Больше черного

Но если в общественных, политических и хозяйственных делах его сухость и твердолобость рассматривались более или менее с положительной точки зрения, то в семейных делах все было гораздо драматичнее. Милорд не допускал никаких эмоций и здесь, казалось бы, самой не прагматичной стороне человеческой жизни. С супругой, женщиной весьма темпераментной, он вел себя холодно и официально, не допуская ни ласки, ни нежности. Дети для сэра Джонатана были вроде живого материала, из которого он был обязан слепить нечто полезное, добропорядочное и послушное. Он настаивал на жестком взращивании подрастающего поколения, внушая в них уверенность, что жизнь – это долг, и что каждый день дан человеку под проценты.

Он не позволял ничего, что могло хоть немного напоминать праздное провождение времени. Разумеется, при таких порядках в его семье время от времени вспыхивали бунты, которые он, милорд подавлял простым, но весьма действенным образом, – отлучением и забвением.

Началось все с младшего брата милорда, мистера Роберта. Обладая характером ничуть не склонным к смирению и покорности, мистер Роберт, обделенный наследством как все младшие сыновья в Англии, решил всеми способами, – по большей части сомнительными, – брать от судьбы все и жить на широкую ногу. Он выдавал долговые обязательства на крупные суммы денег, подписываясь при этом именем брата. Потом он ввязался в некрасивую карточную историю с лордом Саттоном, затем поссорился с его кузеном, чья жизнь после этого висела на волоске, но была спасена, благодаря врачебному мастерству семейного доктора Гуилхемов Фарингтоша. И вскоре, в доме милорда разразился скандал, по окончании коего, сэр Джонатан указал мистеру Роберту на дверь, тот в свою очередь, хлопнув оной, исчез в неизвестном направлении.

(Поговаривали, что он, дескать, подался в пираты).

Следующей была мисс Флоренс, возлюбленная сестра сэра Джонатана, нежнейшее создание; милорд прочил ей в женихи барона Кру. Кто бы мог подумать, что застенчивая и мечтательная Флоренс, влюбится в моряка, с внешностью и замашками авантюриста, – чувствовал милорд, что не нужно было отпускать ее в Солсбери на ярмарку. Чего стоило это никчемное сопровождение их маразматического дядюшки лорда Каннингема, если наглец посмел не только преподнести юной деве ее шляпку, сорванную ветром, но завести с ней разговор. Через две недели девушка исчезла, оставив брату записку, в коей она просила благословление на ее брак с мистером Гарри. Милорд в ярости объявил, что у него больше нет сестры, и любое упоминание о ней будет жестоко караться. После от мисс Флоренс приходили письма, но милорд отдал распоряжение дворецкому больше не принимать их. Однажды, леди Элеонор совершенно случайно попалось одно из них, и она прочла его.

В нем содержалась мольба о прощении и разрешении вернуться в отчий дом, бедняжке приходилось туго. Не получив приданного, моряк бросил ее одну на Барбадосе без средств существования. Миледи умоляла супруга о милосердии, но он был холоден и тверд в своем непрощении. Письма вскоре прекратились, все подумали, что несчастная убила себя.

И вот теперь юный лорд Уорбрук. Неблагодарный, безответственный юнец! Ему милорд уготовил жизнь, о которой можно только мечтать. На Чарльза он уповал и возлагал надежды. Как бы ни был зол сейчас милорд, он осознавал, красивый, способный и схватывающий все на лету мальчик, был его гордостью и отрадой.

Вялый и безынициативный Джеймс, младший сын, не вызывал у милорда никаких положительных чувств, (если, конечно, такое понятие как чувство, применительно в отношении сэра Джонатана.) Чарльз был любимцем, хотя в столь нежном возрасте позволял себе спорить с отцом и идти ему наперекор. И в этом заключалась ирония отношений милорда с миром.

Он требовал от всех беспрекословного подчинения, но как правило симпатию вызывали у него те люди, – хотя он сам себе никогда в этом не признавался, – которые не желали во всем с ним соглашаться.

Милорд был напуган сейчас. Впервые в жизни. Невозможность контролировать ситуацию, вызывала в нем панику. Где может быть десятилетний мальчик, что пришло ему в голову, как искать его? Сэр Джонатан попытался взять себя в руки, подобной слабости ему еще не приходилось испытывать. На мгновение, всего лишь на мгновение, мелькнула мысль о расплате, но он быстро отогнал ее, уверив себя, что правда на его стороне. Прочь малодушие и эмоции! Надо действовать! Его рука уверенно потянулась к колокольчику.

