сказал, что вернёт отца и что всё будет как раньше.

– Это надолго? – Анна испугалась того, что они с матерью могут остаться совершенно одни.

– Ты даже не заметишь моего отсутствия. Уже скоро я вернусь с папой. – говоря это, Генрих улыбнулся сестре, и она улыбнулась ему в ответ, подхватив его радостный настрой.

Спустившись на первый этаж, Генрих увидел как ещё сильнее поникшая мать о чем-то говорила с офицерами. Но замолчала, когда услышала скрип верхней ступени лестницы. Она так же хорошо знала этот звук, как и все жильцы этого дома. Генрих подошел к офицерам и повернулся к матери.

– Мама, я обязательно верну отца, и всё будет как раньше. – Генриху было грустно видеть мать в таком ужасном состоянии, но он старался не подавать вида, продолжая улыбаться. Оставалось только держать себя в руках.

Почти сразу щеку Генриха поразил жгучий огонь. Он ощутил на себе прикосновение матери, которое впервые отдалось болью и раздражением на коже. Петра дала своему сыну пощечину, пытаясь вывести своего сына из состояния аффекта, в который его ввели незнакомцы. Ей ничего другого не оставалось. Слова не помогали и нужно было действовать.