Качели

За Ксениной спиной прыскали, раздавались шуточки: Маргулис втрескалась в недоделанного Каминского. Ого-го! Угу-гу!

Срочно надо было действовать. Выяснить, прежде всего, кто автор?

Писала, скорее всего, девчонка, мальчишки на такое были неспособны. Писала змея, гадина, завистница. Круг подозреваемых сужался. Существовала серьёзная улика: «психованная» было любимым словечком Наташки Самарцевой употреблявшей его беспрерывно по любому поводу. И, в принципе, на подобную пакость была способна среди её окружения, пожалуй, только «Самара»…

Наташка словно почуяла опасность, ходила в окружении своей компании, перестала появляться вечерами возле кафе-«стекляшки», с Ксенией едва здоровалась. Не оставалось сомнений: «Самара»!

Подкараулила её на субботних танцах в парке Дома офицеров. Долго следила за деревьями как мелькает на освещённой эстрадке вискозное Наташкино платье с дурацким поясом-бантом ниже талии.

«Самара» не отдыхала, танцевала то с одним кавалером, то с другим.

«Ничего, – щурилась она сквозь листву на яркий свет фонарей, – всё равно захочешь в туалет, подождём».

Когда в перерыве между танцами Наташка устремилась колыхая вискозными крылышками по боковой аллее в сторону туалета, она вдруг растерялась. Представила как треплет «Самару» за патлы посреди парка, на глазах у людей. Ужас!

Наташка обмахиваясь батистовым платочком прошла мимо. Не сознавая что делает она выскочила из укрытия, догнала, перегородила «Самаре» дорогу.

– Ты чего?

В кошачьих с рыжинкой Наташкиных глазах застыл страх.

Она взяла её за руку.

– В чём дело? – Наташка делала попытку освободиться. – Эй, пусти! Больно же!

– Будешь пакостничать, прибью.

Показала кулак.

Вырвавшись Наташка побежала к эстраде.

– Дура! Дура! – крикнула обернувшись.

Она шла торопясь к выходу, кусала губы: отомстила, называется. Точно – дура!

Наташка на время заткнулась, сплетня, однако, не утихала. Зa партами шушукались, заключались идиотские пари. Публика в нетерпении ждала возвращения чемпиона: будет классное представление, закачаешься!

Она не находила себе места, соображала лихорадочно: что предпринять? Рисовала мысленно картину его появления, этот зверинец. Нет, надо срочно поговорить с отцом, переходить в другую школу. Пусть они все провалятся!

Едва узнала Сашу по голосу, когда он неожиданно позвонил домой, онемела услышав в трубке:

«Здравствуй, это Каминский, я только сегодня приехал, как дела? Извини, что так поздно».

Было около десяти вечера, она смотрела по телевизору фильм «Доживём до понедельника» про школьную любовь.

«Я звоню из автомата, – слышалось в трубке. – Ты можешь выйти? К «Стекляшке»…

Сон, не иначе: он, оказывается, ей звонил чтобы предложить дружбу!

– Если, конечно, это правда. Ну, эти разговоры. Про тебя и меня.

Был в твидовом костюмчике, импортных мокасинах, аккуратно причёсан как всегда.

Пусть не думает, говорил, его абсолютно не волнует школьная болтовня. Хочет только узнать: она в самом деле хорошо к нему относится? Только честно. Признался: обратил на неё внимание в пятом классе. Ходил смотреть волейбол когда она играла.

– Помнишь, в прошлом году? Вы встречались с девчонками из Фрунзенской школы. Ты тогда потрясно вмазала поверх блока, прямо в судью. Помнишь? Димке Богатырю по кумполу. Мы тогда все лежали, он чуть с вышки ни брякнулся!

Она сглотнула слюну: ещё бы ни помнить. Увидела его среди болельщиков, растерялась, едва ни провалила игру. Этот её удар в Димку был результатом психоза.

– В третьей партии вы их классно задавили, – вспоминал он.

– Но ты ведь тогда ушёл до конца встречи.

– А-а, ты помнишь? – удивился он.

– Помню, конечно.

– По-моему, я торопился на занятия в шахматный кружок.

– Ты ушёл вместе с Элькой Кириакидис, – напомнила она.

– Да? – он поморщился. – Она постоянно ко мне приставала. Хотела, чтобы я научил её играть в шахматы. Но у неё абсолютно не было аналитических способностей.

