Эндшпиль

- Что? – Поперхнулась воздухом девушка. Повернула голову и недоверчиво посмотрела на бесстрастное лицо военного, но никак не художника. – В смысле? – В её тоне сквозило предсказуемое недоверие. Бен не удивился. Сейчас он, как никогда, был далек от самого себя полжизни назад.

Рей смотрела на него, как зачарованная. Вспомнила, что когда-то читала об эксперименте одного профессора по психологии. У того в кабинете висел портрет очаровательного младенца, а когда студенты спрашивали, кто же это, тот отвечал: «Адольф Гитлер». Многие забывали о том, что чудовища сразу не рождались взрослыми – они, как и все, были детьми. Сейчас, глядя на профиль Бена Соло, Рей подумала о том, что многие ещё и забывали о том, что монстры тоже имели мечты когда-то давно. Простые. Трогательные. Даже романтичные.

Представить мужчину со шрамом вдохновленным художником девушке никак не удавалось, но от этой необычной информации у неё внутри все как-то похолодело, как от дурного предчувствия. Представила, как одухотворенность молодого, любящего жизнь парня ударилась о реальность и рассыпалась на миллион осколков.

«Сдуреть можно, – почти с ужасом подумала Рей, не представляя, как он с ума не сошел, когда из мира красок попал в безжалостный мрак войны, – это же полный, мать его, Дантов Ад.»

- Я не хотел в армию, – терпеливо повторил мужчина, даже не поморщившись. Спустя годы несбывшиеся мечты уже не горчат. – Думал, что после учебы буду свободным, поселюсь в красивом, тихом месте и буду упиваться цветом и пастисом.

- Хотели жить на Таити и рисовать обнаженных аборигенок с плодами манго?** – Усмехнулась девушка, чтобы немного развеять мрачность атмосферы.

- Скорее, где-то Провансе, где кипарисы щекочут небо, а мистраль сбивает с ног и сводит с ума. – Всего на секунду, но на его губах проскользнула искренняя улыбка, будто порой он позволял себе ещё мечтать. В следующий миг лицо Бена приобрело привычную бесстрастность. – При этом, у Ван Гога всегда любил более поздний, «оверский»*** период, что парадоксально. Все эти тревожные краски «Корней», «Воронов над полем пшеницы» и, особенно, «Церкви в Овере».

Рей слушала это маленькую исповедь, затаив дыхание. Если подумать, Бен сам чем-то напоминал осколок из картины великого голландца – был таким же тревожным, нахохлившимся вороном или мрачным витражом старинной церкви. И пока она хранила загипнотизированное молчание, боясь нарушить атмосферу маленькой французской деревушки, которая проскользнула в эту машину, хитрый Бен всё дальше уводил её от разговоров о Кайло Рене или размышлений о людях, которые рассматривали браслет девушки.

- «Церковь в Овере» завораживает, – уронила Рей осторожно и слова не упали, а изящно скользнули в тишину, не нарушая хрупкости.

- Я вживую так её и не видел.

- Вы же… служили за границей, – ещё осторожней ступила на скользкую гладь девушка.

- Я никогда не был Джеймсом Бондом, который держит в одной руке бокал с шампанским Bollinger на рауте в музее, а второй перерезает непременно правильный провод на бомбе. Реальность… она другая. Разведчики не вольны ходить туда, куда хотят, даже когда есть время. Они – живые мишени, которым запрещено посещать места большого скопления людей, а уж места, где хранятся различные шедевры… это табу, Рей.

- А что они делают?

- Пьют в одиночестве. Желательно с выключенным светом.

- И зачем тогда выбирать такую жизнь, если не идеалист?

- Я её не выбрал, – он пожал плечами, – двадцать лет назад дети были более зависимы от родителей и их дальнейшая жизнь была результатом не их выбора. Моя мать была генералом ВВС США. Да, это не указано в моей биографии специально. Мы на разных фамилиях и такую информацию не стоит выносить на общее обозрение, в начале карьеры это делает проблему – у генералов много врагов. Отец бросил нас, когда мне было… мммм… пять, кажется. Я его даже не помню, а мать решила за меня. Сказала, что армия выбьет из моей головы глупые мысли и сделает мужчиной. Даст профессию. Конечно, ни я, ни она, ни мой любезный дядя Люк, который боялся ей перечить, не предполагали, какую карьеру я выберу, но после плена довольно сложно вернуться к нормальной жизни. Не потому, что ты не хочешь. Тебя не хотят. Когда ты возвращаешься в реальность после войны – с ранами на теле и контузией в душе – ты уже бракованный для мирного времени. Неправильная деталь. Потому вариант был только идти в разведку.

