Страница 8 из 107
— Первый из десертов, sorellina. — Сандро пересёк зал и с учтивым поклоном протянул мне блюдо. — Персики в граппе[17] — твой любимый.
— Из-за тебя, братец, я стану толстой, — пожаловалась я.
— Ну что ж, тогда их съем я. — Он засунул в рот мягкий пряный персик. — Восхитительно. Мадонна Адриана, ваш повар превзошёл сам себя.
— Отдай! — Я схватила блюдо, улыбаясь своему старшему брату. Он был на шесть лет меня старше, и у нас было ещё два брата, а также вечно всем недовольная сестрица Джеролама, но мы с Сандро всегда относились друг к другу по-особенному. У нас с ним были одинаковые тёмные глаза, которые смеялись, даже когда мы старались быть серьёзными; когда мы были детьми, мы строили друг другу рожи во время мессы, и оба получали шлепки от раздосадованной нашими проделками матушки всякий раз, когда нам удавалось подложить в башмак священника живого ужа. Именно Сандро обнимал и утешал меня, когда наша матушка скончалась, родив мёртвого ребёнка. Два года назад, когда наш отец соединился с нею в раю, главными в семье стали мои старшие братья, но именно Сандро погладил меня по голове и поклялся, что позаботится обо мне. Я страшно тосковала по нему, когда он уехал в Пизу, в тамошний университет, чтобы подготовиться к карьере в Церкви, но теперь он уже возвратился в Рим, чтобы занять нижнюю ступеньку церковной иерархической лестницы — должность нотариуса. Из него не вышло хорошего нотариуса, и я полагала, что из него не получится и благонравный священник — Сандро был слишком любвеобилен, чтобы соблюдать обет безбрачия, к тому же ему была присуща некоторая театральность, более подходящая придворному шуту, нежели служителю Господа. Но даже если он и самый худший священнослужитель на земле, во всём свете не сыскалось бы лучшего собеседника за ужином.
— Скажи мне, Сандро. — Я понизила голос, меж тем как мадонна Адриана принялась рассказывать Джероламе, каких бешеных денег стоил поданный нам жареный павлин. — Почему мой муж не встал со стула и не подал мне персики в граппе?
— Пожалей бедного парня! Ему всего девятнадцать лет и его только что женили — и не на какой-нибудь косоглазой воспитаннице монастыря, которую он мог бы держать в покорности, а на нимфе, на Прекрасной Елене[18], на самой Венере! — Сандро театрально ударил себя в грудь, изображая, как стрела Амура поражает мужское сердце. — Как Актеон был поражён за то, что посмел смотреть на сияющую красоту купающейся Дианы[19], так и молодой Орсино боится смотреть на сияющую красоту своей молодой жены...
— Сандро, заткнись. На нас все смотрят.
— Тебе нравится, когда на тебя все смотрят. — Спустившись с небес на грешную землю, Сандро ухмыльнулся. — Моя маленькая сестрёнка — самое тщеславное существо во всём Божьем мире.
— Ты говоришь совсем как наша матушка. Она, упокой Господи её душу, вечно бранила меня за тщеславие. — «Думаешь, Пресвятая Дева беспокоится о том, как она выглядит, Giulia mia?»[20] — Но насколько я могу судить, Пресвятой Деве ни к чему беспокоиться, как она выглядит, потому что на всех картинах, где она изображена, она красива — красива и безмятежна в каком-нибудь идущем ей к лицу сочетании голубого или синего платья и белого покрывала, которые вероятно, сшили для неё ангелы. А нам, земным девушкам, приходится самим заботиться о своей внешности, если нам хочется выглядеть хоть вполовину так хорошо, поэтому я просто каждое утро читала ещё один «Отче наш» во искупление греха тщеславия, не забывая при этом выщипывать брови.
— Не обращай внимания, — сказал Сандро. — После того, как сыграют один или два танца, молодой Орсино соберётся с духом.
— Давай придадим ему смелости. — Я с сожалением посмотрела на блюдо с персиками, слизывая с кончика пальца сладкую граппу, но больше есть было нельзя — я и так уплетала нынче вечером за обе щеки, как какая-нибудь крестьянка (о, жареный павлин, а ещё там был потрясающий пирог с луком и молодым сыром!). — Потанцуй со мною, Сандро.
— Разве священнослужитель может танцевать? — Сандро с превеликою набожностью возвёл очи горе. — Своим предложением ты оскорбляешь моё достоинство служителя Господа, не говоря уже о моих святых обетах.
