Город Берколадо

– Что бы сказал обо всём этом Ард, если бы узнал – размышляла девушка во время сеанса.

С Шикрамом они были знакомы лет семь или восемь. Любознательным подростком Лиз старалась исследовать самые потаённые уголки города и однажды поиски привели её в эту мастерскую, скрытую в недрах большого, красивого, но неумолимо ветшающего дома. Дом был выкрашен в изумительно нежный зелёный цвет и в летнее время сливался с заброшенным садом, в центре которого стоял в окружении тополей и диких яблонь. За это время здесь ровным счётом ничего не изменилось, только сад и дом пришли ещё в большее запустение, словно они старели вместе со своим хозяином. Бывало, что Шикрам целыми неделями не покидал своего убежища, общаясь с внешним миром посредством молчаливого слуги и редких натурщиц которых он допускал к себе. Затворнический образ жизни был продиктован отнюдь не только плохим здоровьем старика, хотя видел он не важно, да и ходил последнее время с трудом, но не этим объяснялась его изоляция – с годами его вздорный, неуживчивый характер доставивший ему немало хлопот в первой половине жизни трансформировался в причудливую разновидность мизантропии – практически любые стороны деятельности общества вызывали его резкое иногда перетекающее в ненависть неприятие.

Вместе с тем, он живо интересовался городскими новостями и был на редкость осведомлённым человеком. Лиз он напоминал ловца, который посредством раскинутых во все стороны тенет собирает нужную информацию. Шикрам презирал политиков, дельцов, владельцев дирижаблей, почти всех общественных деятелей, плохо отзывался о большинстве писателей и художников, о чиновниках вообще предпочитал не говорить, зато охотно обсуждал с Лиз дела в её газете, хотя никогда не имел к ней ни малейшего отношения. Светские новости также занимали старика. Иногда она видела около его палитры смятые со свежими датами газеты, из чего можно было сделать вывод, что Шикрам полагался не только на разговоры. Он исключительно редко задавал вопросы по поводу её личной жизни, однако Лиз казалось, что старик был в курсе и этого, несколько раз он неловко и с заметным лукавством на истерзанном морщинами лице, отзывался о статьях Арда, напечатанных несколькими городскими журналами. Много раз в его мастерской Лиз видела в разной степени готовности портреты известных в городе людей. На её удивлённое замечание по этому поводу, а стоит отметить, что про добрую половину изображённых на них Шикрам говорил не стесняясь в выражениях, он лишь разражался тирадой бормотания под нос, смысл которой был в том, что и художнику надо как-то существовать.

Тишину в мастерской нарушало редкое покашливание старика, Лиз начала потихоньку дремать и мыслями вернулась к предстоящему вечернему полёту, нужно было определиться какое платье выбрать. Чтобы облегчить эту задачу она поочерёдно представляла себя в разных нарядах в центре празднично одетой толпы.

– Нужно добавить ещё бокал вина. Да, в коричневом я буду смотреться невероятно элегантно.

Фантазия была столь реальной, что девушка почувствовала вкус напитка на губах и завистливо-восхищённые взгляды гостей, от удовольствия она немного, совсем незначительно вытянула ноги. Тут же раздался недовольный кашель, и мастер грубо шикнул на неё. Лиз замерла и подтянула ноги обратно, но на этом экзекуция не закончилась, Шикрам выждал паузу и мстительно сказал:

– Лиз, с последнего раза ты поправилась, будь добра Ласточка, пока мы не закончили работу, постарайся не объедаться.

– Вот мерзавец! – Лиз выругалась про себя:

– Никакого такта! Как же ему удаётся всё подмечать!

Словно отвечая на её вопрос, старик примиряющим тоном добавил:

– Я художник, для меня любая деталь важна.

Она осторожно, стараясь не поворачивать головы, посмотрела в сторону балкона в сумраке дома ничего нельзя было разобрать, однако Лиз была уверена, что соглядатай стоит на месте. Следующие полчаса прошли в молчании, наконец, Шикрам отбросил кисть, удовлетворённо откинулся на спинку стульчика, потёр воспалённые от напряжения глаза, небрежно махнул рукой в её сторону и прокашлял:

– Всё, на сегодня закончили.

