Страница 52 из 65
Он навсегда свяжет его с Пушкаревой.
Ребенок, которого у Жданова едва не украли.
Он осторожно встал, не в силах оставаться в этой расхристанной кровати, там, где он был так счастлив всего несколько минут назад.
Нашел в мини-баре выпивку, сделал несколько крупных глотков.
Как же все произошло тогда?
Он встретил Леру в баре, и они выпили. Изотова уже была не трезва и очень настойчива в своих любовных притязаниях. Жданов, в общем, был не против, но почувствовал себя странно. Все двоилось в глазах, и мысли были бессвязные, обрывочные. И тогда он позвонил Пушкаревой, как позвонил ей после Голубого огонька и как звонил всякий раз, когда нуждался в помощи. Почему-то мысль о Ромке даже не пришла ему тогда в голову. Он хотел видеть Пушкареву, и всё тут.
Сказал, что она нужна ему и продиктовал адрес. В том густом мареве, в котором он пребывал, ему и дела никакого не было, что уже поздно и что Катя, наверное, спала без задних ног.
Она приехала как всегда быстро — четкая и покорная Пушкарева. Из-под пальто торчала оранжевая пижама. Наверное, решила, что ему совсем плохо. Жданов ей так обрадовался, что даже взбодрился. Оторвал от себя Изотову и попросил Катю отвезти его домой.
Ох, как она рассердилась!
Как Катька ругалась в такси — говорила о том, что он не должен её использовать, чтобы избавляться от своих девиц. Что никакая голова у него не кружится, и он просто симулянт. А он дышал на её ладони и шептал о том, что это такое счастье — когда у него есть кто-то столь надежный, как Катя. Заманил её к себе в квартиру под дурацким предлогом. Избавил от пальто — боже, как отчаянно она за это пальто сражалась!
И снова говорил о том, как благодарен ей, как ценит её, как ему повезло с ней. Катька слушала и все ниже опускала голову. Жданов поднял её лицо за подбородок — чтобы увидеть её глаза. Но увидел лишь влажные губы, и поцеловал их, не смог удержаться. Чертова Лера с её таблетками.
Катя вскочила и бросилась бежать — кажется, даже без пальто.
«Пожалуйста, — крикнул Жданов ей вслед. — Только одну эту ночь. Ты так нужна мне. Жизненно необходима».
И тогда она остановилась.
Очень медленно вернулась к нему.
Мятежный, непокорный взгляд на мрачном лице так поразил его, что она даже показалась ему красивой. Гордая, смелая Пушкарева.
«Одну ночь, — повторила она с каким-то исступлением отчаяния, — а завтра мы оба сделаем вид, что ничего не было».
«Как ты захочешь, — ответил он, покорно, — как ты захочешь».
А дальше… дальше все было так хорошо, что это хорошо крепко засело глубоко в нем. Он не вспомнил ничего наутро, удивился бардаку на кровати, решил, что все-таки была Лера, но его так и тянуло потом все время к Кате. Он ведь переспал с Лерой еще один раз, и его постигло жестокое разочарование. Ничего общего с тем хорошо, которого он ждал.
Хорошо было этой ночью, с Катей.
С Катей, которая так страшно его обманывала.
И его неконтакт с Кирой, кажется, тоже объяснялся так просто.
Что она подумала, когда он кричал на неё: «Как вы могли так со мной поступить, Катя? Вы же меня предали! Подставили! Я же рассчитывал на вас, а вы… вы… Вы обо мне подумали?»
Что он обвиняет её в том, что она забеременела специально? Что он злится из-за это? Что он не хочет ребенка? Что опасается давления?
Бедная Катька!
Как наверное ей больно было.
Глупая Катя. Разве непонятно было, что он бы никогда… Если бы только…
Когда она поняла, что он ничего не помнит? Этим утром? Когда читала инструкцию? Раньше? Позже?
Она просила сделать вид, что той ночи не было — и он продолжал притворяться, несмотря на очень важные изменения?
Так она про него думала?
«Как это происходит, — спросила она однажды, — что вы способны переживать только о себе?»
Жданов едва не зарычал от умственного перенапряжения, но Катя пошевелилась, и он замер. Убедился, что она крепко спит, прежде, чем открыть новую крохотную бутылочку.
