Зов Юкона

* * *Поставили в строй. Ведет нас конвой куда-то из этих сторон;Покою мне нет – вблизи меня швед все бредит про свой миллион.Но, ведает Бог, соврать я не мог; клянусь, что от пули моейОн сгинул – Сэм Нут, заславший в приют ко мне электрических змей!Перевод С. Шоргина

Баллада о безбожнике Билле

Порешили на том, что Билл Маккай будет мной погребен,Где бы, когда и с какой беды ни откинул копыта он.Отдаст он концы при полной луне или погожим деньком;На танцульках, в хижине иль в погребке; в сапогах он иль босиком;В бархатной тундре, на голой скале, на быстрине, в ледниках,Во мраке каньона, в топи болот, под лавиной, в хищных клыках;От счастья, пули, бубонной чумы; тверезым, навеселе, —Я на Библии клялся: где бы он ни скончался – найду и предам земле.Лежать абы как не желал Маккай, не так-то Безбожник прост:Газон, цветник ему подавай и высшего сорта погост.Где он помрет, от чего помрет – большая ли в том беда!..Но эпитафия над головой – без этого нам никуда…На том и сошлись; за услугу он хорошей деньгой заплатил(Которую, впрочем, я тем же днем в злачных местах просадил).И вывел я на сосновой доске: «Здесь покоится Билл Маккай»,Повесил на стену в хибарке своей – ну, а дальше жди-поджидай.Как-то некая скво ни с того ни с сего завела со мной разговор:Мол, чьи-то пожитки лежат давно за кряжем Бараньих гор,А в хижине у перевала чужак от мороза насмерть застылИ валяется там один как перст. Я смекнул: не иначе – Билл.Тут и вспомнил я про наш уговор, и с полки достал, скорбя,Черный с дощечкой серебряной гроб, что выбрал Билл для себя.Я набил его выпивкой да жратвой, в санях разместил кое-какИ пустился в путь на исходе дня, погоняя своих собак.Представь: мороз в Юконской глуши – под семьдесят ниже нуля;Змеятся коряги под коркой снегов, спины свои кругля;Сосны в лесной тишине хрустят, словно кто-то открыл пальбу;И, намерзая на капюшон, сосульки липнут ко лбу;Причудливо светятся небеса, прорежены серым дымком;Если вдруг металл до кожи достал – обжигает кипящим плевком;Стынет в стеклянном шарике ртуть; и мороз, убийце подстать,Идет по пятам, – вот в такой денек поплелся я Билла искать.Гробовой тишиной, как стеной сплошной, окруженный со всех сторон,Слеп и угрюм, я брел наобум сквозь пустынный жестокий Юкон.Я дурел, я зверел в полярной глуши, – западни, что таит она,И житье в снегах на свой риск и страх лишь сардо вкусил сполна.На Север по компасу… Зыбким сном река, равнина и пикНеслись чередой, но стоило мне задремать – исчезали вмиг.Река, равнина, могучий пик, словно пламенем озарен, —Поневоле решишь, что воочью зришь пред собою Господень трон.На Север, по проклятой Богом земле, что как черт страшна для хапуг…Чертыханье мое да собачье вытье – и больше ни звука вокруг.Вот и хибарка на склоне холма. Дверь толкнул я что было силИ ступил во мглу: на голом полу лежал, распластавшись, Билл.Плотным саваном белый лед закопченные стены облек,Печку, кровать и всё вокруг искрящийся лед обволок.Сверкающий лед на груди мертвеца, кристаллики льда в волосах,Лед на пальцах и в сердце лед, лед в остеклелых глазах, —Ледяным бревном на полу ледяном валялся, конечности – врозь.Я глазел на труп и на крохотный гроб, что переть мне туда пришлось,И промолвил: «Билл пошутить любил, но – черт бы его загреб! —Надо бы помнить о ближних своих, когда выбираешь гроб!»Доводилось в полярной хибарке стоять, где вечный царит покой,С крохотным гробиком шесть на три и насмерть заевшей тоской?Доводилось у мерзлого трупа сидеть, что как будто оскалил пастьИ нахально ржет: «Сто потов сойдет – не сумеешь во гроб покрасть!»Я не из тех, кто сдается легко, – но как я подавлен был,Покуда сидел, растерявшись вконец, и глазел на труп, как дебил.Но всё ж разогнал пинками собак, нюхавших все кругом,Затеплил трескучее пламя в печи и возиться стал с трупаком.Я тринадцать дней топил и топил, да только впустую, видать:Всё одно не смог ни рук, ни ног согнуть ему хоть на пядь.Наконец я сказал: «Даже если мне штабелями дрова палить —Этот черт упрямый не ляжет прямо, и нужно его… пилить».И тогда я беднягу четвертовал, а засим уложил, скорбя,В черный с дощечкой серебряной гроб, что выбрал Билл для себя.В горле комок, – я насилу смог удержаться, чтоб не всплакнуть;Гроб забил, на сани взвалил и поплелся в обратный путьВ глубокой и узкой могилке он, согласно контракта, лежитИ ждет, покуда на Страшном суде победит златокопов синклит.А я иногда удивляюсь, пыхтя трубкой при свете дня:Неужто на ужас, содеянный мной, взаправду хватило меня?И только лишь проповедник начнет о Законе Божьем скулить —Я о Билле думаю и о том… как трудно было пилить.Перевод Владислава Резвого

