Страница 31 из 42
Две ночи назад мне приснился кошмар про «Бургер Пэлас», а на следующее утро именно там на меня напали. Прошлой ночью мне приснилось, что мы сгорели в огне, и это чуть не случилось несколько часов спустя. А что, если это не просто совпадения? Что, если кошмары сбываются?
Я вспоминаю, что Уэс говорил о сне, будто меня забрали у него прошлой ночью, – и мои кулаки сжимают его рубашку.
От звука взрыва позади, из моих легких вырывается крик. Я зарываюсь лицом в рубашку Уэса и чувствую, как его рука накрывает мой затылок. Пытаюсь успокоиться, но он сжимает меня слишком сильно. Уэс весь напрягся и его тело превратилось в стальную конструкцию.
– Что это было? – спрашиваю я, не поднимая глаз, надеясь, что это просто взорвалась печка или обвалилась крыша.
Когда Уэс не отвечает сразу, я смотрю в его лицо – он стискивает зубы от злости и сверлит меня взглядом, а его грудь поднимается под моей щекой.
Выдохнув через расширившиеся ноздри, Уэс наконец отвечает:
– Мой байк.
Мы обошли вокруг горящего дома Картера, и конечно же Уэс оказался прав. Он припарковал свой мотоцикл прямо у дома, рядом с задней дверью, и, когда огонь наконец прогрыз кухонную стену, бензобак так раскалился, что взорвался.
Когда мы проходим мимо обломков по пути к тропе – видим, что рукоятка руля валяется в одном месте, крыло – в другом. И единственное, что я могу произнести:
– Мне жаль.
– Все в порядке, – говорит Уэс, не глядя на меня, – все равно он мне больше не нужен, – от его резкого ответа меня бросает в дрожь. Голос отстраненный и механический, как будто он говорил это миллион раз, чтобы оправдать миллион различных потерь.
«Все равно он мне больше не нужен».
Уэс будет испытывать то же самое, когда всадники заберут и меня?
Еще этим утром он бы такого не подумал. Сегодня утром он сказал, что напугался, проснувшись без меня. Но сейчас – не знаю. Как будто настоящий Уэс погиб в том пожаре, и все, что я получила обратно – это внешнюю оболочку.
Мы молча входим в лес и начинаем шагать по тропе, стараясь избегать грязных луж и упавших веток на нашем пути.
– Думаю, это хорошо, что мы не на мотоцикле, – говорю я, перешагивая через ствол упавшей сосны. – Это не тропа, а безобразие.
– Да, – безразлично отвечает Уэс, преодолевая препятствие, даже не глядя вниз.
Его глаза устремлены на что-то впереди. Я следую за его взглядом и чувствую, как моему сердцу становиться еще тяжелее. Уэс смотрит на мой домик на дереве.
– Ты ходила к своей матери прошлой ночью?
– Мм... нет, – говорю с заминкой, перешагивая через другое упавшее дерево. – Я... ходила рано утром, еще до того, как ты проснулся.
Уэс медленно кивает, сжимая губы в жесткую линию, и его взгляд падает на мои походные ботинки. Вероятно, он видел их на полу в спальне Картера, когда проснулся – как раз там, где я оставила их прошлой ночью.
Больное сердце делает кульбит при осознании того, что Уэс знает о моей лжи, но это единственное, что наркотики позволяют мне ощутить. Я вообще не смотрю на свой дом, когда мы проходим мимо.
Этого там нет. Этого не существует. Ничего не существует, кроме моих ног на этой тропе. Никакого прошлого. Никакого будущего. Никаких чувств. Никакого страха. Только: хлюп, хлюп – плеск грязи под моими ботинками и звуки птиц, деловито восстанавливающих свои гнезда после грозы.
Я втягиваю носом прохладный влажный воздух и вздыхаю. Больше похоже на осень, чем на весну – серые облака над головой и древесный запах горящих листьев, приносимый ветерком.
Но люди не сжигают листья весной.
Оглядевшись, я замечаю полоску дыма, поднимающуюся над деревьями впереди. Интересно, может быть, мы каким-то образом развернулись и на самом деле направляемся обратно к дому Картера? Но от пожара его дома пахнет по-другому – всем тем плавящимся пластиком и древесным лаком. А от этого огня идет приятный, уютный запах.