Любовь, заверяла его Пушкарева, это готовность пожертвовать чем угодно ради счастья любимого.
Она думала, что он знает о ребенке и не хочет его, и не стала навязываться — чтобы не мешать свадьбе и не лишать Жданова поста президента?
Нет, это бред.
Никто не способен на такое радикальное самопожертвование и понимание. Это надо быть святой, чтобы поступить так.
А еще она собралась замуж! Дать ребенку Жданова фамилию «Зорькин»!
Новая волна ярости сбила ему дыхание.
Немыслимая жестокость!
Катя, Катя, за что же ты меня так ненавидишь?
Как можно целовать того, о ком так ужасно ты думаешь?
Но теперь-то она должна понимать, что он просто не помнит!
Почему она продолжает молчать?
У неё был весь сегодняшний вечер, чтобы все рассказать.
«Завтра, — мрачно сказал себе Жданов, — она все расскажет завтра. Иначе я окончательно её возненавижу».
Он допил свою маленькую бутылочку и подошел к кровати, разглядывая спящую Пушкареву.
В её животе — его ребенок.
Жданову даже захотелось подвинуть одеяло, чтобы полюбоваться на этот живот и попытаться осознать свое внезапное отцовство, которое никак не помещалось в его голове.
Но он не стал этого делать, а просто так и стоял, молча таращась на Катю.
Утром они оба проспали и помчались на встречу, даже не успев толком позавтракать.
Жданов ухватил со шведского стола пару бананов и какие-то тарталетки, чтобы накормить ими Катю в такси.
У неё было прекрасное настроение, но его молчаливость и холодность сбивали её с толку. И Катя вскоре притихла, бросая на него вопросительные взгляды.
Однако ничто не могло сбить с толку работающую Пушкареву, и, несмотря на свою озабоченность, она провела переговоры как всегда блестяще, влезла во все детали, выбила для них хорошее время для показа, сторговалась об обложке в каталогах и вообще вела себя как обычно.
Деловой обед перетек в сиесту, во время которых итальянцев бесполезно было тревожить, и они освободились достаточно рано.
— Что будем делать? — спросил Катю Жданов.
— Гулять, — ответила она уверенно, и они отправились бродить по Миланским улочкам без всякой определенной цели. Светило солнце, и было тепло, но Катя то и дело ежилась.
— Что с вами? — спросила она наконец, когда они плелись по кварталу Брера, разглядывая выставленные на продажу сувениры, книги и картины. — Вы кажетесь расстроенным.
— Мне просто очень не хочется возвращаться в Москву, — придумал Жданов, — да еще совет этот.
— Мы справимся, — пробормотала Катя неуверенно. — Хотите, мы с вами пройдемся по отчету?
— Меньше всего на свете, — содрогнулся Жданов. — Кать, а вы не устали? Может, вернемся в гостиницу?
Столь оживленное место вряд ли подходило для важных бесед, может, Катя поэтому молчит?
— Не хочу, — заупрямилась она, а потом поникла: — впрочем, если вы хотите вернуться в гостиницу… Вам наверное надоело болтаться по городу? Вы ведь сто раз бывали в Милане, это я здесь впервые… Но вы можете вернуться без меня, — добавила она. — Нам ведь не обязательно все время проводить время?
— Еще как обязательно, — рассердился Жданов, у которого сердце оборвалось при одной только мысли, что Катя будет бродить в чужой стране одна-одинешенька.
Она казалась такой непонимающей и встревоженной, что Жданов не выдержал, увлек её в какую-то нишу, за прилавок, где долго целовал, ненавидя себя за слабость и не в состоянии остановиться.
Пусть она все расскажет — сама! Пусть всё объяснит.
И тогда они со всем разберутся.
Они придумают, что делать дальше.
Но её молчание разливалось ядом по его венам, и припухшие нежные губы казались отравленными, и немело в груди от злости и обиды. Пальцы дрожали от желания стиснуть её плечи сильнее. Заставить её говорить.
Но Катя молчала.
Молчала она и ночью, когда он снова пришел к ней в комнату, потому не мог не прийти.