Страница 32 из 42
– Я знаю, – бормочу, а мои глаза перемещаются по тому месту, где исчезла таблетка. Я не оказалась бы принять ее прямо сейчас.
Встав, я плетусь к вороху сосновых иголок, надеясь найти проблеск белого во всем этом коричневом. Смотрю вниз на пересекающиеся линии на земле, хаотичный узор, столь же бессмысленный, как и моя короткая, глупая жизнь.
Хочу сказать, что мне очень жаль. «Я просто пыталась помочь, – думаю про себя. – Тебе будет лучше без меня».
Но язык не поворачивается.
Я слишком отвлеклась на холмик передо мной. Наклонившись, шарю руками по мокрым сосновым палочкам, но они не исчезают в рыхлой массе, как следовало бы. Вместо этого мои пальцы натыкаются на что-то большое и твердое прямо под лесной подстилкой. Когда я смахиваю иголки, мой рот раскрывается при виде большого каменного блока… прикрепленного к другому каменному блоку с крошащимся белым раствором.
– Уэс! – кричу, отчаянно разгребая иголки. – Уэс, я нашла ее! Я нашла трубу!
Через долю секунды Уэс уже рядом со мной, целует меня в висок и рассыпается в извинениях, пока мы вместе раскапываем упавшую трубу. Как только мы находим основание, он понимает, где именно искать люк. Уэс поворачивается и отходит шагов на десять, как пират, отмеряющий шаги по карте сокровищ, а потом бросает магнит. На этот раз он не отскакивает, когда приземляется на мягкий лесной ковер. Полные надежды зеленые глаза смотрят на меня, когда Уэс тянет за веревку. Металлический диск не сдвигается.
Я стою как вкопанная, а он падает на колени и начинает скрести ковер из листьев и иголок рядом с магнитом. Когда поверхность проржавевшей металлической двери начинает проглядывать под его решительными руками, я чувствую, что с меня он тоже снимает тяжесть.
С нами все будет в порядке. Я принесла пользу. Уэс снова будет счастлив со мной.
– Дерьмо, – шипит он, пытаясь справиться с ржавым старым замком, приделанным сбоку. Подергав за него, Уэс с лязгом бросает замок. Уперев руки в бока, он хмурит лоб от нового вызова, как будто пытается открыть его силой своего разума. Через мгновение сервайвелист кивает.
Затем он просовывает руку под распахнутую рубашку и достает из кобуры свой девятимиллиметровый пистолет.
– Иди, встань за тем деревом. Я собираюсь отстрелить замок и не хочу, чтобы тебя задело рикошетом.
Кивнув, бегу за ближайший дуб и чувствую, как колотится мое сердце в ожидании выстрела. Я должна быть взволнована, но это чувство, пересиливающее наркотики, скорее страх. Это наша последняя пуля.
А что, если он промахнется? А что, если в него срикошетит? А что если…
Внезапный звук выстрела ударяет по моим барабанным перепонкам и эхом отражается от деревьев. Когда я открываю глаза и уши – жду подтверждения, что выходить безопасно, но слышу только невыносимо громкий скрип открываемой металлической двери.
Затем – ничего.
Глубоко вздохнув, я выглядываю из-за ствола дерева. Уэс стоит на коленях, мягкие каштановые волосы скрывают его лицо, белые костяшки пальцев согнуты и обхватывают край открытого люка.
Он сделал это! Он, блять, сделал это! И есть часы в запасе. Уэс должен был бы бегать вокруг, торжествующе крича, но вместо этого он выглядит так, словно стоит на коленях перед палачом. Я не могу понять, почему, пока не заглядываю в пустоту.
И вижу его измученное лицо, смотрящее на меня.
ГЛАВА XIX
Уэс
Вода. Целое… гребаное… бомбоубежище, заполненное водой.
Когда я открыл эту дверь, то не увидел спасения. Я увидел, как счастье вытекает из моих собственных рук, и, как улыбка увядает на моем гребаном лице. В своем отражении я узнал себя такого, каким всегда был – беспомощного, безнадежного и бессильного.
Ничего.
У меня нет ничего. Я ничего не добился. Я прожил целую жизнь в аду напрасно. А завтра я вернусь в ничто, как и все остальные. Я не особенный. Я не сервайвелист. Я гребаный обманщик.
– Иди домой, Рейн, – говорю, закрывая глаза. Достаточно того, что мне приходится слышать слова, слетающие с моего языка. Я не хочу еще и видеть, как мои губы произносят их.