–2–

Мисс Пирс отвела Патрисию, как было приказано, в детскую. Бедная Фанни Пирс, – ее губы подрагивали от обиды, она отчаянно пыталась скрыть свое волнение, но тщетно. Вот уже шесть лет она верой и правдой служила в доме лорда Уорбрука, ее работой хозяева были довольны и даже повысили ей жалованье. И теперь все погибло! Ее прогонят с позором без рекомендательных писем и протекций. В лучшем случае ее возьмут на грязную работу, а в худшем ей останется только нищенствовать и побираться. Мысли подобной окраски проносились роем в ее голове, и она не заметила, как застыла в мрачной задумчивости у двери на пороге в комнату Патрисии.

– Мисс Пирс, – робко прикоснувшись к руке гувернантки, ласково произнесла Патрисия, – не отчаивайтесь. Милорд не уволит Вас. Сейчас сэр Джонатан очень огорчен, а возможно даже испуган. Мне жаль его.

– Милое дитя, – присев перед девочкой на колени, ответила мисс Пирс, – ты всегда видишь в людях только хорошее и пытаешься оправдать их слабости. Это прекрасное качество, хотя весьма опасное. Оно приносит страдание.

– Люди не могут быть плохими, мисс Пирс, – сказала девочка, – Ведь они созданы Господом по его подобию. Прятать свои души за злом их толкает страх.

– Ты так думаешь? – с изумлением спросила гувернантка, ее ученица всегда поражала ее своим умением рассуждать не по–детски, но мысль, высказанная сейчас, поразила ее не столько глубиной, сколько явным надрывом. – По–твоему все дело в страхе?

– Да, – просто ответила Патрисия, – страх делает из людей маленьких взъерошенных зверьков, которые, пытаясь защититься, кусаются и царапаются.

– Если бы только в маленьких зверьков, – вздохнула мисс Пирс, поднявшись с колен, она направилась к двери, – некоторые из них способны поглотить тебя целиком, а раны от их когтей могут саднить и кровоточить многие годы.

– Не бойтесь, мисс Пирс, – грустно улыбнувшись, произнесла Патрисия, – милорд поймет, что Вы не виновны, Чарли давно готовил этот побег. Он ведь мечтал об этом.

– Ты знаешь, где он, – оживилась гувернантка, – О, если бы это было так!

– Нет, мисс Пирс, – потупившись от отчаянной мысли, ответила малышка, – я не знаю где он, но мне жаль, что Вы желаете возвращения мистера Гуилхема, только ради себя, а не ради него.

Мисс Пирс воззрилась на свою ученицу со смущенным удивлением. Как этому семилетнему ребенку удавалось читать в самых глубинах ее души?

– Патрисия, – вновь приближаясь к девочке, произнесла гувернантка, – я малая частица этого мира, который настроен не слишком дружелюбно к таким как я, часто приходится быть глухим и слепым, таков удел всех, кто может рассчитывать только на себя.

– Если бы все люди на земле прозрели и подставили вторую щеку под удар, то и удара не последовало бы уже.

Гувернантка, взяв ребенка обеими руками за плечи, долго вглядывалась в карие чистые глаза, будто хотела запечатлеть в памяти этот грустный и умный взгляд девочки. Патрисия улыбнулась ей и обняла. Мисс Пирс сглотнула. Слезы подступили к ее глазам, она, молча, поцеловала девочку, поднялась и вышла прочь из комнаты.

Мисс Кленчарли вздохнула и разжала ладонь, в которой все утро она сжимала небольшой клочок бумаги, обнаруженный ею сегодня под подушкой. Расправив изрядно скомканный лист, она прочла несколько строк, написанных неверной рукой с множеством клякс и помарок: «Дорогая Пэт, когда ты будешь читать мою записку, я, вероятно, буду далеко. Мне очень трудно расставаться с тобой и матушкой, но я решил. Когда я стану знаменитым и вернусь сюда, завоевав новые земли и покрыв свое имя славой, я заберу тебя с собой в мир, где все добры и счастливы. Прощай, мой верный друг, не грусти! Мы обязательно встретимся, я обещаю! Твой Чарли». Несколько слезинок, добавив клякс, упали на записку. Патрисия, вновь сжав бумагу в ладони, взобралась на подоконник, свое излюбленное место, поджав под себя ноги. Острое чувство одиночества и тоски охватили ее и предательские слезы, которые девочка всеми силами пыталась сдержать, полились ручьем, покрывая щеки, обильно усыпанные легкомысленными веснушками.