Страница 19 из 21
IIIЧеловек из Эльдорадо только начал путь большой, К чумовому опьянению разбег.На душе у парня похоть, золотишко – за душой; Танцевал он с местной девкой Маклак Мэг.Словно фея, белокура, словно ягодка, нежна, Славно парня вокруг пальца обведет;И речами музыкальна, и фигуркою ладна, А в улыбке – только сахар, только мёд.Лихорадка этих танцев! Этот блеск и этот шик, Всё кружится, пол качается слегка!И мелодии, и вина, и объятий чудный миг, И она – так одуряющее близка!Маклак Мэг с мадонной схожа, он же – грязен, измождён, Но она, ему даря любовь свою,И ласкает, и целует! И уже поверил он, Что участок застолбил себе в раю.Вот пришла пора тустепа: как пленителен напев! Ритмы дивные – заманят и глухих!Блеск, безумие, брильянты, изобилье дивных дев, И – бродяга в мокасинах среди них:Вот кто платит за веселье, за спиртное, за жратву; Все слетелись, как стервятники, к нему…Но когда конец настанет и песку, и удальству — Парня выгонят на холод, в грязь и тьму.Человек из Эльдорадо славно день проводит свой; И за ним – заветной пыли жёлтый след;Он сдержать себя не может, он сегодня как шальной, И управы на его безумье нет.Слово сказано – так, значит, как огонь, оно летит, И – глядите – все друзья ему теперь:Кавалеры – негодяи, дамы, что забыли стыд, — Те, что вышвырнут потом его за дверь.IVЧеловек из Эльдорадо пир затеял до утра; Пусть танцуют все, пусть будут все пьяны:Денди местного разлива, банкометы, шулера, Перекупщики, лентяи, хвастуны,Размалёванные дамы с ненасытным блеском глаз — Нет, Клондайк еще такого не видал!Маклак Мэг сказала: «Выпьем за того, кто поит нас, За того, кто так удачлив и удал!»«Удалец» ответить хочет, поднимается с трудом — И мелькают, как в тумане, перед нимТравы сказочного Юга, напоённые дождём, Степь зелёная под небом голубым.Понял он, что не увидит этих трав и этих нив (А вокруг и шум, и гам, и круговерть),И, зловонное дыханье подлой жизни ощутив, Он становится суровым, словно смерть.Он встает (и сразу – тихо), говорит: «Мои друзья, В свой карман впустил я ваши руки сам,Я кормил вас в этот вечер, и поил вас тоже я; Что осталось? – лишь послать проклятье вам.Да, конец моим надеждам – что ж, я сам тому виной; Я растратил состояние свое.Вы доставили мне радость тем, что были здесь со мной, — Вам дарю я это, шлюхи и ворье!»И остатки состоянья, что хранил еще в мешке, Он швырнул с размаху – на пол, на столы;Словно зёрна, разлетелись самородки в кабаке, Жёлтой пылью засияли все углы.Гости замерли… Но тут же вся собравшаяся дрянь С криком бросилась за золотом под стол;Все дрались, как будто звери, и неслась по залу брань… А «счастливчик» хлопнул дверью и ушел.VЧеловек из Эльдорадо отыскался тем же днём — Труп лежал от кабака невдалеке;Весь покрыт замёрзшей грязью, куртка драная на нём, «Кольт» в руке и дырка лишняя в башке.А глаза остекленело ввысь глядели – оттого, Что в ледышку превратил его мороз,И оплакал горемыку друг единственный его — О тощавший и паршивый рыжий пёс.Перевод С. Шоргина
Мои друзья
Убийца – тот, что повыше лежит, а тот, что ниже – вор;На койке между ними я, не рассказать, как хвор;Лежу пластом – болезнь и боль из всех сочатся пор.Мороз разукрасил ноги мои, что всеми цветами цветут;Скудная глина висит на костях, ткни пальцем – и капут;А десны – черное гнилье – с зубов потихоньку ползут.Уверен был – пришел мой черед; никак не мог понять,Что ж не сбегут они, меня оставив умирать,Иль не отравят, в конце концов, – ведь труп, ни дать, ни взять.Но нет; варили хвойный чай, и нянчили, как дитя;Убийца язвы мои обмывал и толковал, шутя;И вор голодал, чтоб мне сберечь еще кусок ломтя.Злодеи оба: я слыхал в ночном полумраке не раз —О прежних делах своих вспоминал убийца без прикрас,И вор о тех, кого сгубил, унылый вел рассказ.Я горький тот не забуду рассвет, его серый оскал кривой,Когда в шкуры зверья завернули меня, на сани взяв с собой,За сотню верст, на ближайший пост, зимней дорогой глухой.Не забыть, как они пробивали путь, этот сдавленный внутренний стон;И под снегоступами наста хруст, когда ломался он;Не хватало дыханья, и сердце мое рвалось толчками вон.И много раз я почти умирал, пробуждаясь к жизни едва;Над пустыней солнце катилось в огне, слепила небес синева,И слезы текли и глаза мои жгли, по щекам оставляя два шва.На ночевку вставали, лишенные сил, когда, съежившись, день угасал;И – о, эта сладость покоя! – и как, рассвета страшась, я дрожал;И как на измученных этих людей я утром зол бывал.Как я молил дать покой, покой: саван-снег – он ведь мягок так;Как я плакал и тех, что тащили меня, рыдая клял, как собак;Но тянули вперед, хоть мучительный гнет горбил спины и сковывал шаг.А дальше – один горячечный бред, и только б избавиться мнеОт безжалостных двух, что никак не дадут позабыться в последнем сне;Очнулся – конной полиции пост, и слепящей конец белизне.И вот – мой друг убийца здесь, и друг мой вор – тоже тут:В наручниках оба, злоба в глазах, хорошего не ждут;Но на Страшном Суде о них резюме пусть мне подготовить дадут.Перевод Е. Кистеровой