Страница 6 из 8
По части посещаемости ретретинским музеям может позавидовать средней популярности столичный артист. В кассах билеты не залёживаются, экспозиция постоянно пополняется. Слабые преступничают, сильные судят. Тюрьма не терпит пустоты, а её содержимое, то бишь содержанты, дабы остаться в веках помимо сводок и личных дел, работают на славу, так сказать, отдают долги обществу по́том, кровью и чёрным хлебом.
Пока арестанты коптят застенки на благо отечества, Пётр Витальевич Заманухин, тот самый либерал-оппозиционер, чей скарб экспонатом зовётся, регулярно обновляет выставку имени себя при помощи аж самого мэра Ретретинска, старшего брата нашего Сныти. Глава городка, Гэгэ – еле слышно шепчет секретарша, печатая какой-нибудь важно-неважный указ, отъявленно пихает культуру в массы. Но не от избытка душевных порывов. Лоббирование загадочного Петра Ильича путается в жидкой кроне генеалогического мэрского деревца.
Местный предприниматель Заманухин, чья история начинается братьями Жил и Был, с детства очень любил тепло, посему стремился к нему аки железяка к магниту. Мальчиком грезил о море, в которое солнечный диск бросает лучи-кипятильники, а оно шипит на песке от удовольствия, обжигая ступни гуляк. Юношей тянулся к девушкам погорячее, чтобы могли разделить пылкость его сердца и остудить раскалённое желание чужого тела. Мужчиной, разочарованным в любви и горячительных напитках, искал, где бы нагреть руки. И нашёл. Устав мёрзнуть у скромного костра родного края, чьё тепло, если и чувствовалось, то едва-едва, Пётр Витальевич махнул в столицу, что искрилась возможностями и пламенела дензнаками. Не город – огонь. Жену и сыновей Заманухин с собой не взял, они к высоким температурам не привыкшие. Да и зачем тащить тлеющие паленья, когда сам намерен отжигать?
Пока его семья выживала, благодаря натруженным рукам брошенной супруги и по совместительству матери-одиночки, Пётр Витальевич жил на широкую ногу. Сделав для сыновей всё, что можно и за гранью возможно, женщина отошла в мир иной. Старший деть худо-бедно вырос в студента философских наук, потом стал аспирантом, и это при нестерпимой ненависти к обучению и книжкам любого содержания. Но чего не сделаешь, лишь бы в армию не идти? Впитывал знания, воспитывал брата. Чаша весов медленно и настойчиво клонилась в обратную сторону: сын поднимался в то время, как нерадивый папаня пускался во все тяжкие. Далёкие от честности заработки таяли, вклады замораживались, спина холодела от похождений по нисходящей. Понимая, что подбросить дровишки в затухающий костерок перешагнуло дело чести, став необходимостью выживания, Заманухин сделал рывок и угодил прямиком сначала под статью, потом на скамью, а после в зону. Вопреки ожиданиям, про пики точёные и вилку его не спрашивали. Он вообще никого не интересовал. И им никто более не интересовался. Тут-то Пётр Витальевич и вспомнил про семью. Писал письма без ответа, молил пощады без прощения. На эмоциях полез в драку с конвойным, чем заработал фингал под глазом и отказ от условно-досрочного с пометкой «особо опасен».
В общем, незавидное будущее махало горемыке-арестанту безобразной культёй. Да вот поди ж ты, заехал на зону неприглядный мужичонка. Слово за слово, выясняется – земляк. Батюшки, какая встреча. А ну что там в родном городе? Мэр новый? Да ты шо! И не ворует? Видать, наворовал уже. Просто честный? А такое бывает? Может, дурачок? Как звать? Ираклий? А не Петрович? Да ну, конечно, Петрович! Заманухин? Как нет?! А какой? Ах, Сныть! Ну, ясно-ясно. И с той беседы личико сидельца сиять не переставало. Правда, сроку подбавили с вновь открывшимися обстоятельствами, но то даже лучше.
