Драконий пир

Влад посмотрел на пустые скамьи бояр: «Я помню многое. К примеру, помню в лицо каждого из твоих слуг. Скажи мне, кто из них тебя предал. Да, я знаю, что мёртвым трудно говорить так, чтобы живые понимали. Тогда просто укажи, укажи мне того, кого я могу спросить об этом. Ведь должен же остаться в Тырговиште хоть кто-то, кто знает имена предателей…»

– Господин, посмотри, кого мы нашли! – крикнул Войко, вбегая в залу.

Вслед за ним другие Владовы слуги, действуя негрубо, но настойчиво, тащили под локти некоего остробородого человека в монашеской рясе.

Даже людям, никогда не бывавшим во дворце, хватило бы одного взгляда на этого незнакомца, чтобы сразу понять, где он служит и кем, – высохший и сутулый, голова как будто присыпана пылью, а руки испачканы в чернилах.

– Э! – воскликнул Влад. – Да это же писарь из отцовой канцелярии!

Глава II

Воспоминания Влада о жизни в гостях у султана Мурата нельзя было назвать ни плохими, ни хорошими – в них смешалось и сладкое, и горькое. Вместе с султаном Влад бывал на войне, видел груды мёртвых тел и именно во дворце Мурата увидел отрубленную голову отца, присланную венграми. Да, всё это было, но у Влада сохранились и другие воспоминания о турецких временах, дорогие сердцу. Четыре года назад, когда отец отвёз его и маленького Раду к Мурату, это был последний раз, когда родитель проводил с сыновьями так много времени!

Прибыв в турецкую столицу Эдирне и представив сыновей султану, отец не сразу поехал обратно, а жил вместе с детьми в дворцовых покоях ещё недели две. Всё это время он давал наставления и водил сыновей по городу, показывал им казармы янычар и многое другое, а однажды утром родитель и сыновья, прогуливаясь по большому дворцовому саду, предназначенному для придворных, увидели одну любопытную сцену.

Некий дервиш, оборванный старик, решил доказать свою святость, совершив «чудо», ведь известно, что духовно просветленный человек способен творить чудеса. Правда, ни отец Влада, ни сам Влад не считали дервишей просветлёнными, а Раду был ещё слишком мал, чтобы иметь суждения на этот счёт, но происшествие в саду всё равно казалось интересным и весьма поучительным.

«Святой» обращался к придворным, которые неспешно прохаживались по дорожкам и тихо беседовали. Так же неспешно прогуливался и отец с сыновьями, а старик нарушал общее спокойствие, размахивал руками и тряс головой, так что шапка этого «чудотворца» – меховой колпак, вывернутый шерстью внутрь, – будто танцевала на макушке.

– Вот смотри, – сказал отец Владу. – Все люди в детстве резвые, но некоторые и в старости никак не угомонятся. Приучайся к спокойствию, а то вырастешь и будешь смешон.

Наконец старику удалось собрать вокруг себя толпу любопытных, и он начал что-то громогласно вещать. В потоке слов два раза прозвучало «алла», то есть Аллах.

– Что он говорит? – спросил Влад у отца.

– Говорит, что с помощью Аллаха сделает невозможное, – начал переводить родитель. – Говорит, что из нескольких монет угадает ту, которую люди втайне выбрали.

– А как угадает?

– Погоди, – пробормотал отец, вслушиваясь. – Сейчас об этом речь… Сперва люди должны положить ему в чашку для подаяний несколько монет. Затем дервиш отвернётся и даже зажмурит глаза, а в это время самый недоверчивый из нас должен взять из чашки одну монету, хорошенько запомнить, передать соседям, чтобы те тоже запомнили, а затем положить обратно. После этого дервиш сам возьмёт чашку и, направляемый Всевышним, вытащит из неё ту самую монету, которую мы выбрали.

Сын слушал и мельком подумал, что непременно должен овладеть турецкой речью так же, как отец: «Если он сумел выучить этот язык, то и я смогу, ведь мне жить здесь долго. Делать всё равно нечего».

