Эндшпиль

Бен просмотрел карту ещё раз. Если он правильно посчитал, Рей родит в начале апреля. Сейчас был конец января.

У него было два месяца, чтобы собрать волю в кулак и реабилитировать себя и физически, и морально. Может, Рей и была одна все эти месяцы, но рожать одна она точно не будет. Нет, не будет. Он обязательно будет рядом, когда девушка произведет на свет их ребенка. А тогда, тогда они разберутся со всем. Главное, не позволять ей остаться одной. Закрыться от него и от всего в мире.

Он подумал, что Рей в который раз спасала его из тьмы, из которой, казалось бы, не было выхода.

Бен снова взял в руки шарик с иголками и повертел его на ладони. Два месяца, чтобы вернуть чувствительность рукам, которыми он возьмёт на руки ребёнка, когда тот придёт в этот мир. Он справится. Он обязательно справится. Рей же как-то справлялась.

И все же…

Почему же она не сказала?

Неужели не увидела в нем потенциала стать отцом?

Бен задумался. А сам-то он был готов к тому, или его вела только любовь к Рей? Что он вообще понимал в отцовстве?

К алкоголю в тот вечер Бен так и не притронулся.

***

Париж. То же время.

Рей стояла перед огромным стеклом и смотрела на кувез, в котором пыталась разглядеть своего сына, которого до сих пор не взяла на руки из-за строгих правил выхаживания недоношенных детей. Её ребенок всё ещё нуждался в искусственной терморегуляции из-за того, что он появился на свет слишком рано и не мог самостоятельно контролировать температуру собственного тела.

Девушка смотрела на сына, пришедшего в мир в одиночестве и не ощутившего ни прикосновения матери, ни тепла отца. Пока она в первые часы жизни малыша находилась под действием наркоза, Бен, наверняка, был в своем алкогольном угаре, даже не подозревая, что был очень нужен здесь. Сильный. Уверенный. Трезвый.

Но Бена, рядом, увы, или к счастью, не было. А Рей чувствовала лишь разочарование в себе, которое заступило собой даже огромную, удивительную любовь, что окутывала её при взгляде на маленькое тельце, которое не набрало и 1500 грамм. Она не справилась. Очень старалась, но нет, не справилась. Оказалась на деле бестолковой идиоткой, не сумевшей родить нормально. Она должна была оберегать своё дитя, а в результате не смогла даже без скальпеля подарить жизнь. Из-за неё сейчас её сын был так одинок и хрупок.

Рей вздохнула.

Не только из-за неё. Преждевременные роды спровоцировала их с Беном ссора. Её несдержанность. Его блядский алкоголизм. Какими они могли быть родителями, если сами чуть не убили то прекрасное, что сотворили в этот безумно счастливый вечер? Она до сих пор не могла ощутить себя настоящей матерью, потому что проводила дни, только рассматривая своего ребёнка через стекло. Она не качала своего сына, не кормила, не купала, не пела колыбельные. Он до сих пор не слышал её голос. Всё её материнство свелось к шраму от кесарева и к имени, которое она подарила их сыну. Ещё она подала документы, чтобы оформить свидетельство о рождении, где напротив имени отца поставила прочерк. Не потому, что сердилась. Никакая злость не могла бы заставить Рей лишить мужчину отцовства, нет. Просто она знала, что быть в этом мире сыном Бена Соло очень опасно, потому решила уберечь. Поступая неправильно, Рей, наконец, поняла чувства, которые заставляли Бена отталкивать её. Желание защитить было выше чувств.

Бен… Внутри что-то сжалось. Против воли Рей признавалась, что ей нужен был Бен сейчас. Ей тоже нужна была поддержка. Его руки, поглаживающие её волосы. Его стойкость. Порой она включала телефон и смотрела, зная, что из-за того, что добавила Бена в чёрный список, он не достучится, однако иррациональное желание слышать его было сильнее. Оно аж ломало её недобитое сердце, которое все ещё любило Бена. Но так было нужно. Ей больше нельзя было так сильно нервничать.

Медсестра, возившаяся с детками – такими же слабыми и хрупкими – вышла и посмотрела на Рей. Потом достала свой планшет, что-то сверила и улыбнулась.

- Мисс, а вот Вам сегодня можно зайти.