Девичью фамилию жены Пётр Витальевич помнил хорошо. Как забыть, когда собственно из-за этого он и женился. Очень уж невесте жаждалось выбросить сие уродство из паспорта. А Заманухин молод был, горяч и податлив. С именами супружница тоже не прогадала. Первенький родился хилым, врачи уверяли, что нежилец. Вот новоиспеченная маманя и нарекла Ираклием – производное от Геркулес. Назвала бы и Геркулесом, но Пётр Витальевич восстал против овсянки. Мальчик вырос в упитанного крепыша, а тут и вторенький подоспел. И что ж ты будешь делать, на свет явился слабее брата. На и ему производное от Геркулеса – Эркюль. Мальчишка упрочился, только что не упитался, с боков всё в рост ушло. За третьим Заманухин уехал в столицу. Жена мужа прокляла, фамилию вернула, о том, что был когда-то в её жизни сей подлец, старалась не вспоминать. Однажды выложила старшему всё, что о папане думает, на том тему и закрыли.
После института Ираклий распределился в мэрию на подай-принеси. Обязанностями не пренебрегал, знакомства множил. Дослужился до Ираклия Петровича. Потом лично за действующим ГэГэ указы правил. А, когда мэр на покой собрался, ибо лучше вовремя уйти, чем своевременно снимут, то дела всем околовластным советом оставили за проворным заместителем. Так Ретретинск обрёл нового мэра – Сныть И.П.
И именно ему повадился писать заключённый Заманухин П.В. Ираклий Петрович, не дожидаясь сторонних намёков, прекрасно понял, чем грозит возвращение блудного отца. Посему, ничего не говоря брату, поднял все связи, и родному папаньке таки умножили меру пресечения. Однако от помощи родственнику сие обстоятельство не уберегло. Страшась того, что Заманухин выйдет на СМИ и начнёт разбрызгивать воспоминания направо и налево, мэр исполнял маленькие отеческие просьбы. Вскоре Пётр Витальевич совсем очумел от сыновьего участия в его жизни, потому за передачками сигарет «каких дешёвых» и вкусностей к чифирю «немного, буквально сто граммулек» последовали спортивный костюм «нормальный такой, шоб перед братвой нестыдно было», мобильный телефон «с зыкой фотокамерой», непосредственно сами «лавэ», и, как вишенка на торте успешного шантажа – музей. Имени Петра Витальевича Заманухина. Известного политика тире либерала тире оппозиционера.
ЧЕТЫРЕ
Вечер не успел застать меня на улице. Едва он развёл руки, чтобы заключить день в цепкие объятия, моя саднившая рука закрыла входную дверь. Коридор вспыхнул светом лампочки-одиночки, из кухни приветливо заурчал холодильник. Он наверняка бросился бы мне навстречу, раскрыв от удовольствия пасть, но дурацкий шнур сдержал его порывы. Возможно, следовало бы завести кого-то из четырёхлапых, но спонсировать антигистаминное производство не входило в мои задачи. Что касается двуногих особей, то помимо кормёжки и выгула они требуют ещё и любви. Парадоксально, что претензии на чувства прямо пропорциональны финансовым затратам. Ещё меньше удовольствия от совместного проживания с представительницами народного типа «был бы милый рядом». Бесплатные кухарки тире уборщицы, коим для существования крайне необходимо круглосуточное унижение. Благодатная почва для маньяков. Однако даже они брезгают, предпочитая женщине-утварь бабу-тварь. Ту, что на место не поставит, а уложит, одной мыслью. Особи со шваброй вместо рук и тряпкой, заменяющей цели, интересны только неудачникам. Созданиям, которых общество ошибочно называет мужиками. Фактически аналоги тряпичных швабр с разлитой водкой по телу и мёртвыми амбициями в черепе. При всём желании мне не стать с ними в один ряд.
Кофейный песок карябал фарфор. Пастила пружинила между пальцами. Очень напоминает людей, такая же податливая. Несуразная. Беспомощная. Одна функция – доставлять удовольствие. Не получать. Только пастила не воображает себе ничего лишнего. Ничего того, что не сбудется. Никогда. А человеку нравится плавать в заблуждениях. Он называет это мечтать. Ещё ему кажется, что это не его едят, а это он кормит. Забавное существо. Вкусно. Мякоть обожгла язык приторностью. Очень вкусно. Человек создан для того, чтобы было вкусно. Тому, кто осмелиться укусить. Первым. И потом его не остановить. Он будет жрать, пока сердце не уступит ожирению. Обычный убийца. Его путь – это конечная точка. Едва выехал, уже приехал. Замахнулся на серию, покатался чуть подольше. Всё зависит от того, что и как часто ты ешь. Правильное питание – основа качества жизни.