- А вы больше не рисуете? - Осторожно спросила девушка, пытаясь представить хоть, в каком стиле были его картины, когда у него была душа. Какие цвета он использовал? Какую технику? Что предпочитал выплёскивать на полотна? - Многим же удается совмещать.

- Кому, например? – Усмехнулся Бен, который с момента, когда взял в руки автомат, больше не помышлял о кистях и красках.

- Гитлеру, – сказала Рей первое, что пришло на ум, и мужчина так рассмеялся, что девушка смутилась и попробовала исправить свою оплошность, – или Черчиллю, например.

- Оба редкостные подонки. Не люблю правителей той эпохи. Вот тогда жили реальные монстры. Просто какие-то выиграли и написали историю, смягчив свои преступления, а каким-то не хватило смелости даже ответить за свои грехи.

- Сейчас подонки все такие же, – заметила Рей, когда машина Бена остановилась возле дома, где девушка снимала квартиру. – Хотите чай, мистер Соло?

Её приглашение прозвучало неожиданно. Машина стояла, дождь барабанил в своем шаманском ритме, а они смотрели друг на друга в почти полной темноте. Не любовники, хотя со стороны таковыми казались. Глаза Рей не блестели, это её предложение было не отчаянной попыткой девушки попасть в отдел Национальной Безопасности через раздвинутые ноги, а простой данью вежливости. Она не соблазняла его посреди ночи, просто пыталась быть вежливой.

- Я не пью ройбуш, – очень медленно, отчетливо выговорил Бен. Он знал, какой чай она пила на ночь – тот, в котором не было кофеина и минимум танинов – действительно, когда пьешь снотворное, глупо пить черный чай, который бодрит не меньше кофе****. Знал и специально говорил это, акцентировал её внимание. Наступило время для того самого рывка, о котором он подумал в кабинете. В дом заходить было рано, но показать свой повышенный интерес – самое время. – И, Рей, у меня есть имя.

- Что? – Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, фраза о ройбуше вгвоздилась в её мозг. Сигнал был воспринят верно, он был не выстучан азбукой Морзе, а звучал весьма прозрачно. Он ею интересовался. Он считал её жизнь и быт, как какую-то книгу. Она была объектом в зоне повышенного внимания. Она, девушка, которую Бен Соло не хотел видеть в своем отделе.

- Ты можешь звать меня по имени, – спокойно сказал мужчина, видя, что до неё начало доходить вербальное послание. Это было так просто. Это ж все могло объяснить. Его нежелание забирать её в более опасный отдел обретало новый смысл. Любовь, симпатия и привязанность были теми тремя китами, за которыми удобно прятаться шпиону, не желающему говорить правду. Наживками, которые девушки проглатывали, не замечая.

Все было просто. Расскажи о себе грустную историю, покажи свой интерес и даже самая упорная прекратит копать, даже если имела подозрения. Тщеславие, заложенное в каждом, сформулирует свой простой ответ.

- Нда? С-спасибо, – пробормотала Рей, ошарашенная настолько, что испытала одно желание – испариться из автомобиля. Вдруг обстановка стала слишком интимной из-за темноты и дождя. Клише из фильмов. Идеальный момент для поцелуя.

Но мужчина не стал её целовать. Протянул руку, будто желая пожать. Сухо и по-деловому. Рей вложила свою ладонь в его пальцы и мужчина опустил глаза. Смотрел на их руки, а потом неожиданно, чуть надавив, перевернул её ладонь и коснулся губами чуть выше запястья. Туда, где бился взволнованный пульс.

- Спокойной ночи, Рей.

- Всего доброго, спасибо, что подвезли.

Она вышла из машины, так и не назвав его по имени, забрала свое гироколесо и направилась к дому. Бен не заводил двигатель. Немного наклонился над рулем, дождался, пока в её квартире вспыхнет свет. Подумал о том – за что разозлился – что, на самом деле, был не прочь зайти на чай. Именно на чай, а не на секс. Просто выпить с кем-то, когда вокруг бушует непогода, было здорово, почти нормально. Наверное. Ругнувшись сквозь зубы, Бен уехал.