Сказочная Саня

Сане всё это сначала показалось игрой и она думала, что мать шутит. Она посмеялась ещё пару минут, пока голос Маргариты Викторовны совсем не осел и не перешёл на рыдания. Она плакала, умоляла открыть, кляла Бога и своего мужа, а самое главное ужасную квартиру. Сане через дверь или через гены матери передалось эта тревога и отчаяние и она уже в слезах крутила и вертела задвижку, но та не подавалась, ключом пользоваться Саня не умела, и найти его не могла. В такой животной и не нормальной панике они провели ещё около двадцати минут, попеременно успокаиваясь и начиная снова, пока с работы не пришёл Николай Игоревич. Он быстро открыл дверь, буквально внёс Маргариту Викторовну на руках, положил её на большой раскладывающийся диван, на котором они спали, и начал успокаивать. Саню он не то чтобы не заметил, но состояние жены пугало его на много больше. Саня же смотрела на все происходящее, почти не моргая и не понимая, всё было как во время пожара, когда везде очень громко звучала сирена, люди бегали, паниковали, а она просто стояла в центре пламени и смотрела на них. Она не проронила ни звука.

Приехала скорая помощь, которую, как и отца Сани, вызвала соседка. Маргариту Викторовну быстро осмотрели, насколько это вообще было возможно и сказали, что её срочно нужно забираться в больницу. Саня мало запомнила их разговор с отцом, она видела лишь тревогу и волю на его почему-то сером, будто бы окаменевшем лице. Когда бьющуюся и всхлипывающую Маргариту Викторовну, наконец, погрузили в скорую помощь и увезли куда-то, отец обратил внимание на дочь. Он взял её на руки, что делал очень редко, и, держа её одной рукой, вытер ей слёзы и лицо.

– Саня, моргни, ты слышишь меня? – позвал Саню его голос и она будто бы очнулась.

Первое что она хорошо запомнила – это улыбка отца, улыбка сквозь слёзы на пепельном лице, видно было, что давалась она ему с трудом.

– Всё кончилось, всё хорошо, маму осмотрят, дадут таблетки и отпустят, я буду с ней. Обещаю, – говорил он, глядя ей прямо в глаза, – а ты пока собирайся к бабушке, поживёшь немного у неё.

После этих слов Саня слезла с рук отца, собрала игрушки, а он собрал ей одежду. Всё уместилось в большой старый туристический рюкзак, который всё время лежал под диваном и являлся для Сани воображаемым чудовищем. Когда всё было готово, отец посадил её на заднее сиденье свой старенькой «нивы» и завёл мотор. Тогда ещё Саня не знала, что видит эту квартиру в последний раз.

У Катерины Владимировны отец немного задержался, они о чём-то приглушённо разговаривали в зале, а Саня не могла, да и не хотела их подслушивать. Она тихо опустилась на табурет на кухне, машинально нашла канал, на котором шла детская передача, и деревянным взглядом уткнулась в экран. Ей не была интересна передача, ей были интересны вопросы у неё в голове, главный из них был: что с мамой? Было, конечно, и множество других, но всех их объединяло то, что на них она не получила нормального, взрослого ответа и лишь когда прошло время смогла обдумать и решить их сама с собой.

У бабушки Саша жила почти до октября. Катерина Владимировна занималась ей как могла, благо времени у неё было много. Она проводила с внучкой много времени, готовила её к школе и даже придумала расписание, по которому они жили. Отец в это время занимался продажей старой квартиры, покупкой новой и ремонтом в ней, он редко появлялся у Катерины Владимировны дома, но иногда приносил Сане новые игрушки или книжки. Детский сад пришлось бросить, Саня так и не была на прощальном утреннике, и не сказала никому из своих друзей и подруг пока. Жизнь её слишком быстро изменилась и потекла совсем по-другому.

Мать она увидела только в ноябре.

