Любимая ведьма герцога

Меня долго вели длинными темными коридорами, пока последний не закончился у дверей большой светлой комнаты. На небольшом возвышении стоял стол, за которым вольготно расположились трое мужчин в красных балахонах. Дознаватели.

Тюремщик подтолкнул меня ближе, сидевший в центре встал и откинул капюшон.

Я узнала Гирмаса — с улыбкой торжествующего демона. За пять лет он еще сильнее исхудал, и его лицо напоминало обтянутый кожей череп с глубоко запавшими глазами.

— Ну здравствуй, Дженна, — сказал он, буравя меня взглядом. — Не думал, что доведется встретиться вновь. Достопочтенные дознаватели, — тут Гирмас перевел взгляд с меня на своих подручных, слева и справа, — перед вами Дженна Саанти, жена наследника Тэрвина. Их брак благословил беглый священник, перешедший на сторону наших врагов.

— Разве такой брак можно считать действительным? — спросил один из дознавателей.

— Увы, приходится, — тяжело вздохнул Гирмас. — Он был заключен до того, как мы узнали о предательстве и сняли с перебежчика сан. Впрочем, это ничего не меняет. Насколько вам известно, аарцох Миагар отменил закон, согласно которому члены семьи правителя не могут подозреваться в колдовстве. Да и Тэрвин утратил свое положение после того, как народ Марны отправил его в ссылку. Его отец больше не аарцох, значит, и он не наследник. Так что ничто не мешает нам приговорить ведьму Дженну Саанти к смертной казни. Именно для этого мы с вами сюда и прибыли, не так ли? Чтобы объявить приговор всем пойманным колдунам и мятежникам.

Дознаватели согласно закивали, и Гирмас снова улыбнулся, как кот, наевшийся сметаны.

— Дженна Саанти, суд дознавателей и я, Великий дознаватель Гирмас Эрбет, приговариваем тебя к смертной казни за колдовство. Тебе отрубят голову мечом завтра в полдень. Казнь состоится на главной площади Сартиса в присутствии всех желающих горожан.

Его слова как будто обогнули меня, не укладываясь в сознание. Наверно, больше я испугалась за Тэрвина и остальных. Что, если их уже казнили, а я и не знаю?

— А… мой муж? — мне все-таки удалось справиться с оцепенением и задать вопрос.

— Вы встретитесь завтра на эшафоте, — пожал плечами Гирмас. — Возможно, вам даже дадут минуту попрощаться. Отведите ее в камеру, — кивнул он тюремщику.

Обратный путь, те же коридоры. Знакомая дверь. Щелчок замка.

— Самира Нарго, выходите, — приказал тюремщик, втолкнув меня в камеру.

— Что там было? — встревоженно спросила Яана, когда мы остались вдвоем.

— Ничего особенного, — я легла на нары и закрыла глаза. — Приехал Великий дознаватель. Завтра меня казнят.

— Как?! — ахнула Яана. — А… мы?

— Не знаю. Наверно, вас тоже. Всех сразу. Чтобы двадцать раз народ не собирать.

— Высшие силы!

Судя по звуку, Яана мешком шлепнулась на нары. Но я даже не шевельнулась. Это был какой-то ступор. В голове крутилось: «Вот и все… вот и все…» Но при этом поверить до конца не получалось. Один раз я уже должна была умереть. Да нет, даже не один. Но до сих пор оставалась жива, хотя и в другом теле.

Спустя некоторое время тюремщик вернул рыдающую Самиру, а вместе нее забрал Яану. Девчонка завывала, как гиена, и мне захотелось встать, зарядить ей от души с ноги и напомнить, что виновата во всем именно она. Но что бы это изменило?

Наконец вернулась и Яана — каменно молчащая. Села на нары, запустив пальцы в волосы, и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Это раздражало не меньше, чем истерика Самиры. Устали они только к ужину, когда тюремщик принес светильник, воду и хлеб. Я привычно закрыла лицо плащом, прячась от запаха.

Яана разломила буханку и сдавленно ахнула.

— Что там? — невольно спросила я, привстав.

В ее руке виднелось что-то похожее на маленький сверточек из лоскута кожи, перевязанного ниткой. Внутри оказалась свернутая трубочкой бумажка.

«Не бойтесь. Все будет в порядке!» — обещали мелкие четкие буквы.

86.

