Страница 3 из 16
На одной из страниц автор называл незнакомый ему город в ста восьми верстах на северо-запад от столицы ханства под названием Просу.
«Это место, – писал, – возбуждает горестное воспоминание о предательском убийстве князя Бековича-Черкасского, который, после заключенного с Хивинцами мирного договора, был приглашен сюда с небольшою свитою на пир, и, по окончанию трапезы, убит с прочими Русскими. Бекович приехал с малым конвоем и без оружия. Хивинцы, под предлогом лучше угостить гостей, разсадили за обедом каждого Русского между двух Хивинцев; притворными изъявлениями радушия усыпили всякое подозрение Русских и, при конце трапезы, по условному знаку, выхватили спрятанные под одеждой кинжалы и умертвили доверчивых гостей своих всех без изъятия».
«Дикая какая история? – подумалось ему тогда. – Никогда ни о чем подобном не слышал»…
Поделился впечатлениями о прочитанном с дежурившей в тот день Валентиной Аркадьевной.
– Бекович-Черкасский? – она присела за его столик, пробежала взглядом страницу. – Это довольно известная историческая личность. В сборнике о нем богатый материал. Хотите, принесу?
Он кивнул:
– Да, конечно.
Стрелка его писательской судьбы качнулась в неизвестном ему тогда направлении…
Юность героя
Доведись читающему эти строки оказаться летом тысяча шестьсот восемьдесят девятого года на северном Кавказе во владениях княжеского рода Бекмурзиных, повези ему добраться целым и невредимым через заснеженные перевалы в аул Кашкатау, где жил в те времена один из правителей Большой Кабарды, стал бы он, возможно, свидетелем интересного события.
Весь аул от мала до велика ждал с нетерпением приезда в родные места одного из пяти сыновей князя Бекмурзы, Девлета. Ехал юноша не из похода, не из плена или дальнего путешествия. Возвращался из соседнего ущелья, где провел четырнадцать лет, ровно столько, сколько имел за плечами, у чужих людей. Не помня отца и матери, зная понаслышке о родных братьях и сестрах.
Причиной столь необычных обстоятельств в судьбе княжеского отпрыска не были проступки или неблаговидные дела, совершить их двухнедельный ребенок, качавшийся на момент разлуки с семьей в люльке, при всем желании не мог. Объяснение лежит в древнем обычае адыгов, согласно которому княжеские дети воспитывались не дома, а отдавались до совершеннолетия на воспитание в семьи приближенных дворян. Необъяснимая, жестокая, по нынешним понятиям, традиция диктовалась условиями жизни тогдашних горцев. Не чувствовавшие себя уверенно во враждебном окружении князья своеобразным этим актом кровного родства привязывали к себе непокорных вассалов, давая, в свою очередь, последним гарантию на заступничество и помощь в трудную минуту. Сделка была оправданной и выгодной обеим сторонам.
Меньше всего, впрочем, думал о подобных вещах опоясанный дорогим оружием худощавый подросток в новенькой черкеске, ехавший в окружении свиты впереди каравана из телег и арб по петлявшей среди холмов каменистой дороге.
Джигитовали рядом нукеры, шутили, смеялись. Время от времени кто-нибудь вырвавшись вперед вскидывал ружье, стрелял в воздух – гулкое эхо неслось по ущелью заглушая шум речного потока внизу.
Царившее вокруг веселье подростка не занимало, был он сосредоточен, молчалив, глядел понуро вдаль. Все последние дни, наблюдая за суетой в доме воспитателя, сборами в дорогу, выбором подарков для княжеской семьи чувствовал смятение и тоску. «Почему все так радуются моему отъезду? – думал неотступно. – Добрая улыбчивая Фатима-ханум, которую почитаю за родную мать? Справедливый аталык? Слуги в доме? Даже рабы!»
Сдерживался с трудом, кусал губы, слушая разговоры, которые затевал в его присутствии воспитатель. О том, что сдержал, хвала Аллаху, верный уздень Ильяс клятву властителю Кабарды. Воспитал отважного сокола, не стыдно вернуть в родное гнездо.
– Ты стал настоящим джигитом, Девлет!
«Пустые слова, – думал он с горечью, – с рук торопятся сбыть. Как ненужную вещь».