Баллада об одноглазом майке

Поведал мне эту историю Майк – он стар был и одноглаз;А я до утра курил у костра и слушал его рассказ.Струилась река огня свысока, и кончилась водка у нас.Мечтал этот тип, чтоб я погиб, и строил мне козни он;Хоть ведал мой враг, что я не слабак, – но гнев его был силён.Он за мною, жесток, гнался то на Восток, то на Запад, то вверх, то вниз;И от страшных угроз еле ноги унес я на Север, что мрачен и лыс.Тут спрятаться смог, тут надолго залёг, жил годы средь мрака и вьюгС одною мечтой: клад найду золотой – и наступит врагу каюк;Я тут что есть сил землю рыл и долбил ручьёв ледяной покров,Я тут среди скал боролся, искал свой клад золотой из снов.Так жил я во льдах – с надеждой, в трудах, с улыбкой, в слезах… Я стар;Прошло двадцать лет – и более нет надежд на мидасов дар.Я много бедней церковных мышей, обрыдли труды и снега;Но как-то сквозь тьму – с чего, не пойму – всплыл забытый образ врага.Миновали года с той минуты, когда взмолился я Князю Зла:Чтобы дал он мне сил, чтобы долго я жил, чтоб убил я того козла —Но ни знака в ответ и ни звука, о нет… Как всё это было давно!И хоть юность прошла, память в дырах была, – хотел отомстить всё равно.Помню, будто вчера: я курил у костра, над речкой была тишина,А небо в тот час имело окрас рубиновый, как у вина.Позже блёклым, седым, как абсент или дым, надо мною стал небосвод;Мнились блики огней, и сплетение змей, и танцующих фей полет.Всё это во сне привиделось мне, быть может… Потом вдалекеУвидел пятно; спускалось оно, как клякса чернил, по реке:То прыжок, то рывок; вдоль реки, поперёк; то на месте кружилось порой —Так спускалось пятно; это было смешно и схоже с какой-то игрой.Туманны, легки, вились огоньки там, где было подобье лица, —Я понял вполне, что это ко мне тихо двигалась тень мертвеца.Было гладким лицо, как крутое яйцо, гладким вроде бритой башки,И мерцало как таз в полуночный час средь змеящихся струй реки.Всё ближе блеск, и всё ближе плеск, всё видней мертвец и видней;Предстал он в конце предо мной в кольце тех туманных, дрожащих огней.Он дёргался, ныл; он корчился, выл; и я не успел сбежать,Как вдруг он к ногам моим рухнул – и там так и остался лежать.А далее – в том клянусь я крестом – сказал мне этот «пловец»:«Я – твой супостат. Я знаю: ты рад увидеть, что я – мертвец.Гляди же теперь, в победу поверь, тверди же, что месть – сладка;Гляди, как ползу и корчусь внизу, средь ила, грязи, песка.Если время пришло – причинённое зло исправить люди должны;И я шел потому к тебе одному, чувствуя груз вины.Да, я зло совершал, и тебя я искал – тут и там, среди ночи и дня;Хоть я ныне – мертвец, но нашел наконец… Так прости же, прости меня!»Мертвец умолял; его череп сверкал, его пальцы вонзились в ил;Уйти я не мог – лежал он у ног; он ноги мои обхватил.И сказал я тогда: «Не буду вреда тебе причинять, скорбя.Хоть безмерна вина твоя, старина, – ну да ладно, прощаю тебя».Глаза я протёр (может, спал до сих пор?), стряхнул этот сон дурной.Сияла луна, освещала она пятно средь воды речной;Спускалось пятно туда, где темно, где лунный кончался свет,Вниз и вниз по реке; наконец, вдалеке исчез его тусклый след.Седого и дряхлого Майка рассказ я слушал почти до утра.Потом он уснул, и по-волчьи сверкнул стеклянный глаз у костра;Отражал этот глаз в предутренний час небесного свет шатра.Перевод С. Шоргина