Страница 15 из 21
IVКрепко нетрезвый, походкой нерезвой он тащился вдоль бережка.Не грохнувшись с ног, перейти не мог ни ухаба, ни бугорка.Крыл чью-то мать, и вставал опять, сделав два-три глотка.Как загнанный лось измотанный, нёс он плоти больной тюрьму.Мешая спать старухе-луне, влачился сквозь мрак и тьму.И много видавшие дикие горы вслед потешались ему.Чёрные тени крестили снег, был мягок воздух лесной,Вдоль-поперёк полнился лог хохочущей тишиной,Будто сказочный злой людоед скалился под луной.Корчилась подо льдом река, стеная от дикой тоски.Сужались и ширились полыньи, словно кошачьи зрачки.Лёд лютовал – то дыбом вставал, то разламывался в куски.Его увидали издалека – в том месте, где узкий плёс,Где близко к берегу льнёт тропа и где пологий откос,Где струи журчат и льдины торчат вихрами мокрых волос.Он не был похож на утопленника, что выбросила вода.Ледяной поток по камням не волок тело его сюда.Лежал он ниц, и ногти впились в зубастую кромку льда.Возле тела нашли клочок бумаги – стояло на нём:«Я был грешен, теперь утешен – свершился судьбы излом.Шкуру Чёрного Лиса – тому, кто помянет меня добром».Пока обшарили всё кругом, успел заняться рассвет.По откосу ходили, вдоль речки бродили – лисьего меха нет.В земле у лачуги – след от копыт. Но то был не конский след.Я видел просторы – в них прятались горы, что глыбы в мелком пруду.Тащился по следу, гнал непоседу – и знал, что кругами бреду.Полгода мотал, ослаб, устал, простыл, дрожал на ходу.Перевод А. Кроткова
Баллада про святошу Пита
«Север пожрал его». – Юконский жаргон.
Он сбился с пути; о, как я спасти хотел его – видит Бог!Рыдал я над ним, над ближним моим, на путь наставлял, как мог.Он к брани привык – я этот язык терпел, и проклятья сносил;Для блага его, его одного, потратил я столько сил!Я шел тут и там за ним по пятам, терпя лишенья и глад,Молитвы творя, надеждой горя – чтоб к Богу вернулся брат.Я шел вслед ему в геенну саму, в страну коварных сирен,В полярный предел – чтоб Враг не сумел забрать его душу в плен.Я шел через мрак, его я из драк спасал, от бандитских ножей…Но гаду конец! Заслал он, подлец, ко мне электрических змей!Бог ведает: он нарушил закон – а я-то хотел помочь!Бог ведает: он прогнал меня вон; я помню ту страшную ночь.Лишь начал я речь про адскую печь – сверкнул он глазами в ответИ рявкнул: «Подлец! Заткнись, наконец!Будь проклят поповский бред!»Я в спор не вступил – но он завопил: «Вали-ка отсюда, козел!»;Схватил он ружье, и прямо в мое лицо он направил ствол.Что сделать я мог? Скажи мне, браток! В свой дом я ушел тотчас;Он стал одинок, я стал одинок – и Север был против нас.Куда ни пойду – он был на виду: меж нами был узкий ручей;Он рядом со мной ходил, как чумной, угрюмо и без речей.Почуяли мы дыханье зимы и Смерти хладную длань:Замерзла вода; грядут холода; на небе – серая рвань.Дни шли; и всерьез ударил мороз; и край уже снегом одет;Снег свеж был и бел – но мнилось, имел он бледный и трупный цвет.От звездных лучей узоры ветвей сверкали среди темноты;О Север – страна хрустального сна, безмолвия и мечты!Был слух обострен: я шум шестерен слыхал, что вращают свет,Средь ночи мой взор был столь же остер: я видел ангелов след.Я часто в тоске, с Писаньем в руке, глядел за ручей сквозь окноИ думал: разлад лишь радует Ад, и ссориться с ближним грешно!Но знал я, что он – во тьму погружен и хочет устроить так,Чтоб – жарче огня – дошла до меня вся злоба его сквозь мрак.Я ночью и днем на дом за ручьем глядел, ожидая бед;Знал – время придет, и этот урод устроит мне страшный вред,Что замысел тот давно в нем живет и жжет его каждый час;Я Небо просил, мольбу возносил, чтоб Бог от гибели спас.Что, псих я? Ну да! Так все и всегда безумны – на чей-нибудь взгляд.Ты сам-то взгляни на то, как они в ночи многоцветно горят;Послушай-ка, брат, как в небе шипят они, воплощая порок;Столкнувшись – шумят, как взрывы гранат, и искр извергают поток.Коль щупальца их – шипящих шутих – ползли бы к постели твоей —Ты б гада убил, который впустил к тебе электрических змей!Я видел средь них гадюк голубых, бесшумно вползавших ко мне;И тех, что страшней, – зеленых червей, что лезли, шипя, по стене.На них я глазел, от ужаса бел; кровь в жилах замедлила бег.Видал Голубых, Зеленых, иных; но Красные – хуже всех.Сквозь дверь и окно, любое бревно, сквозь пол, потолок и очагПолзли они в дом, пылая огнем, и выли, как свора собак;По дому ползя, шипеньем грозя, других пожирали червей…Их пасти в огне тянулись ко мне – все ближе к постели моей!И самый большой был рядом со мной; к стене я прижался, крича;Главарь всех червей был много красней, чем красный наряд палача.Подполз этот змей к постели моей – а щупальцы, как провода!И пламя во рту! В холодном поту я с ужасом глянул туда —Обжег меня жар! Как будто кошмар, тот взгляд немигающий был,Но спас меня Бог! Швырнуть в него смог я Книгу – и он отступил;Издал он на миг пронзительный крик – и в панике скрылся в тень.Дождался я дня… Никто до меня не встретил столь радостно день!О Боже, я жив! Ружье зарядив, прокрался я через ручей;Лежал он пластом, меж явью и сном, укрывшись одеждой своей.И я увидал, что близок финал: на деснах его – чернота,И ужас в глазах, и кровь на губах, беззубого рта пустота.Такого лица почти мертвеца вовек мне забыть не дано;Взгляд – мутный, больной, пронизан тоской, просящий и жалобный… Но —Припомнил я ИХ, страшилищ ночных, взглянув на жертву цинги;На лоб ему ствол я тут же навел, чтоб вышибить к черту мозги.Он был очень плох; он вскрикнул – но вздох был слышен едва изо рта:«О Питер, прости! Ружье опусти! Клянусь – я поверил в Христа!»