Страница 40 из 54
Я не отвечаю взаимностью. Не могу.
— Скажи что-нибудь, — умоляет он спустя какое-то время. Мои глаза все еще закрыты. Возможно, мне не будет так больно, если я не должна буду видеть его лицо.
— Что я должна сказать?
— Ничего.
— Прости.
Я открываю глаза, и от взгляда Джоэля у меня сжимается сердце. Я сажусь, хочу крепко обнять его и извиниться за то, что попросила прощения, но я поступила так ради нас. Потому что ни один из нас не является человеком, которому можно доверить свое сердце. Особенно, если хочешь сохранить его в целости.
Я забираю свою руку.
— Думаю, тебе следует уехать домой.
— Что?
Годы тренировок помогают мне не выдавать эмоции.
— Ты должен уехать домой.
Я начинаю собирать полотенца, но Джоэль вновь хватает меня за руку, словно это он падает и ему нужна моя поддержка.
— Почему? Почему ты так поступаешь?
Я убираю руку, и он произносит:
— Это из-за твоей мамы?
Лед пронзает мои вены, замораживая меня на месте.
— Что ты знаешь о моей маме?
— Сегодня утром твой отец рассказал мне о ней.
— Он рассказал тебе?
— Я ничего не спрашивал. Он просто заговорил об этом. Знаю, что ее уход должно
быть сильно заморочил тебя, но…
— Ты ничего не знаешь, — выплевываю я, вскакивая от разочарования.
— Ди… — произносит Джоэль, вставая лицом ко мне.
Его голос, несмотря на мой взгляд, остается мягким.
— Я хочу быть с тобой. Мне плевать на твою мать. Ты права, я ничего не знаю. Единственное, что знаю — я влюблен в тебя. Серьезно, черт возьми, влюблен в тебя.
Я собираю полотенца, пока он стоит рядом.
— Мне очень жаль, что ты думаешь, будто влюблен в меня, Джоэль. Хорошая новость — ты переживешь это.
— Нет.
— Тебе придется.
Его лицо ожесточается, и я рада этому. Все будет намного проще, если Джоэль возненавидит меня.
— Ты, блять, издеваешься надо мной сейчас? Ты влюбила меня в себя лишь для того, чтобы просто вышвырнуть как чертов мусор?
Вот оно. Я влюбила его в себя. Так же, как и остальных. Я ничем не лучше матери. Единственное отличие — я достаточно заботлива, чтобы уйти, прежде чем станет слишком поздно. Прежде чем искра между нами не разрастется в чертовски большой костер, который после себя не оставит ничего, кроме пепла, когда наконец закончится топливо.
— Это то, чего ты хотела все это время? — срывается Джоэль. — Это, блять, был твой план? Чтобы нахер уничтожить меня?
— Поезжай домой, Джоэль.
С полотенцами в руках я ухожу прочь от него.
Я не оглядываюсь. Просто не могу.
Глава 20
Я возвращаюсь домой раньше Джоэля, иду прямиком в столовую и достаю бутылку текилы из бара.
— Ди? — окликает меня отец, заходя в комнату следом за мной. — Джоэль только что отъехал от дома. Что-то… — он замолкает, когда я наливаю себе стакан и поворачиваюсь к нему. — Что ты, черт возьми, творишь?
— Что, для меня нормально встречаться с рок-звездой в татуировках и пирсинге, но я не могу налить себе чертову текилу?
Отец хмурится, изучая меня.
— Что стряслось?
— О, ты же знаешь, — произношу я, помешивая жидкость в стакане. — Классика: девушка знакомится с парнем, парень спасает девушку, девушка водится с парнем, парень признается ей в любви, девушка посылает его.
Когда отец лишь смотрит на меня как на существо, вселившееся в его дочь, я продолжаю:
— Зачем ты рассказал ему о маме?
Он бледнеет, а я не уступаю:
— Разве недостаточно было твоего предложения остаться с нами Пасху и приглашения на Рождество? Нужно было взять и еще о маме ему рассказать?
— Просто к слову пришлось, — заикается отец.
— Конечно!
Я швыряю нетронутый напиток на стол, и брызги попадают мне на руку.
— Прошло семь лет, а ты все еще, блин, не можешь перестать говорить о ней!
— Диандра, — произносит отец, но я слишком возбуждена, чтобы услышать предупреждение в его голосе.