Лиз прошествовала в сторону балдахина, по пути разминая затёкшую шею, быстро оделась и вышла обратно. Как всегда после позирования, дом художника утрачивал для неё частичку своей загадочности и волшебства, колонны казались обычными – серыми и сильно потёртыми, холсты, рамы и кисти – просто небрежно разбросанным мусором, так будет до следующего раза. В темноте раздался голос Шикрама:

– Ты попьёшь со мной чай, ласточка?

– Нет, сегодня не получиться, у меня через час полёт на дирижабле – Лиз постаралась добавить сожаления в голос, но вредный старик всё равно обиделся, он возился и пыхтел дольше обычного. Она подошла, чтобы попрощаться с ним, но на удивление художник решил сам проводить её до дверей. Он кивнул слуге, и его квадратная фигура быстро исчезла в лабиринтах дома. По маленькой лестнице они спустились к холлу, Лиз заботливо придерживала Шикрама за тонкую, сухую утратившую всякую силу руку удивляясь, как он мог создавать ею такие великолепные шедевры.

На первом этаже всё пространство над входной дверью занимал большой витраж, через который струились солнечные лучи – это было единственное светлое место в доме. Старик чертыхался и прикрывал слезившиеся глаза рукой:

– Здесь слишком ярко, этот проклятый витраж я сам сделал, а теперь не могу даже глаз на него поднять.

Лиз с жалостью посмотрела на его сгорбленную фигуру, на морщинистое как запечённое яблоко лицо под которым тянулась белая увешанная бурдюками свисающей кожи шея, на его неестественно вывернутые, подагрические ноги. Во всём облике только широкие плечи и грудь, да редкие страсти в поблёкших глазах напоминали о других, более радостных временах, являясь в этом теле последними якорями, удерживающими его от окончательного угасания. Откуда-то из-за пазухи Шикрам извлёк платок, осторожно промокнул глаза, затем попытался спрятать его обратно, но не смог попасть в нужный карман, скомкал и зло отшвырнул его прочь. Лиз осторожно положила ладонь на руку художника, чуть пожав её. Внезапно Шикрам резко повернулся, перехватил её кисть одной, потом другой рукой, с силой сжал запястье. Он притянул девушку к себе и взбудоражено заговорил:

– Ты пришла в этот дом семь лет назад, я позвал тебя, помнишь? Ты слышала о моих работах, интересовалась живописью, и с радостью стала заходить. Я помню, когда тебя встретил в первый раз, ты сидела на берегу, здесь неподалёку и читала, кажется «Атаку на город» – довольно занудная книжка для такой молодой девчонки, не правда ли?! Стояла весна, как сейчас, но было ещё довольно прохладно в тот вечер и мне стало любопытно. Я писал пейзаж – так больше баловался, чтобы скоротать вечер… Любопытно, что же за девчонка, которая читает «Атаку на город» в заброшенном парке? Ты склонилась над книгой, твои волосы красиво падали вниз…Да, и совершенно по-детски шевелила губами. Я разволновался и долго стоял в стороне. Потом подошёл, ты помнишь?

Лиз ошарашено на него смотрела. Она в точности сохранила в голове обстоятельства их первой встречи, но за все её визиты, старик ни разу об этом не говорил. Он немного отдышался, но по-прежнему сумбурно продолжил:

– Лиз, ласточка, ты даже не представляешь, какой жгучий интерес может вызвать у старого художника молодая девчонка с тёмными волосами в одиночестве читающая вечером в заброшенном парке! Я понял, что должен непременно тебя изобразить, как видишь – мой план удался! – в его голосе промелькнули торжествующие нотки.

– Мы стали добрыми друзьями, такими, какими могут стать красивая девушка и слабый старик на излёте жизни.

– Шикрам… я, – он приложил палец к её губам, требуя тишины.

– Ты стала мне позировать, и это были мои лучшие работы! Ты даже согласилась на наше условие – он качнул головой в сторону мастерской. – Я только перед тобой раскрыл эту тайну.

Лиз подумала:

– Значит, остальные натурщицы не знают о слуге.