— Не очень-то ты думал о своих обетах, когда нынче в церкви вовсю флиртовал с Бьянкой Бонадео. И притом заметь — в то самое время, когда я произносила свои обеты.
— Тогда станцуем basse-danse[21].
— Basse-danse — какая скукота! — Мы с Орсино уже танцевали нынче вечером, открывая бал, и это был как раз basse-danse. Благопристойное скольжение, когда мы едва касались друг друга ладонями, и ему даже не хватило духу взглянуть мне в глаза. Я бы предпочла, чтобы виолы играли что-нибудь поживее — мелодию, которая зажгла бы мою кровь и, быть может, дала мне случай во время одного из па на мгновение показать лодыжку. — Давай станцуем вольту![22]
— Сегодня новобрачная ты, sorellina. — Сандро сказал пару слов музыкантам, и тут же послышались негромкие аплодисменты, когда мой брат вывел меня на площадку, отведённую для танцев. В ответ на аплодисменты я сделала полуоборот, взмахнув своими розовыми юбками, потом виолы заиграли задорную мелодию, и я схватила Сандро за руку. Прозвучал один такт, второй, мы сделали несколько пируэтов, затем Сандро взял меня за талию и подбросил в воздух. Я знала, как надо приземлиться, чтобы мои юбки раздулись колоколом, и, откинув голову назад, рассмеялась и показала озарённые светом свечей обнажённые плечи моему мужу. «Посмотри на меня, Орсино, — мысленно попросила я. — Посмотри на меня, потанцуй со мною, люби меня!»
Джеролама постаралась основательно напугать меня перед тем, как я легла в постель.
— Для женщины супружеские обязанности тяжки, — прошептала она, помогая мадонне Адриане и остальным смеющимся женщинам расшнуровать корсаж моего розового платья. — Очень тяжки.
— Не тяжелее, чем сам муж, — хихикая, ответила я, после чего Джеролама замолчала, ограничившись мученическими взглядами. У меня от счастья кружилась голова, я, казалось, воспарила в небеса и плыла по ним, точно полная луна, и щёки мои так горели, что я прижала к ним ладони, чтобы их остудить.
— Ты слишком возбуждена, дитя моё, — кудахтала мадонна Адриана, расшнуровывая мои рукава. — Постарайся умерить свои ожидания.
Умерить свои ожидания? Мне же предстояло наконец стать женщиной! Я, конечно, слышала мрачные сплетни о том, как это больно, но не верила ни единому слову. Кобылы не визжат от боли, когда их случают с жеребцами, и я тоже вряд ли завизжу.
У-уф! Какое же облегчение — избавиться наконец от этого туго зашнурованного платья! Я действительно съела слишком много, но эти пирожные с марципаном, которые разносили в конце вечера на ярких тарелках из майолики, были слишком вкусными, чтобы от них отказаться! К тому же, когда я чувствую себя счастливой, я всегда объедаюсь. К тому времени Орсино набрался храбрости, чтобы предложить мне тарелку с этими пирожными самому.
— Вы прекрасны, сударыня, — робко проговорил он.
— Не сударыня, а жена, — поправила его я и с восторгом заметила, что глаза у него голубые.
— А теперь — в постель. — Джеролама снова туго завязала на шее мою ночную сорочку и подержала тяжёлую гриву моих волос, чтобы они не мешали, когда я скользнула под покрывало. Постельное бельё было не полотняное, а шёлковое. Интересно, обстановка дома мадонны Адрианы так же роскошна, как здесь? Я поелозила пальцами ног по гладкой шёлковой простыне и решила, что так же. Я выросла в более простом окружении: вместо базилик и крытых галерей Рима — деревья и озёра Каподимонте; провинциальная простота вместо городской роскоши. А я жаждала городской роскоши.
17
Граппа — виноградная водка (ит.).
18
Прекрасная Елена — в греческой мифологии жена царя Менелая, прекраснейшая из смертных женщин, олицетворение женской красоты. Её похищение Парисом послужило поводом к Троянской войне.
19
Актеон — в греческой мифологии охотник. Артемида (в римской мифологии — Диана), богиня охоты и целомудрия, превратила его в оленя за то, что он подглядывал за её купанием, и собственные псы Актеона растерзали его.
20
Моя Джулия (ит.).
21
Бас-данс — старинный придворный танец.
22
Вольта (la volta), быстрый и живой придворный танец.