Рей в первую секунду растерялась. Она так привыкла стоять и смотреть, что вмиг забыла даже то элементарное, чему её учили на курсах для будущих мам. Но девушка кивнула, тщательно обработала руки, и даже нетерпеливо постукивала ногой, пока медсестра с понимающей улыбкой подняла крышку кувеза, который стал первым пристанищем её сына.

Девушка охнула и наклонилась, всё ещё не касаясь ребенка. Такой красивый. Такой маленький. Такой тихий. Такой неповторимый. Бен Соло был настоящим художником, если помог ей сотворить такой шедевр. Она была полотном, а он палитрой. Результат выглядел невероятно даже сейчас, когда их мальчик не набрал вес.

У него пробивались темные волосы, а глаза не были голубыми, как у большинства младенцев. Нет, их сын родился сразу с темным цветом глаз.

«Боже мой, Бен, это ж надо было так любить тебя, чтобы родить ребенка, в котором внешне от меня ничего нет», - осторожно взяв сына на руки, подумала Рей. Слезы заструились по щекам, но впервые за две недели ей не было больно. Сейчас Рей была счастлива, как никогда в своей жизни.

- Ну, здравствуй, - прошептала она, целуя мальчика в темечко, - здравствуй, мой дорогой Тео.

«Ох, Бен, если бы ты только был здесь, если бы ты мог всё это увидеть».

***

Париж. Март.

Рей, что-то тихо напевая, расхаживала с Тео по квартире. Тот недовольно морщил личико, явно собираясь расплакаться и выразить свой протест. Ему больше нравилось в своей кроватке наблюдать за разноцветными звездами, которые раскачивались над его головой. Наверное, в свои полтора месяца уже планировал стать великим профайлером – так, порой, шутливо думала Рей, раскачивая мобиль и оживляя звездное небо над его головой в любое время дня.

Девушка повернулась в сторону телевизора, где шли утренние новости. Она часто включала телевизор для фона – после бессонной ночи не так хотелось спать, если был какой-то фон. Неожиданно замерла, автоматически покачивая уже начавшего хныкать Тео. На секунду позволила себе отвлечься, впиваясь взглядом в новости Америки. Кадры мелькали быстро, и на одном из них Рей увидела Бена. Диктор рассказывал, что сегодня ночью отделение Национальной Безопасности помешало свершению теракта в южном районе Вашингтона. Бен Соло от комментариев отказался, просто покачал головой, и его место занял знакомый Рей спичрайтер ФБР. За последние полтора месяца это уже был третий раз, когда она видела мужчину – своего ли? – в новостях. Кажется, февраль-март Бен работал как одержимый. Правда, в Берлин он отчего-то так и не полетел – лежа в больнице, Рей внимательно наблюдала за саммитом по безопасности и… ничего. Что сподвигло его к такой активности? Потеряв её, полностью ушел с головой в работу? Это было так на него похоже.

Интересно, что было на душе у Бена? Рей очень хотелось знать, но она запрещала себе думать. Но ей было горько от того, что, чем выше был его долг перед страной, тем чаще в него летели пули. Ей хотелось, чтобы Бен жил спокойно. Счастливо, конечно, у него не выйдет, но почему никто не мог дать ему хоть немного мира? Он же так много и так верно служил своей стране. И ещё долго и верно будет служить из-за того, что влюбился и хотел бросить всё. Такое вот преступление.

Тео неожиданно умолк. Его огромные глаза смотрели на телевизор. Рей, конечно, знала, что его просто заворожили разноцветные, быстро меняющиеся кадры, но внутри что-то сжалось. Это было не нормально, чтобы он вот так видел своего отца. По телевизору. Или по фото, что стояло у него возле колыбельки.

Зато выглядел сейчас Бен Соло очень героично в своем черном камуфляже и бронежилете. Мрачный, молчаливый. Снова рисковал собой. Снова, наверное, приходил в пустой дом. Снова, наверное, пил. Интересно, почему он не давал комментарии прессе – обычно это позволялось, и Бен нередко выражал свое мнение на камеру.

- Тео, смотри, а вот и твой папа. Видишь, какой он важный человек? – весело сказала Рей, подходя к телевизору. - На нём держится безопасность большой страны, потому он не может быть с нами.