Все как в нормальном романе. В последний момент нас спасут. Возможно.

Хотя к чему ирония? Да, может быть, именно казни наши сторонники и ждали. Вполне так подходящий момент для начала восстания. Спасти правителей и свергнуть ненавистных дознавателей. Наверняка нас не повезли в столицу, опасаясь того, что по дороге на конвой нападут и освободят нас. Но если уж Гирмас со своей сворой прибыли сюда, значит, дороги в порядке, связь наладилась, и у сопротивления тоже была возможность скоординироваться и составить план действий. Если, конечно, они хоть на что-то годны.

Записка, вроде бы, это подтверждала: что-то происходит, что-то готовится. Хотя особого смысла в ней я не видела. Только лишний риск. И все же она нас подбодрила. Самира перестала бесконечно рыдать, Яана тоже воспряла духом.

Интересно, нас попытаются отбить по пути к месту казни, думала я, обгладывая кусок черствого хлеба. Или прямо с эшафота?

А если не получится? Можно, подумать, записка — это гарантия.

На этой мысли крошка попала в дыхательное горло. Как говорила моя бабушка, в перхательное. Прокашлявшись, я попыталась отогнать сомнения, но не получалось.

— Интересно, а если скажу, что беременна, все равно казнят? — спросила я, стряхнув крошки с плаща.

— Думаю, да, — желчно ответила Самира. — Моя мать говорила, что у колдуна сын колдуном никогда не будет, только дочь ведьмой. А вот у ведьмы все дети с колдовским даром. Так что казнят. Не дожидаясь, пока родится еще один колдун или ведьма. Одним махом.

Логично. Вполне так комбо, экономия на зарплате палачу. А колдунство, похоже, доминантный признак, привязанный к Х-хромосоме, раз не передается от отца к сыну. Правда, эта версия не объясняет, как можно стать ведьмой через грудное молоко, но черт с ним. Не все ли равно?

— Ну вы-то ладно, девочки, — горестно вздохнула Яана. — А меня-то за что? Я какая ведьма? Если нас не спасут, значит, умру только потому, что работала в доме мастера Легрина. И потому, что согласилась взять эту дурочку на рынок. Нет в мире справедливости.

Я многое могла бы сказать на эту тему, но не было никакого желания. Завтра все решится. С помощью Кая мне удалось обмануть смерть дважды, продлив жизнь на пять с лишним лет. Может, это предел? Пора и честь знать?

Как ни странно, ночью я спала, как младенец. А думала, что не смогу заснуть. Зато последние часы перед казнью тянулись бесконечно. Навалилась какая-то душная апатия. При любом раскладе хотелось, чтобы все закончилось поскорее. А еще — увидеть Тэрвина. Возможно, в последний раз. О ребенке старалась вообще не думать, это было больнее всего.

Наконец за нами пришли. Вывели из замка, снова посадили на телегу. На другую — мужчин, и мы с Тэрвином хотя бы издали смогли обменяться взглядами.

Все повторилось — народ толпился вдоль улиц, напирал, чтобы увидеть, отовсюду раздавались крики и свист. Но никто не собирался освобождать нас. Надежда сменилась отчаянием, а потом снова надеждой: ну раз не сейчас, тогда, может, прямо там, на рыночной площади?

Эшафот был виден издалека — высоченный, чтобы происходящее на нем было видно всем и каждому. В центре стояла плаха. Наверняка для ее изготовления выбрали самое старое и самое толстое дерево во всей Марне. Мимо такой точно мечом не промахнешься.

По узенькой и крутой лесенке мы поднялись наверх, один за другим. Городские стражники в таких же красных балахонах, как у дознавателей, только коротких, развели нас на две стороны: женщин налево, мужчин направо. Все они выглядели ужасно: исхудавшие, заросшие. Я едва узнала Тэрвина — с бородой и спутанными волосами. На глаза навернулись слезы — подлый Гирмас обманул меня, он вовсе не собирался разрешить нам попрощаться.

Однако после того как зачитали приговор, один из стражников подошел к нам и, держа за руку выше локтя, повел меня вправо. Подтолкнул к Тэрвину и отошел на шаг. Мы даже обнять друг друга не могли — руки были связаны за спиной. Только поцеловаться — у всех на виду.

— Держись, Джен, — шепнул Тэрвин. — Я люблю тебя.