Страница 12 из 16
Они в школе еще смеялись, игру придумали: хищники поедают старых животных. Гонялись на переменах за девчонками, кусали с понтом за разные места. Смеху было. А вышло: над Пашей смеялись.
Работал в школе завхозом тип по кличке «Змей Горыныч». Пашка был его инвентарем. Завхоз и подбил дирекцию: продать верблюда в цирк на съедение, а на денежки устроить в школе утренник с приглашенными артистами.
Затею держали в секрете, о ней они узнали от Семена. Тот всегда был в курсе всего, что затевало начальство. Братва на него насела: как же так? Пашку нашего!
– 3акон Дарвина, – разводил руками Семен. – Выживают сильнейшие.
Его бы на съедение к хищникам вместе со Змей Горынычем и Дарвиным, посмотрели бы на них!
А он не знал, что бы сделал, лишь бы Пашку спасти. Сколько лет был с ними. Из рук ел, кататься разрешал на горбу, команды понимал: «вставай!», «ложись!». Воду летом возил на ботанический участок, дрова и угли зимой, на хлопок каждый год возил в подшефный колхоз. Все привыкли: выглянешь в окно, у забора Пашка жвачку жует. Заболел однажды, на губе нарывы повыскакивали. Они ему молодую колючку таскали с пустыря, чтоб не умер от голода, а он даже ее не мог есть. Думали, отдаст концы, но Пашка поправился. Неужели такого верблюда надо было убивать из-за проклятых денег?
Надежда все же оставалась. Может, успокаивали друг друга, Семен что-нибудь напутал? Не так понял? Но такого с ним не бывало. Через пару дней за Пашкой пришли. Шел урок географии, Анна Матвеевна рассказывала про озера Баскунчак и Эльтон, вот-вот должен был прозвенеть звонок на большую перемену. Он смотрел на сидевшую в соседнем ряду Люську Шубб, она терла пальцем замерзшее окно, всматривалась во что-то во дворе. Посмотрел приподнявшись поверх ее головы – перехватило дыхание! Змей Горыныч и еще какой-то человек выводили через ворота Пашу Академика.
Схватил за плечо сидевшего рядом Борьку, показал в окно: смотри! Но Борька сам уже видел. Весь класс видел, как гнали через ворота Пашку.
– Теперь вы сами видите, – говорила географичка, – что таких озер, как Эльтон и Баскунчак больше нигде не встретишь кроме нашей Прикаспийской низменности…
Заливался звонок в коридоре – они сидели как пришибленные за партами. Все думали о Пашке.
– Прекрасно, прекрасно! – говорил знакомый напудренный администратор с лицом киноартиста Кторова. – Милости прошу! Ты, значит, Валентин, а это твой друг? Ага, Борис. Великолепно! Итак, Борис и Валентин. Садитесь, друзья! Ты, Борис, вот сюда, а ты, Валя, на табуреточку, пожалуйста. Чудесно, я вас слушаю…
– Понимаете, – сказал он.
– Прекрасно понимаю! – воскликнул администратор. – Понимаю и горячо одобряю! Вы – юные друзья цирка, так? Берете над нами шефство. Угадал?.. Если не секрет, – засмеялся, – кто вас сюда пустил? Ну, хорошо, давайте о деле…
– Понимаете, – сказал он. – Нам не нужен цирковой утренник.
– Ага, – подтвердил Борис. – Мы уже все видели.
– Вы нам верните, пожалуйста, верблюда, – добавил он. – Пашу Академика.
– Академика… – задумчиво повторил администратор поднимаясь со стула. – Я, ребята, признаться. Не совсем… Пожалуйста, Валя, ясней, если можно.
– Он у вас на заднем дворе стоит привязанный, – опередил его Борис. – Его нахалкой увели, это общественный верблюд, не завхоза! Спросите, кого хотите!
– Друзья мои, друзья мои! – простонал администратор. – Давайте по порядку. Изложи, пожалуйста, ты, Валя…
Он подробно изложил. Кто такой Паша, сколько лет живет в школе, какие выполняет обязанности.
Администратор слушал не перебивая, поник печально головой.
– Какая досада, что вы не обратились ко мне раньше, славные вы мои, – развел руками. – До заключения договора. Вот, смотрите! – выхватил из ящика стола исписанный лист. – Обязательства сторон с подписями. Согласно ему школа уступает нам верблюда, а цирк дает школе бесплатный утренник. Предложение, кстати, поступило не от нас, а от школьной дирекции, мы лишь пошли вам навстречу. Помните замечательную поговорку: не давши слово крепись, а давши держись?