– Уэс, – она говорит тоненьким голоском – почти шепотом, приближаясь ко мне, и иголки шуршат под ее ногами.
Я выставляю руку, как будто это удержит ее от того, чтобы подойти ближе.
– Просто... иди домой. Иди к своим родителям.
– Я не хочу, – хнычет она. – Хочу остаться здесь. С тобой.
Я поднимаю голову, и кровь вскипает от гнева.
– Тебе осталось жить всего несколько часов, и ты собираешься потратить их на кого-то, кого даже не знаешь? Что, черт возьми, с тобой не так? Мне нечего тебе предложить. Нет припасов, нет крова, нет гребаных средств для самообороны! – Изо всех сил швыряю пистолет мимо Рейн в лес. – Я не могу спасти тебя. Я даже не могу спасти себя. Иди нахуй домой и будь со своей семьей, пока она у тебя еще есть.
Рейн даже не поворачивает головы, когда оружие пролетает мимо. Ее умоляющие, блестящие глаза устремлены на меня и только на меня.
– Мне все это безразлично, Уэс. Я... я беспокоюсь о тебе.
– Ну, тебе не стоит, – рычу, стиснув зубы, и готовясь разбить то, что осталось от моего собственного трепыхающегося сердца. – Я просто использовал тебя, чтобы помочь мне получить то, что хотел, и вот оно, во всем своем затопленном величии.
Я провожу рукой над отстойником перед собой и издаю отвратительный смешок.
– Так что иди нахуй домой, Рейн. Ты мне больше не нужна.
Ложь на вкус, как мышьяк и поражает Рейн почти с такой же смертельной силой. Ее рот открывается, а глаза быстро моргают, когда она пытается справиться с ядом, который я только что выплюнул в нее.
Я жду, что она будет спорить со мной, превратившись в такую девочку-подростка, которая будет ныть о своих чувствах ко мне. Но она этого не делает.
Она проглатывает. Она кивает. Она опускает голову, чтобы спрятать дрожащий подбородок.
А потом произносит слова, которые ранят глубже, чем любое прощание, которое я когда-либо переживал:
– Я просто хотела помочь.
ГЛАВА XX
Рейн
Мои ноги превращаются в шлакоблоки, когда я, спотыкаясь, иду по тропе обратно к шоссе, изо всех сил пытаясь открыть защищенную от детей крышку пузырька в своих дрожащих руках.
Не плачь, мать твою. Не смей плакать, мать твою.
Мои глаза, горло, легкие – они горят сильнее, чем, когда я ползала по задымленному дому Картера. Но я должна сдерживать слезы. Должна. Если буду плакать по нему, то мне придется оплакивать их всех. А я не могу этого сделать. Не буду.
«Иди домой, Рейн».
Я оглядываюсь, но Уэс не идет за мной. Единственное, что у меня осталось от него – это его жестокий, презрительный голос. Я начинаю идти быстрее, чтобы избавиться от него.
«Иди к своим родителям».
Он говорил, что использует меня, что я оставлю его. Тогда я в это не поверила, но ему потребовалось всего пять простых слов, чтобы доказать свою правоту.
«Ты мне больше не нужна».
С возгласом отчаяния я срываю колпачок и изо всех сил швыряю его в дерево. Я не смотрю, куда он приземляется. Это уже не имеет значения. Ничего не имеет. Уэс был моей единственной надеждой. Моим единственным шансом на жизнь после 23 апреля. Без него мои часы сочтены. Без него мне не нужны и те, что еще остались.
ГЛАВА XXI
Уэс
Прислушиваясь к удаляющимся шагам Рейн, я чувствую, как в моей душе разгорается чистая, необузданная ненависть. Я ненавижу не кошмары, не затопленное убежище, и даже не Рейн за то, что она сделала, как я ей сказал. Я ненавижу этого человека, который пялится на меня. Я хочу обхватить его шею своими гребаными руками и сжимать, с наслаждением наблюдая, как жизнь покидает его глаза. Потому что именно он заставил ее уйти.
Он – тот, кто прогоняет всех.
Его гребаное лицо – всего лишь ложь. Он использует его, чтобы заставить людей думать, что ему можно доверять. Привлекательный, уверенный и сильный. Но он уродливый, лживый кусок дерьма, и люди не могут дождаться, чтобы уйти от него, как только увидят, что находится за фасадом.