– Понятно.

– Так ты согласна? Дружить?

– Согласна.

– Чтобы все знали? Или по секрету?

Она вспыхнула:

– Почему по секрету?

– Ну, не знаю. Может, ты так хочешь. Сам я против всяких секретов.

Протянул руку:

– Дружба? Да?

О, как он умыл этих козлов! Какие у всех были идиотские морды!

– Внимание! – произнёс Саша переступив на следующее утро порог их класса. – Небольшое объявление…

Отыскал её глазами, улыбнулся.

Стихли разноголосица и шум, все смотрели на шахматного чемпиона.

Каминский положил потрясающий свой гэдээровский «кейс» с позолоченными замочками на учительский стол.

– Во-первых, – произнес, – я перехожу в ваш класс, есть приказ дирекции. А во-вторых, кому интересно. Мы с Ксеней Маргулис решили дружить…

Минута торжества, расплата за всё! Школьная банда получила наглядное представление о красивых отношениях девочки и мальчика. Фигу вам всем!

Он проводил её после уроков домой. Держал за кончики пальцев, рассказывал про шахматные дела: где играл, с кем. У него уже один мастерский балл, надо набрать в течение года ещё два, и тогда он мастер спорта. Добьётся во что бы то ни стало…

– Идём, – потянула она его к полуразорённой детской площадке, когда они проходили через соседний двор. Обежала песочницу, уселась на качели, заболтала в воздухе ногами.

– Качай! – приказала.

Он толкнул её несильно в спину.

– Оставь портфель, толкай сильнее.

Поставив «кейс» на край песочницы Саша засучил рукава.

– Сейчас ты у меня полетаешь!

– По-о-летаю-ю, – пропела она. – 3а-амеча-ательно-о!

– Полетаешь! – он толкнул сильнее.

– Уухх! – выдохнула она. – Ещё! Сильнее!

Он отбегал, ловил её за талию, толкал всё азартней.

– Ещё! Сильней!

Свистел в ушах ветер, рвался с колен подол юбочки. Она улетала в поднебесье, в голубизну неба, в простор.

Запыхавшийся, с мокрой прядью Саша ждал внизу, ухватил веревки, тормозил скользя ногами качели, остановил…

Его лицо! Счастливое, милое, растерянное.

Всё что копилось последние дни в душе, вырвалось наружу. Спрыгнула с сидения, шагнула к нему, прижалась губами к просящим губам…

Ни часу друг без друга! Не садились на трамвай, шли после уроков пешком, прощались до вечера, звонили без конца, находили любую возможность чтобы улизнуть из дома, врали напропалую родителям. Простаивали часами среди гаражей, в закоулках, тупичках, шептались, целовались до изнеможения. В школе обсуждали явные признаки любовных безумств неразлучной парочки, они общественное мнение игнорировали: плевать, пусть чешут языками, если нравится.

А потом разом всё оборвалось. Не спрашивая согласия его увезли в Прибалтику к бабушке (узнала об этом из его письма). Так решили, писал он, родители, прежде всего мать, которой подробно доложила про него и Ксению куратор класса Анна Васильевна. Дома был разнос, мать и отец кричали, что из-за какой-то девчонки он запустил учебу и занятия шахматами, что рухнул график его подготовки к открытому молодёжному первенству Москвы, где он мог рассчитывать на место в пятёрке победителей («А это автоматом мастерское звание.»). «Здесь, в Таллине, – читала, – со мной согласился заниматься гроссмейстер Пауль Керес, это, конечно, невероятная удача. Я, скорее всего, проживу у бабушки всю зиму, тут же буду учиться, пока ещё не знаю, в какой школе. Скучаю по тебе, видел один раз во сне»…

Первой реакцией было – бежать! В Таллин. А потом бежать вместе, неважно, куда, хоть на Северный полюс. Или на Камчатку. Именно на Камчатку, к тёте Беате, всесильной и могущественной, которая может всё. Надо срочно написать ей письмо, умолить: пусть возьмёт их вдвоём к себе на время, пока они не закончат школу. А потом они с Сашей поженятся и вернутся домой, а, может, останутся навсегда на краю земли, будут там работать, вулканологами, к примеру, купят домик на берегу океана, займутся подводным плаванием…