За перевал

— Потому что у синдар отличный слух и слишком длинные языки. Сотня нолдор с моей цепи однажды не выдали меня, и я не хочу, чтобы выживших резали на куски за это.

Взгляд Белега стал ещё внимательнее и цепче.

— Обидно такое слышать! Что ж, я тебя понял. Целители сделают все, чтобы спасти Нариона. И он помогал жителям Дориата.

Он откинул плащ и протянул Дагмору свёрток зеленоватой ткани.

— По росту никто не подходит, кроме меня, — сказал Белег. — Штаны и рубашка. Целительница придет утром.

— Или никто не хотел делиться с убийцей, — добавил Дагмор, мрачно усмехаясь. — Благодарю.

Кровь снова бросилась в лицо от неловкости. Он устал быть все время кому-то обязан, и особенно синдар! Но отказаться от возможности скрыть свои уродливые шрамы от глаз синдарской нифредили… это выше его сил.

Сумрачно кивнув, Белег исчез, а Дагмор поймал себя на глухой, злой зависти к его лёгкости движений, даже сам удивился.

«Надеюсь, это говорит усталость, а не что-то похуже».

Он доел лембас, понимая, что силы лишними не будут, завернулся в покрывало и приказал себе спать. И не воображать, что раз выбрался из рудников, необходимость временами терпеть и ждать куда-то испарилась.

Он подождёт. Чем дольше будут решать его судьбу, тем больше сил к нему вернётся. Неизвестно, можно ли бежать из-за завесы Мелиан, но здесь, как и с Ангбандом, главное — попытаться. А если успеть раньше…

Проснувшись на рассвете, он попросил стражей сопроводить его к реке, и что удивительно, они согласились. Добрел туда и торопливо выкупался и умылся под прицелом двух синдарских стрел. Сидя в холодной воде, оттер грязь песком везде, где смог это сделать, не тревожа свежие рубцы. Надел чистую одежду — впервые за все время. Восхитился этому ощущению. Одежда Белега на нем висела. Заодно он с удивлением понял, что грязь для узника Ангбанда — это защита, лишний способ скрыть лицо, и что полностью умытым и чистым он чувствует себя среди синдар более беззащитным, чем раньше, едва ли не голым, несмотря на штаны и рубашку. Хоть волосами лицо закрывай. Отражение даже подсказало, что остаток ожога на щеке разглаживается и, не пройдет и двух лет, исчезнет. Если будут эти два года.

Впрочем, с таким зажившим лицом их и в Ангбанде могло не быть.

«Я отдохнул и захотел жить. Не поторопился ли?»

Отросшие ниже плеч волосы роняли на рубашку капли воды. Разбитые ступни болели меньше, и идти удавалось почти ровно, только слишком уж медленно. Целительница подошла к шатру одновременно с ним — он видел, как женщина в серой накидке вышла из-за большого шатра в верхней части поляны и спустилась, пока он медленно поднимался. Ее лицо, как и в прошлый раз, оставалось полускрыто, и от этого почему-то было легче. Что бы она ни узнала, они разойдутся, и не нужно будет вспоминать ее.

— Ты все же захотел узнать ответ? — спросила она, садясь.

— Нет. Я изменил решение.

— Почему?

— Решил, что от этого зависит жизнь моего спутника, которому я очень многим обязан. Или я неправ?

— Если ты о нолдо по имени Нарион, его жизнь теперь в безопасности, — сказала она.

— Тогда я готов. И… Я сожалею о вчерашних резких словах.

Он тоже сел, скрестив ноги на манер синдар. Закатал было левый рукав слишком просторной рубахи, чтобы не мешал, но посмотрел на шрам на запястье и поспешно разгладил рукав снова.

— Что нужно сделать?

— Просто дай мне руку и попытайся открыться. А затем посмотри изнутри на меня. Ничего больше.

Он не смотрел ей в лицо — только на руки. И теперь видел, что эти руки умеют держать не только цветы. Что руки привычны к напряжению, на пальцах небольшие уплотнения, и это говорит о частых усилиях, и что на указательном пальце у нее след от кольца для стрельбы из лука. У иной нолдэ руки нежнее.

…И что он пытается тянуть время и не думать о защите, которую не снимал больше двадцати лет ни на мгновение.

— Маленькая дверь. Или окно, — подсказала целительница. — Подумай о них.

— Окно, — повторил он с досадой. Потер лоб левой рукой. Сосредоточился снова.

