Любимая ведьма герцога

Сопротивляться не имело смысла: нас было слишком мало, да и что могли сделать трое пожилых мужчин, юноша и девушка против трех десятков здоровенных стражников — тем более, слуг сразу оттеснили в сторону? Нас скрутили, связали по рукам и ногами и бросили на телегу, добавив для комплекта кухарку.

Люди на улицах реагировали по-разному. Кто-то останавливался и молча смотрел — с сочувствием или негодованием. Кто-то свистел в след. Метко запущенный комок грязи угодил Медору в спину. И вдруг раздался крик:

— Смотрите, это же Хеллай! Аарцох Хеллай!

Толпа забурлила, и шедшие за нами стражники вынуждены были отпихивать тех, кто пытался подобраться к телеге слишком близко.

— Высшие силы! — тихо простонал Тэрвин.

83-84

— Аарцох, они вас узнали. Может, попытаются нас отбить? Иногда восстания начинаются совсем не по плану.

Сказав это, я тут же прикусила язык: откуда мне знать, как начинаются восстания? Но никто не обратил внимания.

— Они не начинаются просто так, сами по себе, — возразил Хеллай. — Нужен кто-то способный подать знак. Или хотя бы начать что-то делать. А так все будут смотреть друг на друга и ждать сигнала.

— А ну-ка замолчите там! — прикрикнул стражник. — Пока вам рты не заткнули.

Тэрвин посмотрел умоляюще: молчи!

И только тут до меня с большим опозданием дошло, что, если не случится какого-нибудь чуда, нас казнят. Причем образцово-показательно, чтобы никому не повадно было. Надежда оставалась только на то, что раз мы такие важные птицы, это произойдет не в штатном режиме. Либо дождутся высокого начальства во главе с Гирмасом, либо — что более вероятно — отправят нас в столицу. Возможно, наши сторонники успеют сориентироваться и, если не начнут глобальный бунт, то хотя бы освободят, что все равно станет сигналом к общему восстанию.

Хеллай оказался прав. Люди, привлеченные криками, сбегались отовсюду, волновались и напирали, но это было всего лишь любопытство. Ну как же, вот он — правитель, о котором говорили, что он, проспав несколько лет, вдруг очнулся, и его видели то тут, то там. И теперь он здесь, связанный, на телеге. Как же не посмотреть?

Через мост нас привезли в центральную часть города. Как выяснилось, в Сартисе не было отдельного здания для тюрьмы, преступников помещали в подземелье замка местного правителя. Видимо, так повелось с тех времен, когда городок был небольшим. Однако сейчас камер не хватало, во всяком случае, одиночных точно. Хеллая, Тэрвина и Легрина поместили втроем, а мы с кухаркой, которую звали Яана, вполне ожидаемо оказались с Самирой.

Увидев нас, девчонка залилась слезами. Судя по зареванной опухшей физиономии, что было видно даже при тусклом свете из окошка под потолком, именно этим она и занималась с момента ареста. Яана тут же начала выговаривать ей что-то ядовитое. Я тоже могла бы добавить, но не видела смысла. Дело сделано, уже ничего не исправишь.

По моим представлениям, средневековая тюрьма должна была быть местом ужасным. Непременно темным, холодным и грязным, с водой, сочащейся по стенам и стоящей на каменном полу. И с охапкой сгнившей соломы вместо кроватей. На деле все оказалось не так страшно. Нет, холодно было. И темно. Но никакой воды и соломы на полу. Двухъярусные дощатые нары и даже маленький стол в углу.

Когда наступил вечер и за окном стемнело, дюжий тюремщик принес масляный светильник, кувшин воды и буханку черного хлеба, испеченного, судя по запаху, совсем недавно. Мне всегда нравилось, как пахнет свежий хлеб, но тут вдруг подкатило к горлу — едва успела добежать до стоящего в углу ведра, которое предполагалось использовать по нужде.

Прекрасно! Токсикоз в тюрьме. Вот только этого для полного счастья и не хватало.

Самира вряд ли что-то поняла, зато Яана, женщина хорошо в возрасте, сразу смекнула: это не на нервной почве. Принесла воды в кружке прополоскать рот, помогла добраться до нар и лечь, укрыла плащом.

— Крепитесь, несса Дженна, такова уж наша доля.

Ее слова можно было истолковать по-разному, но я поняла вполне определенно: «наша бабья доля».