Глава 5

Учебный год начался с самой обыденной и традиционной школьной линейки. Для Сани это уже не казалось столь важным и серьёзным событием, бабушка хорошо её подготовила, обо всём рассказала и объяснила как себя вести. Никаким приятным и завораживающим секретом и не пахло, в нос бил лишь запах догорающего лета. Был обыденный, по-летнему тёплый день, перед новым, выкрашенным приятной, но строгой кремовой краской, фасадом школы собрали детей, их родителей и учителей. Кто-то важный, возможно директор, в чистом тёмном костюме говорил какую-то речь о том, как он рад новым лицам, стремящимся к знаниям, и о том, как он горд и не хочет расставаться с уже полюбившимися ему учениками.

По традиции на сентябрьской линейке были лишь ученики первого и одиннадцатого класса. Вчерашние детсадовцы ещё плохо держались на публике, особенно те что стояли в первых рядах, они часто приседали, ковырялись в носу, открывали рты, зевали, а иногда немного плакали, причём не известно почему. На них Саня смотрела с удивлением, ей казалось, что правила линейки и её торжественность нельзя нарушать, а эти дети не просто их нарушали, а превращали её в настоящий цирк. Старшие классы, хотя и казались красивыми, умными исполинами, но ещё не взрослыми (Саня много знала о старшеклассниках из мультфильмов и даже побаивалась их). Они ухмылялись, много говорили шёпотом, топтались на своих местах и даже менялись местами. Словом атмосфера была совсем не праздничная.

После пары речей, приветствий и напутствий, которые были совершенно никому, казалось, не интересны, началась часть, когда дети отпустили воздушные шары, а старшеклассник прошёл за ручку вместе с девочкой из Саниного класса и они позвенели колокольчиком. Всё это показалось Сане дико скучным и до одури формальным. Потом их развели по будущим классам, познакомили с их учителями и они зачем-то подарили им букеты, хотя час назад они даже не знали этих людей. Для Сани это убивало на корню всю приятную суть подарка, когда он был неожиданным или его нужно было заслужить.

После одного небольшого вводного урока, где всех детей перезнакомили и объяснили ещё раз что такое школа их отпустили. Самые нудные и насквозь формальные два часа жизни маленькой девочки кончились, и она была этому безмерно рада. Из школы она выходила с улыбкой. Поначалу, отец и бабушка подумали, что она довольна школой и ребятами, но были огорошены ответом, что она, вышла оттуда не съеденная скукой, после чего, конечно же, рассмеялась, как она любила делать после своих шуток. У взрослых от сердца отлегло почти мгновенно.

По дороге в новую квартиру, которая была в часе беспечной детской ходьбы, или четырёх остановках автобуса Морозцевы пересеклись ещё с двумя семьями. Это были Мочалины и Егоршины, весьма приятные и образованные люди, которые быстро понравились отцу Сани и они разговорились. Пока взрослые были увлечены разговором про школу и своих детей, сами дети, чтобы не умереть от скуки как в школе, были вынуждены также общаться. Детский разговор долго не клеился, однако пара не совсем удачных шуток Сани и её искренний смех над ними развязали остальным рты и уже никто не чувствовал себя некомфортно, всё стало легко и не принуждённо, как дома.

Девочку, которая шла по правую руку Сани звали Соней Егоршиной, она была одета почти также как сама Саня, чёрный сарафанчик, белые колготки, блуза и два гигантских банта на её маленькой голове. В отличие от Сани, у которой волосы были всегда средней длинны и потому почти не заплетались, у Сони были две длинные, лоснящиеся русые косы, в то время как на самой голове волосы её были сильно прижаты к черепу. Лицо Сони уже тогда была не по-детски серьёзным, хотя и не самым красивым, два карих глаза лишь слегка поблёскивали, а нос был картошкой. Она часто выпячивала вперёд переднюю губу, когда она объясняла что-то, и её худые и впавшие щёки надувались, когда она с полной уверенностью говорила о том, в чём была права. Вообще Соня была очень худой девочкой, даже меньше чем Саня, но, тем не менее, не боялась спорить и очень спокойно разговаривала с любыми взрослыми. Она уже тогда казалась Сане очень умной и впоследствии много отвечала на её бесконечные вопросы. Родителями Сони были двое не высоких и до жути похожих друг на друга людей. И отец и мать у неё были светловолосые, в очках и работали в одном офисе, Сане это почему-то показалось странным, но она не предала этому значения.