Он проводил их с с Борькой до двери и обоим крепко пожал руки.
К старику он пошел один. Тот был нездоров, лежал в билетной будке на топчане, кашлял в кулак.
– Валя, – сказал, – как хорошо, что ты зашел. А я вот, видишь, лежу. Неможется, простыл. А, в общем, пустяки, пройдет. На душе неважно, малыш. Хочешь чаю? Мне только что принесли. И сахарок есть, открой, пожалуйста, тумбочку… Жизнь, вроде бы, налаживается, дружок. С хлебом полегчало, сахар едим. А у вас в Бухаре вовсе рай: дыни зимой, виноград, урюк… Ты, кажется, не в настроении? – глянул внимательно. – Что-нибудь в школе?
Он ему все выложил. Историю с Пашей.
– Что-то надо делать! – заторопился, выслушав, старик. – Понимаешь, – натягивал кирзовые сапоги, – он не злодей, администратор. Он просто знает, что укротителю зверей Тамбовскому каждый день надо кормить зверей. Колючку, к сожалению, тигры не едят… Ладно, идем, – толкнул фанерную дверцу будки. – Есть человек, который, возможно, сумеет нам помочь…
Опять они пробирались натыкаясь в потемкам на ящики и какие-то предметы по брезентовым закоулкам циркового городка. Где-то рядом играла музыка, в цирке началось вечернее представление. Лабиринт закончился, они очутились в знакомом дворике с сухой тутовиной, и он неожиданно увидал Пашку. Верблюд лежал привязанный веревкой к деревянной ограде, смотрел на луну.
– Вон он, смотрите… – прошептал.
– Идем, идем! – торопил его старик. – У нас мало времени.
Они остановились перед фанерным сарайчиком со светящимся окном, Иосиф Борисович постучал, толкнул не дождавшись дверцу.
– Входи, – пригласил.
Он шагнул через порог, обмер…
Загораживая спиной тесное пространство сарайчика передо ним стоял не похожий на себя Харитонюк с голым черепом, держал индейские волосы в руке.
– Знакомься, Харитоша, – старик держал его за плечи. – Валя. Старый мой приятель. Переплыли когда-то вместе Каспийское море. Помоги нам, пожалуйста, дружок!
Старик стал рассказывать Харитонюку про Пашу Академика, тот слушал вертя на пальце косматую шевелюру, улыбался зубастой улыбкой, стал неожиданно смеяться тоненьким голоском:
– Пацан ты, пацан! – тормошил его каменными ручищами. – Мировой вы народец! Кошек мучаете, верблюдов жалеете…
– Поговорить бы тебе с администратором, Харитоша, – сказал старик. – Ты человек авторитетный, тебя в цирке уважают.
– Ох, не вовремя ты, дуся… – Харитонюк натягивал на череп индейские волосы, мурлыкал, глядясь в зеркало, строил на лице знакомые страшные рожи. – Не вовремя… – Достал с тумбочки черный карандаш, провел между бровей жирную черту, произнес не оборачиваясь:
– Выйди-ка наружу, хлопчик…
За фанерной стеной ему было слышно каждое их слово.
Х а р и т о н ю к: «Дуся, откроем ему ворота. Пусть забирают своего одра».
С т а р и к: «Ты советуешь украсть верблюда, Харитоша? Я тебя правильно понял?»
X а р и т о н юк: «Да кому он нужен! Зубы тиграм только ломать… Пусть забирают, раз такое дело. Возьмем грех на душу. Потом что-нибудь придумаем».
С т а р и к: «Харитоша, спасибо, родной! Я сам об этом подумал, да как-то, знаешь»…
Х а р и т о н ю к: «И чудненько, договорились. Ты не волнуйся, я сам это дело улажу. Извини, мне уже на ковер».
Они вышли из сарайчика. У него ужасно колотилось сердце. Харитонюк спросил, доведет ли он верблюда один, он судорожно глотнул в ответ. Втроем они добрались до загончика, Харитонюк открыл калитку в соседний двор, громыхнул засовом на глухих воротах.
– Ну, – сказал, – доктор Айболит. Давай! Спрячь его где-нибудь на недельку. Мы, дай бог, к тому времени укатим…
–Торопись, Валя! – волновался старик. – Торопись, мальчик!
Он потянул верблюда за веревку, тот поднялся, пошел за ним звеня бубенчиком. Этот бубенчик гремел на весь цирковой городок, ему стало страшно. Увидел себя со стороны: ночью, на задворках цирка, с ворованным верблюдом. «Куда я его веду, – подумал? Его же нигде не спрячешь, он в любом месте будет виден в глиняной одноэтажной Бухаре»!