День шел за днем, ничего не происходило. О нас словно забыли. Как назло, зарядили проливные дожди, и дороги, вместо того чтобы подсохнуть, наоборот должны были превратиться в непролазную грязищу. Даже если крестьяне из окрестных деревень кое-как довозили до рынка свои товары, то сообщение между провинцией и столицей наверняка оказалось полностью прерванным. Это срывало планы и нашим сторонникам, и противникам. Хотя и продлевало нам жизнь.

Я сделала мысленную пометку: если все-таки удастся из этого выкарабкаться и Хеллай сможет вернуть себе власть, надо будет аккуратно, через Тэрвина или Медора, намекнуть: дороги для блага государства следует держать в порядке. Так, чтобы они не превращались в болото каждую осень и весну. В той же Тагре с этим обстояло намного лучше.

А я еще жаловалась, что в Лизгерте скучно и нечем заняться. Вот уж точно, все познается в сравнении. Даже унылый дом Легрина, если сравнивать с тюрьмой, казался настоящим санаторием. Тут можно было только лежать или ходить от одной к стены к другой. Слушать, как снова и снова льет слезы Самира, и бесконечное бурчание Яаны. Иногда хотелось завизжать: да заткнитесь вы обе! Но хуже всего было тягостное ожидание. Ну и постоянная тошнота, конечно. Когда приносили хлеб, на завтрак и ужин, я прятала нос под плащ. Самира и Яана оставляли мою долю, плотно завернув в тряпку. Слегка зачерствев, хлеб переставал пахнуть так оглушительно, и я могла его съесть. Хуже обстояло с обедом — вареными овощами. Их запах пробирался под плащ и каждый раз заставлял нестись к ведру, что вряд ли добавляло аппетита моим соседкам.

Впрочем, помимо запахов еды, от которых выворачивало наизнанку, были и другие. Пот, грязное белье, отхожее ведро, слежавшиеся тюфяки на нарах — все это сливалось в мучительную какофонию, от которой мутило постоянно, каждую минуту.

Да, Дженна, ты просто любимая дочь Фортуны. Выйти замуж — и забеременеть в первую же ночь. Или во вторую — неважно. Со всеми прелестями жуткого токсикоза, да еще оказавшись при этом в тюрьме.

Невольно представилось, как поехидничал бы Кай. Не Чарвен — прежний, невидимый. Этому-то что. Как только стало жарко, сразу удрал. Наверняка сейчас уже в Тагре, в своем поместье. Впрочем, правильно сделал. А то ведь мог тоже оказаться с нами за решеткой.

85.

Наверно, надо было с самого первого дня делать не стене зарубки. Каждый день. Но кто же знал, что все затянется так надолго? Я потеряла счет времени уже дней через пять. Все слилось в тягучую массу: день — ночь — день… завтрак — обед — ужин. Мне казалось, что провела в тюрьме уже как минимум полгода и что прямо здесь и рожу. Вот тогда-то меня и казнят, а наша девочка отправится в сиротский приют. Впрочем, живот пока оставался сравнительно плоским, а это означало, что прошло не больше двух, от силы трех месяцев. Впрочем, Яана утверждала, что и одного еще не набежало.

Конечно, я беспокоилась за себя — но не меньше за Тэрвина. И скучала страшно. Особенно по ночам, когда лежала без сна, закутавшись в плащ, и вспоминала то короткое время, которое мы провели вместе. И тогда захлестывало отчаяние, похожее на волну в шторм. Неужели все вот так и закончится? Неужели все было напрасно и Гирмас окончательно одержит верх? Выходило, что темные силы опять оказались на коне, а светлые умывались слезами в уголке.

Наконец однажды после обеда, точнее, после очередного сеанса моего общения с ведром, дверь распахнулась и тюремщик рявкнул:

— Дженна Саанти, выходите!

Я не могла не заметить, что он опустил именование высшего сословия. Это был дурной знак, означавший, что о помиловании можно даже не мечтать. Что касается фамилии, тут все было правильно. Так уж повелось, что у правителя и его семьи ее не было. Точнее, «Аарцох» — это когда-то и было фамилией, но со временем стало чем-то вроде титула. Сыновей правителя звали «наследник», независимо от их количества и очереди на трон, жена использовала девичью, а дочери оставались бесфамильными, пока не выходили замуж.