Хотелось спросить напрямик: «Зачем вы меня туда везете, Ильяс? Я же совсем не знаю этих людей!»
– … Князь, гляди! – послышалось у него за спиной.
Подскакавший на караковой кобыле воспитатель показывал камчой на лепившиеся уступами по склону зеленого холма сакли большого аула:
– Кашкатау, князь…
– Едут!
Влетевший в ворота княжеской усадьбы верхоконный нукер резко осадил коня.
– Расступитесь!.. Дорогу освободите!.. Где музыканты?.. – послышалось в заполнившей двор толпе.
Часть собравшихся устремилась к выходу – встретить по дороге гостей, остальные выстраивались полукругом вдоль плетня.
На крыльце показалась фигура князя в окружении узденей. Грянули враз барабаны, запели дутары и флейты, заглушаемые беспорядочной стрельбой из ружей и пистолетов. Пороховой едкий дым потянулся вглубь ущелья.
Со стороны замка хорошо было видна серая змейка дороги, по которой двигался праздничный караван: несколько запряженных волами, разукрашенных коврами телег и арб, всадники в нарядных одеждах, пешие воины с флажками и разноцветными лентами на пиках.
На окраине аула группа всадников поскакала обогнав скрипучие фуры к замку, влетела в распахнутые ворота. Враз смолкла музыка, утихли голоса. Выскочившие вперед слуги подхватили под уздцы гарцевавшего у крыльца дико храпящего коня, с которого соскочил придерживая шашку виновник торжества.
Со ступеней спускался держа руки на изукрашенном изумрудами поясе владетельный князь.
– Отец!
Приезжий преклонил, как его учили, колено на расстеленной кошме. Низко поклонился дородному седоусому старику в каракулевой папахе. Встал выпрямившись…
– Здравствуй, Девлет! – обнял его за плечи князь. – Входи в дом.
Предчувствие темы
«Перепишу до последней строчки, – думал Игошев листая очередной документ о Черкасском. – Сгодится обязательно, так часто бывает».
– Прямое цитирование не разрешается, – охладила его пыл Валентина Аркадьевна заглянув мельком в его гроссбух. – Вас предупреждали об этом на инструктаже…
Он сделал вид, что не расслышал, и напрасно. Отправив перед уходом записи на проверку, как того требовала инструкция, получил их спустя четверть часа в неузнаваемом виде. Изуродованные страницы гроссбуха зияли пустотами, некоторые были вырваны с корнем …
– Жаль, что вы меня не послушали, – мягко попеняла ему Валентина Аркадьевна. – Не сердитесь, пожалуйста. Правила, ничего не попишешь…
«Идиотские правила, – думал он поглаживая обложку израненного гроссбуха, – кто их только придумал! Времени сколько потратил зря»
Жизнь в опутанной бесчисленными запретами стране научила его искусству обходных путей. Явился на другой день в хранилище с тонко продуманным планом.
– Прошу, – протянул библиотекарше за полчаса до закрытия гроссбух. – Ни единой цитаты.
Она на этот раз не стала уносить на просмотр его записи.
– Примитивный прием, используемый новичками… – заметила с иронией, перелистав несколько страниц. – Кавычек действительно нет. А текст все равно цитируется. – Зачем вам это надо, Валентин Сергеевич? Переписывать от руки «Туркестанский сборник»?
«Если бы знать», – подумалось.
«Для исторического романа», – проговорил кто-то у него за спиной.
– Вот как? Вы писатель? В абонементной карточке написано литературный редактор, – подняла она удивленно брови.
– Писатель, – подтвердил он неуверенно.
«Начинающий», – поправил голос.
– С людьми науки дело имела, – улыбнулась Валентина Аркадьевна, – а вот с писателями не довелось…
На щеках у нее проступил румянец, ожили глаза за стеклами очков.
«Не старая еще тетка, – глядел он на нее. – И выглядит вполне».
– Оставьте мне ваши записи, хорошо? Завтра заберете…
По молодости лет он тогда не сознавал, чем рисковала потворствуя ему в обходе архивных инструкций старший научный сотрудник библиотеки Валентина Аркадьевна ставшая верным его помощником в розыске документов о Бековиче-Черкасском. Научила списывать тексты частями по запутанной схеме, хитро нумеровать каждый фрагмент чтобы можно было составить потом из обрывков первоначальный текст.