…Ощутил себя словно бы за глухим забором в темноте. Торопливо укреплённым и заколоченным изнутри забором. Где-то вовне он ещё чувствовал прикосновения прохладных тонких пальцев целительницы — и попытался захотеть взглянуть на это изнутри наружу.

…протереть изнутри стекло, заросшее пылью…

…открыть много лет запертое маленькое окно мастерской, в ней мусор и темнота по углам…

… приоткрыть изнутри большой сундук, в который он забрался…

…отворить изнутри низкую дверь в садовом домике для игр, который давно забросил старший брат…

Глухо. Он пробовал снова и снова.

…дверь каюты на корабле…

…приоткрыть окно своей комнаты…

…или узкое высокое окно в Форменоссэ…

…или маленькую ставню в доме на Митрим…

…которой словно мешает снаружи насыпавшийся снег…

…это не снег, это осыпь…

…осыпались края трещины в потолке штрека…

… если просунуть туда руку и проверить, проходят ли плечи…

…в трещину виден свет далеко наверху, и он протискивается и тянется туда из-под земли…

… медленно и упорно, стараясь лишь, чтобы оставалось место в груди на полвздоха…

…такие трещины зовутся шкуродеры, и главное, не застрять…

…он упорно протискивается все дальше к свету, и солнце безжалостно бьёт ему в глаза, так что он видит лишь на мгновение склон холма и деву в синем платье, а затем пронзительный свет вышибает слезы, и все расплывается, но он вслепую тянется и тянется к нему вперёд…

…пока не касается снова прохладных тонких пальцев…

Своей грязной, ободранной, покрытой кровью рукой.

…Орк наступает ему, лежащему, на пальцы сапогом и давит, ломая, он выдергивает руку, ободрав кожу до мяса, хватает у низкого орка из-за пояса нож и бьёт снизу вверх, вгоняя лезвие врагу в пах по самую рукоять, орк воет так, что в ушах звенит…

…В ушах звенит от собственного крика «Нет! Не надо!.. Не надо!..», уже не хватает дыхания, а кто-то смеётся, и тело словно горит в огне, и снова вспыхивает огненная полоса поперек спины, вгрызаясь вглубь, и пахнет кровью…

… пахнет кровью, у Нариона лицо окровавлено и перекошено, и он все дальше тащит его, и Дагмор шепчет «убей меня, дурень, чего тебе стоит», и тот кричит безостановочно «Убью! Убью, сволочь! Держись!! Только посмей сдохнуть! Приду в Мандос и башку тебе откручу!!»…

…он прыгает, обхватывает орка ногами и крутит ему голову, словно рукоять тяжёлого ворота, шея того хрустит, что-то лопается и брызгает темным…

…темная вода вдруг бьет из стен, мимо него, в трещину, и Нарион исчезает под ней…

…из трещины брызжет туда, наверх, где солнце…

…он поворачивается, как может, заклиниваясь в этой трещине, затыкая поток собой, потому что больше нечем.

Оставляет темноту колыхаться позади, и все, что в ней — тоже.

Тяжело дыша, словно едва вынырнув на поверхность, мокрый от пота.

Ещё стискивая в руке чужие пальцы.

Понимает, что произошло, что не удержал воспоминания — и стыдом его ошпаривает, как из котелка. Горят разом лицо, шея и даже уши. Отчаянно хочется выбежать вон.

«Могло быть хуже, — твердит он себе, скрипя зубами, — могло быть куда хуже…»

Разжимает руку через силу. Вытирает рукавом и вправду слезящиеся глаза.

От его пылающих ушей можно лучины зажигать. А лицо наверняка выглядит так, что имя и называть вслух не надо. Он знает, как это раньше было в зеркале.

И целительница напротив него потирает руку, которую он сдавил слишком сильно.

— Ты не был сломан, — говорит она тихо, прячась в тени капюшона, — морготовой тьмы в тебе нет. Только твоя собственная. Твой кусок рудников, с которым ты привык сражаться в темноте. Который ты унес с собой наружу. Так бывает. И… Другая темнота, которая была с тобой прежде Ангбанда.

Дагмор вспоминает свет солнца за трещиной, и настоящего, и мысленного, закрывает глаза на несколько мгновений. Он знает, из какой темноты выполз и знает, что на нём кровь эльдар. Но первый раз подумал о том, насколько мог к темноте и крови привыкнуть, чтобы мысленное прикосновение обычного эльда показалось… Таким ярким.