Однако Уэсу он таким не кажется. Когда мы подходим ближе, его кашель усиливается. Я думаю, что отравленные легкие парня уже достаточно надышались дымом для одного дня. Натянув рубашку на нос, Уэс позволяет желтому гибискусу фильтровать кислород, пока мы торопливо выходим из леса позади бушующего ада, который когда-то был публичной библиотекой Франклин-Спрингс.
– Похоже, оргия немного вышла из-под контроля, – рассуждает Уэс между приступами кашля, пока мы огибаем здание.
Когда понимаю, что уютный, домашний запах, которым я наслаждалась – на самом деле запах горящих книг, какая-то печаль начинает окутывать меня, но гидрокодон отбрасывает ее, как ненужное одеяло.
Уэс кашляет в рубашку, когда мы переходим улицу, что-то отхаркивает и сплевывает на замусоренный асфальт. Он такой бледный. Его губы почти посинели, и утренний потный блеск вернулся.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, как только мы заходим на парковку «Бургер Пэлас», но Уэс, кажется, не слышит меня.
Его взгляд прикован к тридцатифутовому рекламному экрану над головой.
– Как, черт возьми, эта вывеска горит, если электричество отключено? – бормочет он.
– У них, наверное, есть генератор для него, – я закатываю глаза. – Не приведи, господи, чтобы мы хоть один день не сподобились увидеть этого дурацкого короля Бургера на его гребаной лошади.
Лошади.
Я смотрю на вспыхивающее разноцветное изображение короля Бургера на его верном скакуне, мистере Наггете, когда мы проходим под ним. Он держит свой посох в виде картофельной палочки в воздухе, подобно мечу или булаве, или косе, или пылающей дубинке, – и мучительное чувство дежавю прорывается сквозь мое затуманенное сознание.
Звук выстрелов в ресторане прогоняет его прочь.
Уэс хватает меня за руку, и мы бежим в сторону леса, когда люди высыпают из ресторана, вопят и выкрикивают имена своих близких.
Некоторых из них я знаю всю свою жизнь.
«Пошли они все на хуй», – говорит голос Уэса в моей голове, когда грязь снова чвакает под моими ногами.
– Пошли они все на хуй, – повторяю я на этот раз своим собственным голосом.
Я не оглядываюсь назад и не отстаю. Я бегу рука об руку с этим прекрасным незнакомцем, по корням и под ветвями, чувствуя себя более живой, чем когда-либо.
С другой стороны, Уэс…
Когда мы наконец добираемся до того места, где вчера занимались поисками, он сгибается пополам и кладет руки на колени, кашляя и харкаясь, пока его лицо не становится бордовым.
Я с трудом стаскиваю рюкзак с его твердых, опущенных плеч и усаживаю Уэса на упавшее бревно, на котором мы вчера отдыхали. Достаю бутылку воды и протягиваю ему. Он выпивает почти все, прежде чем сделать вдох.
Засунув руку в вырез рубашки, я достаю маленькую оранжевую бутылочку из лифчика и откручиваю крышку.
– Вот, – вздыхаю я, вытряхивая на ладонь одну из немногих оставшихся у меня таблеток. – Она поможет тебе почувствовать себя лучше.
– Я ни хрена не хочу чувствовать себя лучше, – отрезает Уэс, отталкивая мою руку.
Я задыхаюсь, когда крошечная драгоценная таблетка летит, исчезая в нескольких футах от меня в толстом покрывале из мокрых сосновых иголок.
– Я хочу найти это проклятое бомбоубежище!
Не обращая внимания на мое шокированное лицо, Уэс засовывает руку по локоть в рюкзак рядом со мной и роется в нем, пока не находит гигантские магниты.
– Единственное, что поможет мне чувствовать себя лучше – это то, что я окажусь в бетонном подземном бункере до полуночи, – Уэс тычет в мою сторону самодельным металлоискателем. – Подойди.
Я недовольно принимаю магнит.
– Ты сначала хотя бы съешь что-нибудь.
– Я поем, когда найду это чертово убежище! – орет он, вскакивая на ноги. – Я отдохну, когда найду это чертово убежище. Я приму твои пилюли...
– …когда найдешь это чертово убежище. Ладно, я поняла, – киваю, моргая, чтобы сдержать слезы страха.
– В самом деле? – срывается он, бросая магнит на землю перед своими грязными ботинками и натягивает веревку. – Почему-то я чувствую, что все, что ты делала с тех пор, как мы встретились, это отвлекала меня и пыталась довести до смерти.