Больше черного

В момент, когда мисс Пирс торопливо удалялась, красивая статная дама поднялась с дивана, на котором она сидела все это время вместе с двумя детьми, мальчиком и девочкой лет семи и, сделав шаг вперед, остановила за руку, уходящую в слезах гувернантку.

– Милорд, – тихо произнесла она, – мисс Пирс не виновна в исчезновении Чарльза и не заслуживает столь несправедливого и жестокого обращения.

Лорд Уорбрук перевел взгляд на леди, приподняв удивленно одну бровь.

– Не знал, миледи, что Вы ходите в защитниках у челяди, – произнес он, и тон его не предвещал ничего хорошего. – Вам, дорогая, вообще не следовало вмешиваться в разговор, потому как благодаря вашей снисходительности, юный джентльмен попрал сыновний долг и оставил нас всех решать презабавную задачу, куда делся наш драгоценный мистер Гуилхем.

– Коль Ваш гнев привлекла я, милорд, – спокойно произнесла леди Уорбрук, – может, мы продолжим беседу без свидетелей.

– Отнюдь, сударыня, – небрежно оглядев кисть своей руки, отчеканил сэр Джонатан, – я намерен разобраться в этом деле при общем собрании, дабы впредь избегать подобных потрясений, а также я объявляю всем, как только мистер Чарльз найдется, снисходительности и поблажек не будет более. Я слишком был либерален и вот результат. Попрана дисциплина, всеобщая распущенность царит наряду с пренебрежением своими обязанностями.

– Вы, милорд, намерены сменить деспотию на тиранию? – Не скрывая иронии, заметила его супруга.

Милорд метнул в леди Уорбрук гневный взгляд. Ее вызывающая манера держаться раздражала его и одновременно настораживала. Вместо удрученной выходкой своего первенца матери, он видел перед собой полную самообладания и вызова женщину, способную не только защищаться, но и нападать. Внезапно его поразила мысль, что он совершенно не знает человека, с которым его связывают двенадцать лет брака.

– Вы не смеете упрекать меня в излишней черствости, сударыня, – скрывая свое замешательство, проговорил милорд, – напротив, мое чересчур демократичное отношение ко всем и вся и породило неразбериху и беспорядок, как в семейных делах, так и в прочем.

– О, да, – тихо сказала леди Уорбрук, – это именно Ваше демократично–либеральное отношение привели Флоренс и Роберта к краю пропасти.

– Что? – милорд поднялся со своего трона, – что Вы сказали, сударыня?

– Я сказала, что, если бы Вы имели, хоть каплю мягкости, о которой трубите повсюду, сэр, – проговорила миледи, – Ваши брат и сестра были бы теперь с нами, как и наш сын Чарльз.

– Замолчите, Элеонор, – прошипел милорд, – иначе… От возмущения и негодования он не нашел слов, сорвался.

– Что «иначе», сэр, – не отступала его супруга, – иначе Вы превратите мою жизнь в ад? Что ж, мне не привыкать, меня давно терзает адская мука, мука жизни с Вами.

Милорд сделал нервный жест рукой слугам, и те, опешившие от семейной сцены впервые так явно вспыхнувшей между супругами, неловко стадно удалились. Дети же остались в зале, не дыша от страха, забившись в уголок дивана.

– Таким образом, если я Вас правильно понял, моя дорогая Элеонор, – уже спокойнее, взяв себя в руки, произнес милорд, – жизнь со мной приносит вам одни страдания. Или, вернее сказать, я в принципе приношу страдания всем. И, решительно все в нашей семье, начиная с моего брата–авантюриста, чуть не пустившего нас по миру и устроившего дуэль с совсем неподходящей для этого персоной. Также страдала по моей вине и моя легкомысленная сестра, убежавшая с первым попавшимся проходимцем, наплевав, тем самым, на фамильную честь. И список несчастных завершает мой сын, возомнившим себя вне всяких правил, установленных много поколений тому назад. Значит, это я не удосужился понять их тонких душевных организаций и погубил их, как гублю Вас, моя дорогая?

– Милорд, – миледи подступила к мужу, – я знала другого Джонатана Гуилхема. Он был щедр на чувства и чуток. Именно эти качества привлекли меня когда–то, а не Ваше род и Ваше состояние. Последние же несколько лет Ваша холодность и расчетливость, которые я принимала за мимолетные слабости, пустили глубокие корни и оплели, и одурманили Вашу душу, погрузив ее в глубокий сон. Мне жаль Вас, Вы не ведаете, что за все поступки придет расплата рано или поздно. Верните самого себя.