Меж тем среди придворных султана, совсем не бедняков, нашлось пять человек, которые положили в чашку дервиша по одному золотому, а Влад успел заметить, что монеты, отчеканенные, судя по всему, в разные годы, сильно разнились меж собой. Один золотой был почти новый и блестящий, другой – затёртый и тусклый, третий – оплавленный с одного края, четвёртый оказался обрезан неровно и потому имел острые углы, а пятый выглядел тёмным, потому что золото, если примесей в нём много, со временем темнеет. Различий хватало, но они никак не помогли бы дервишу с угадыванием – надо ведь не просто различать монеты, а знать приметы именно той, которая выбрана.

Влад не знал, как старик ухитрится угадать, но дервиш выглядел уверенным – неторопливо поставил чашку для подаяний на траву под тенистым деревом, повернулся спиной и крепко зажмурил глаза, а один из придворных нарочно встал напротив, чтобы следить, не подглядывает ли «святой», пока люди выбирают.

Тем временем в толпе зрителей произошел спор – какую монету взять. Многие подозревали, что один из присутствующих может оказаться с дервишем в сговоре, поэтому выбор монеты был доверен почтенному человеку, за которого поручились несколько других.

Наконец, одна из монет пошла по рукам – та, что темнее всех, – а когда она снова оказалась в чашке, дервишу разрешили повернуться. Тот сунул в чашку нос, бормоча молитву, и стоял так некоторое время, будто клевал носом деньги, как птица клюёт зерно. Наконец, старик взял одну монету и протянул её зрителям на открытой ладони. Аллах не дал ошибиться!

Толпа испустила удивлённый и в то же время радостный возглас, а Влад сначала тоже удивился чуду, но затем его вдруг осенило.

– Отец, – зашептал он по-румынски, повернувшись к родителю, – этот старик – не святой. Я знаю, как он угадал монету. Я видел такое у нас в Тырговиште, когда цыгане на рынке тоже угадывали. Они трогали монеты носом…

Кончик носа очень чувствителен к горячему и холодному – гораздо чувствительнее, чем кончики пальцев, а поскольку выбранную монету долго передавали от одного зрителя к другому, она запомнила тепло человеческих рук. Остальные монеты, сначала покоившиеся в кошельках, а затем лежавшие в тени под деревом, остались чуть холоднее.

Всё это Влад хотел объяснить родителю, но тот перебил сына:

– Я тоже такое видел. Но ты не говори никому, что это не чудо. А то турки решат, что ты не уважаешь их веру, и сильно обидятся.

– Значит, я должен скрывать, что старик – обманщик, а они – простаки? – возмущённо зашептал Влад.

– Ты ещё слишком мал, чтобы судить о том, что такое настоящий обман и кто истинный простак, – ответил отец, строгим взглядом дав сыну понять, что спор окончен.

Княжич замолчал, но история с монетой показалась ему прямым доказательством того, что в Турции все делятся на обманщиков и простаков. Позднее он узнал, что монахи в восточных странах, именуемые арабским словом «факир», то есть «бедняк», часто показывают фальшивые чудеса, чтобы получить побольше милостыни, и это знание о факирах ещё больше укрепило Влада в мысли, что в Турции все либо дураки, либо обманщики.

Логика рассуждений казалась верной, но после отцовой смерти она нарушилась, и история с угаданной монетой стала видеться княжичу совсем иначе. Теперь многие турки представлялись ему не глупцами, а людьми с благородным сердцем, которые ждут такого же благородства от других.

Турки хоть и называли христиан недостойными, однако полагались на честное слово христианина. Если христианин давал обещание не нападать на турок, те верили, хотя, казалось бы, лишь простак станет полагаться на слово врага. Даже султану Мурату случилось попасться на такой обман – поверить клятвам крестоносцев, – но разве султан был простаком?

А ещё турки твёрдо верили, что христианин вернёт долг, если обещал вернуть. Например, отец Влада собрал боярских сыновей, живших в заложниках у султана Мурата, и увёз назад в Румынию, а своих собственных сыновей, которые должны были занять место тех заложников, обещал Мурату только через год. Удивительно, но турецкий правитель терпеливо ждал новых заложников и не сомневался, что получит их!

«Попробовал бы кто в христианской стране провернуть такое! – мысленно восклицал Влад. – В христианской стране, если кто удерживает знатного человека в плену, то никогда не отпустит, пока не получит всего того, что обещано взамен, – деньги, земельные угодья или что-то ещё. В христианских странах все боятся быть одураченными. Странно, что у султана не так».