— Нет, папа, скажи мне. Мало того, что ее фотографиями увешаны все стены, тебе понадобилось еще и ткнуть мне в лицо, рассказав о ней Джоэлю?
— Ты несправедлива…
— Знаешь, что несправедливо?! — выкрикиваю я, пугая отца. — Ты, не позволяющий мне забыть ее! Несправедливо то, что мне пришлось самой учиться, как делать макияж и как брить ноги. Несправедливо, что мама Роуэн объясняла мне, как пользоваться тампонами!
Слезы обжигают глаза, но я игнорирую их и во все горло кричу:
— Она не заслуживает, чтобы ее фотографии висели на наших стенах, папа!
Он протягивает руку, чтобы прикоснуться ко мне, колеблясь, словно боится, что я рассыплюсь на куски.
— Ди… Успокойся и просто расскажи мне, что произошло.
— Нет, — качаю головой.
Слезы скатываются по щекам. Они — кислота в моих глаза, сера в моем носу. Я прохожу мимо отца и беру ключи на барной стойке.
— Куда ты? — спрашивает отец, следуя за мной.
— ПРОЧЬ! — выкрикиваю я и захлопываю за собой дверь.
По пути к Роуэн мне едва удается различить дорогу сквозь пелену вырывающихся откуда-то из глубины слез. Они затуманивают мой взор, а всхлипы, вырывающиеся из горла, сотрясают все тело. На подъездной дорожке дома Роуэн я плачу слишком сильно, чтобы даже пошевелиться, так что, когда дверь моей машины открывается, я даже не пытаюсь поднять голову с руля, чтобы посмотреть кто это. Тонкие руки обнимают меня, и я двигаюсь, чтобы позволить им обнять меня крепче.
— Тс-с, — шепчет Роуэн, крепко обнимая меня. — Я с тобой. Все в порядке.
— Я, блять, не могу это сделать, Роу, — плачу, ненавидя себя за то, что я такой человек. Человек, который не может позаботиться о себе. Не могу поверить, что набросилась на отца, что была так холодна с Джоэлем и что плакала по маме, спустя семь лет стараний сдерживать слезы.
— Что произошло? — интересуется Роуэн, поглаживая меня по спине.
Столько всего произошло, что даже не знаю с чего начать. Я лишь качаю головой, прижавшись к плечу Роуэн, а она обнимает меня до тех пор, пока я не успокаиваюсь достаточно, чтобы спокойно дышать.
— Пойдем в дом, — говорит она мне, но поскольку я не уверена, что закончила плакать, и не хочу разбудить ее родителей, вновь качаю головой.
— Тогда позволь мне отвести тебя в тайник, — убеждает она меня, и я позволяю подруге помочь мне выбраться из машины.
Мы заходим в гараж и поднимаемся на чердак — крошечный уголок, который мы оборудовали в седьмом классе. Он заполнен огромными подушками, креслами-мешками и старинными лампами, которые мы скупили на дворовой распродаже. Я включаю свою любимую лампу, фиолетовый и зеленый свет разливаются по стенам цвета яичной скорлупы. Сажусь в свое кресло-мешок в черно-белую полоску и опускаю голову на руки.
Роуэн занимает синий мешок напротив меня, поглаживает мои плечи и колени, пока я не делаю глубокий вдох и произношу:
— Он признался мне в любви.
— Джоэль? — спрашивает она, и у меня вырывается раздраженный, лишенный веселья, смешок. Даже Роуэн не верится, что он сказал это. Я думала он не такой.
— Да. Джоэль.
— А дальше что?
Его сокрушенное выражение лица мелькает в моем сознании, сказанные им слова эхом раздаются в трещинах моего сердца.
Это, блять, был твой план? Чтобы нахер уничтожить меня?
Я выпрямляюсь и вытираю глаза ладонями.
— Я сказала ему уезжать домой.
Роуэн хмурится, а я устремляю взгляд в пол.
— Почему?
— Не хочу, чтобы кому-то было больно.
— Ди, — произносит она, поглаживая меня по плечу, — тебе сейчас больно.
— Со мной все будет хорошо.
— А с ним?
Слезы вновь щиплют мои глаза, и я поспешно вытираю их.
— С ним тоже все будет хорошо. Так будет лучше, Роу. Мы не подходим друг другу. Ты сама так сказала.
— Я сказала это несколько месяцев назад, Ди…
— Ничего не изменилось.
— Ты уверена? — спрашивает она. Я знаю, что подруга права, но не хочу об этом думать.