Святая Катерина

В ожидании посадки она невпопад вдруг сказала:

— Хотите посмотреть отчет, Андрей Павлович?

— А вы взяли его с собой? — неприятно поразился он.

— Конечно. Мы должны готовиться к совету директоров.

— Будь он неладен, — вздохнул Жданов. — Кать, а о чем вы хотели со мной поговорить?

— Не здесь, — ответила она несчастно, и вид у неё при этом был самый что ни на есть трагичный.

— Кать, — Жданов взял её за руку, при этом очень стараясь не глазеть по сторонам. Наверняка и тут тоже где-то затаились его знакомые, готовые немедля нестись к Кире и докладывать что он снова, выражаясь языком Шестиковой, нежничал со своей секретаршей. — Кать, давайте пока забудем об этом отчете и обо всем Зималетто. У нас с вами впереди два прекрасных дня, которые мы проведем в свое удовольствие.

Она затравленно на него посмотрела и сжала его руку.

— Да, — вдруг сказала Катя с непонятным отчаянием. — Мы обо все забудем на эти два дня.

— Прекрасное решение, — одобрил он.

В самолете он спросил её, зачем она вообще затеяла этот цирк со свадьбой, если любому дураку ясно, что они с Зорькиным просто друзья.

— Вы так боитесь своего будущего?

— Дело не в моем будущем, — ответила Катя. Она так сильно вцепилась в подлокотник, что пальцы у неё побелели. Самолет медленно выруливал на взлетную полосу. — Свадьба — это чтобы вы от меня отстали.

— Я вам так неприятен?

Катя не отводила глаз от иллюминатора и ответила нервно:

— Дело не в этом… Просто в инструкции Роман Дмитриевич довольно ясно изложил, что я порчу ваше светлое будущее. А мне бы не хотелось действительно стать кочкой на вашей дороге…

— Катя!

Самолет замер, а потом начал стремительно разгоняться. Пушкарева откинулась на спинку кресла и зажмурилась.

Жданов снова взял её за руку.

— Почувствуйте, — зашептал он ей на ухо, — это. Мы несемся все быстрее и быстрее, и уже нет ничего, что бы остановило этот разгон. Толчок — точка невозврата — полет. Все остается внизу. Свобода. Я обожаю этот момент, Катя. Кать… Кать, вы понимаете, что мы с вами тоже уже преодолели свою точку невозврата? Никакого моего светлого будущего… в его прежней редакции… уже нет. Мы с вами в свободном полете.

Катя приоткрыла глаза, в который страх перемежался с лихорадочными хмельными искорками.

Их слегка тряхнуло, но она даже не заметила этого.

— Если бы вы знали, — прошептала Катя в ответ, — что со мной происходит, когда вы говорите такие слова. Как будто все в груди переворачивается… Как будто я канатаходец, и внизу пропасть. Мне хочется кричать и смеяться, и плакать одновременно, броситься к вам на шею, целовать вас. Но я молчу, застываю, отталкиваю вас… Я так хотела нас защитить — вас от меня, себя от вас. Как будто ты смотришь, как на тебя надвигается ураган, но не в силах пошевелиться. Не в силах бежать, спасаться. Все, что ты можешь — это просто ждать, когда тебя накроет ударной волной.

Жданов опешил.

Он и не догадывался, какие страсти бушуют в его крохотной Пушкаревой.

— Скажи мне, — она повернула к нему пылающее лицо с пересохшими от волнениями губами, — сможешь ли ты пережить потерю Зималетто?

— Я не понимаю, — растерялся Жданов. — О чем ты говоришь?

— От том, что с тобой будет, если ты потеряешь, все что тебе так дорого.

— Кать, а это обязательное условие? Я действительно должен что-то потерять?

— Даже у вас, Андрей Павлович, — ответила она с горькой усмешкой, — не получится удержать все сразу. От чего-то придется отказаться. Вопрос только в том — от чего.

— В таком случае, — Жданов не понимал ни слова, но почему-то чувствовал, что Катька сейчас принимает какое-то действительно важное решение. — Позволь мне выбирать самому.

Она торжественно кивнула, словно они подписывали важный договор.

— Хорошо, — сказала Катя, — мы вернемся в Москву, и ты выберешь сам.