– Вы идеалистка, Элеонор, – сухо произнес лорд Уорбрук, вдруг почувствовав ее слабость, – Вы витаете в своих фантазиях и тешите себя иллюзиями, забывая, что мы живем на Земле, где царят свои законы, поддерживающие относительные порядок и покой. Выход же за границы сих правил часто приводит к ошибкам и смуте. Полно, покончим с этим. Я устал от пустой болтовни, – отрезал он и перевел свой взгляд на девочку, сидящую на диване, – Патрисия, подойди ко мне.

– Вы не станете допрашивать ребенка, милорд, – возмутилась миледи, встав между девочкой и мужем.

– Именно это я собираюсь сделать, – отчеканил сэр Джонатан, и дал знак Патрисии приблизиться.

Малышке на вид было около семи лет. Взгляд её больших карих глаз, без искры наивности столь присущей ее ровесникам, поражали совсем недетской серьезностью. Забавные веснушки, волосы удивительного оттенка рыжего цвета, – будто осеннюю огненную листву припудрило пеплом, – несмотря на старания няньки аккуратно уложить их, не желали слушаться и, бунтовскими кудряшками выбивавшиеся из–под многочисленных шпилек и лент, совершенно не вязались с задумчивостью и отсутствием иллюзорного оптимизма девочки.

Как только милорд подозвал девочку к себе, она без всякой робости, покинула диван и подошла к своему строгому дознавателю.

– Скажи, дитя, – произнес милорд, вновь опускаясь в свое кресло, – что ты знаешь о планах Чарльза.

– Ничего, сэр, – отчетливо ответила Патрисия.

– Ты лжешь, дитя, – продолжал он, – Вы были дружны с Чарльзом, и он должен был тебе что–нибудь сказать.

– Я ничего не знаю, милорд, – повторила девочка, – я если бы и знала, то ничего не сказала бы Вам.

– Вот твоя благодарность, дитя, – холодно проговорил лорд Уорбрук, – ты, верно, забыла, что твоя судьба полностью принадлежит мне и…

– Милорд! – с горечью и гневом воскликнула леди Элеонор. – Это бестактно и … низко!

– Дорогая, – невозмутимо произнес милорд, даже не удосужившись поднять на супругу взгляда, – мы уже говорили с Вами. Разговор был окончен, и я вас не держу. – И вновь обратился к малышке. – Итак, Патрисия, тебе стоить помнить о том, что я сделал для тебя и твоего отца, и стараться быть достойной дома под чей кровлей ты нашла приют.

– Я помню, милорд, о Вашем участии в судьбе нашей семьи, – ответила девочка, – может быть, когда–нибудь я захочу забыть об этом, но ведь Вы напомните, не так ли?

Милорд, молча, встал. Дерзость, с коей были сказаны и так малопочтенные слова, была сверх всякой меры, но он держал себя в руках, – и без того он сорвался сегодня совсем неподобающе и в присутствие слуг, на котором он так настаивал. Сэр Джонатан взял со столика колокольчик и позвонил. На зов явился лакей.

– Я желаю видеть мисс Пирс немедля, – отрезал он, когда же оная появилась, милорд произнес приговор. – Мисс Пирс, возьмите эту юную леди и отведите в ее комнату. В течение месяца никаких прогулок, сладкого и чтения занимательной литературы. Мисс Кленчарли необходимо проводить дни в раздумьях, занятиях и молитвах. Ступайте. – Дав знак всем удалиться, он тяжело опустился в кресло.

Милорд любил порядок. Порядок в семейных отношениях, в выборе друзей, в финансах, в ведении дел, в исполнении супружеского долга и воспитании детей.

От челяди милорд требовал четкого выполнения своих обязанностей, строго наказывая за малейшие промахи. Слуги между собой называли его «заплесневелым сухарем», ругали на все лады за чрезмерную черствость, но он платил им исправно хорошее жалованье, что в свою очередь предотвращало всякого рода увольнения. В Лондоне его уважали за принципиальность и верность слову. В деловых кругах даже ходил эпитет «честен, как Уорбрук». Сэру Джонатану это льстило до чрезвычайности. В палате лордов выступлений лорда Уорбрука не любили, – он мог красноречиво и безапелляционно разгромить любой, казалось бы, верный проект. Малопривлекательное прозвище, «акулья пасть», вызывал в нем раздражение.