========== 31 ==========

Боявшаяся летать Пушкарева мирно проспала на плече Жданова остаток полета и даже не проснулась при посадке. Пришлось ему — крайне неохотно — её будить.

Катя сонно терла глаза, потягивалась и вертелась на месте, зевая.

В такси она прилипла к окну, разглядывая Милан, и они договорились отправиться гулять и ужинать сразу после того, как покидают свои вещи в гостиничных номерах.

Их разместили на одном этаже, очень рядом, и Жданов почти забывал дышать, думая о том, как постучится в её дверь ночью.

Откроет ли ему Катя?

И что она ему позволит и что не позволит?

В итоге он так разволновался, что, когда позвонила Кира, то и дело заикался, и она немедленно заподозрила, что он уже наклюкался.

Он не стал её разубеждать — все деловые встречи были назначены на утро, и этим вечером Жданов был волен делать всё, что ему угодно.

Но напиваться точно не входило в его планы.

В ожидании Кати он мерил ногами гостиничный холл, то и дело поглядывая в сторону лифтов.

А вдруг ей станет плохо? А если она слишком устала? А если решит запереться в номере до завтра?

И как ему тогда жить?

Множество разных «если» едва не разорвали Жданова в клочья, и стоило Кате все-таки появиться, так он на радостях сграбастал её в медвежьи объятия.

— Ой, — пискнула Пушкарева. — Что это с вами?

— Ничего, — ответил Жданов и поцеловал её — сначала просто в макушку, потом в щеку, потом в губы. — Пойдем?

Она кивнула, так внимательно его разглядывая, что он снова несколько раз её чмокнул куда попало.

Можно было — целовать Катю у всех на глазах — и не бояться при этом явления Воропаева, требовавшего свои акции.

Можно было взять её за руку и так идти по улице, не опасаясь нарваться на кого-то из знакомых.

Можно было купить ей розу у уличной торговки и без всякой на то нужды то и дело поправлять косички, прикасаться к её плечам и рукам.

Катя словно бы опьянела от итальянского воздуха, смеялась и болтала, и её глаза блестели из-под очков. Она и сама все время прижималась к Жданову, а на Пьяцца дель Дуомо и вовсе бросилась ему на шею, и он едва не закружил её в уже густых сумерках, но вспомнил о ребенке и просто обнял в ответ.

Эта новая, незнакомая почти смешливая и свободная Катя ему ужасно нравилась — нравилось, что она не уворачивалась от поцелуев, а целовалась охотно и с удовольствием. Нравилось, что она как-то сама собой перешла на «ты» и называла его просто Андреем, и это получалось у неё так нежно и естественно, что было непонятно, как он мог так долго терпеть надоевшего «Павловича».

— Кать, — спросил Жданов, когда ужинали в крохотном рестораничке — всего-то на несколько столов, полумрак, невероятно вкусная паста, — а хочешь завтра пройтись по магазинам? Милан — столица мирового шоппинга.

Она сразу погрустнела.

— Это обязательно?

— Ты же знаешь, что нет. Явка сугубо добровольная, — он поцеловал её ладошку, потом перевернул руку и пощекотал языком тонкое запястье, пытаясь заставить Катю перестать хмуриться. — Как же хорошо, — вырвалось у Жданова, когда она улыбнулась. — Катька, давай после совета директоров махнем куда-нибудь в отпуск?

— Мы с тобой? Вдвоем? Есть и менее экзотические способы парного самоубийства.

— Да уж… Если нас с тобой не расстреляют на совете. Знаешь, Кать, мне кажется вся моя жизнь делится на два этапа: до совета и после него.

— Совершенно непонятно, почему ты думаешь, что самое важное — пережить совет. Если наши махинации всплывут, ничто не помешает собрать внеочередное собрание акционеров и лишить тебя кресла президента досрочно. Поэтому после совета не получится расслабиться и почивать на лаврах.

— Все равно, — возразил Жданов, — сейчас для меня самое главное — продержаться до окончания совета директоров без всяких катаклизмов.

— Что же, будем к этому стремиться, — кивнула Катя. — Но помни про Вестник регистрации юридических лиц и будь готов ко всему.