Страница 6 из 11
При этом он верил в гармонию вселенной, в предсказания астролога, который обещал ему жизнь у моря, и обещание сбылось. Верил в магию камней, носил три старинных кольца с аметистом, сапфиром и изумрудом. Кольца отдала ему Мумтаз. Он знал, что самоцветы дают силу. Знал он так же, что есть злые камни, которые могут отнять у человека удачу и смелость. Проверить это просто: нужно походить с камнем несколько дней, если он выпивает тебя – снимай и уходи.
Тёмный космос послал ему Марию, не так, как он хотел и не ту, о которой он мечтал. Но ту женщину из мечты он забыл.
Отец с матерью были уверены, что он навсегда отправит Марию домой, только кончатся беспорядки, каждый день напоминали ему об этом. Он их не разубеждал, просто молчал.
Мумтаз
Я плакала так горько и напрасно,
Так горько плакала, ходила к богу.
Мина Кандасами, «Мёртвая женщина идёт»
Мумтаз прислушивалась, как ходит по дому иностранка. Так тихо, что приходилось напрягать весь слух. Куда она ещё собралась? Уж не на кухню ли? Ходит, копошится в чужом доме. Сидела бы со своими детьми, как положено порядочной женщине. Отхлестать бы её мокрым полотенцем да Амира заодно. Слишком они избаловали его, разрешали делать всё, что ему вздумается. Позволили бросить приличную службу, ехать в Бомбей, стать артистом и вот к чему это привело. В доме не было старших, ни дедушки, ни бабушки, которые учат семью уму-разуму. Откуда же было узнать, как воспитывать детей? В прежние времена такого позора быть не могло.
Отец решил отдать Мумтаз за Али. Слава Аллаху, её добрый старенький папа хотя бы сказал за кого. Долговязого парня с глазами, переполненными бессмысленной печалью, она сто раз видела на улице. Все выходят замуж, яблони родят яблоки, коровы дают молоко, подошло её время.
Значит пора, как многим другим девочкам, оставить школу, перестанет танцевать в ансамбле. Как же она любила танцы – спектакли, череду репетиций и сцену. Больше любила Мумтаз священный танец бриту. Его движения придумали женщины, чтобы праздновать с богами дары жизни: беременность, исцеление от оспы, дождь после долгой засухи.
Месяцами они разучивали сложный танец лати под удары барабана и медных тарелок. Ярость ударов росла. Девушки принимали воинственные позы, начиналось сражение с тонкими палочками вместо сабель. Шла горячая битва, достигающая пика, в котором и зрители, и танцовщицы становились безумны. Затем напряжение спадало, наступал отдых, но лица девушек горели ещё долго.
Знала она и танец гамбахира, секреты которого хранила мусульманская община. В нём Мумтаз была ведущей, она кружилась в центре полукруга под мелодию флейты. Разгоняя злую силу, она вращала головой, её длинные волосы описывали в воздухе круги.
Вместе с одноклассницами выплетали кружева из собственных тел в танце санталь, воспевающем буйство природы, в танце тусу для привлечения хорошего жениха. Мумтаз чувствовала восторг зрителей. Ей хотелось, что бы никогда не закончился вечный праздник.
После спектаклей они с девочками ехали на реку. В автобусе они шумели, как птицы, отчего все смеялись на них. Вбегали в коричневую воду, взявшись за руки. Их праздничные сари, молочные с красной каймой8*, промокали. Они разводили костёр на берегу и пели про Дамодар. В старые времена, до того, как реку укротили дамбами, она звалась «горем Бенгалии». Каждый год разливалась река в смертельные наводнения, и народ сложил о ней песни:
Падаем на колени, Дамодар!
Останови свои потоки,
Пусть лодки лёгкие плывут.9*
Их дружный ансамбль собрала учительница из Калькутты, которая говорила всегда тихим хрипловатым голосом и курила в зарослях за школой толстые сигареты. Учительница горевала, когда девочек отдавали замуж. Ей же было почти тридцать лет, а она всё ещё оставалась свободна. Девочки видели, как к ней приезжает мужчина, как они бродят по берегу Дамодара вдвоём, смеются. Ходили слухи, что в Калькутте у него есть жена.
Отец Мумтаз был лукманом, мудрецом. Он единственный в квартале обучал дочерей так долго. На усмешки объяснял, что от образованной дочери толку больше, чем от неграмотной. Кроме того, целый год Мумтаз ходила на занятия живописью и делала успехи. Но время шло, отец дряхлел, ничего другого не оставалось, как найти дочерям мужей.
Папа сказал ей о свадьбе, и за ночь она выплакала все глаза. Она безутешно рыдала по своим подругам и школе, по танцам и рисованию, по своей птичьей свободе. Когда утром Мумтаз отжала свою плоскую подушечку, по комнате, где спали шесть её сестёр, побежал сверкающий ручей. Он вытек прямо к ногам отца, под занавеску, служившую дверью. Папа вернулся с утренней молитвы и сказал из-за шторы:
– Сабсе боди бети10*, самая старшая дочь, возьми вуаль и до свадьбы ходи в ней в школу.
Вуалью он называл материнский хиджаб. Никогда раньше отец не заставлял укрываться полностью. Они с сёстрами и платки-то снимали, прятали в мешки с книжками, повернув за угол квартала.
Старик
Доктор и его ржавые инструменты,
Мусорщик, мама, подписавшая
Кровавое соглашение, слышите
Шум истока из чрева земли?
Это песня миллионов девочек.
Тишани Доши, «Река девочек»
Мумтаз разбередила себе сердце и не могла уснуть. Слушала, как иностранка прокралась мыться. Вода лилась почти бесшумно, но раздражала Мумтаз, будто грохот потопа. Ей казалось, русалочья дочь напрасно расходует воду. Чтобы успокоиться, она продолжила вспоминать прежние времена и своего старенького папу.
Мумтаз помнит, какими слабыми шажками он просеменил в кухню после того, как попросил её надеть хиджаб. На кухне заскрипела бамбуковая кровать, на которой он отдыхал между молитвой и заводом. На заводе он и нашёл ей жениха, согласного взять без приданого. Папа, убивший все её мечты о танцах, был такой дряхлый и жалкий, что любое сопротивление разрушило бы его, как человечка из пыли.
Насколько хватало памяти Мумтаз, отец всегда был таким ветхим, что не понятно, как у него завелось столько дочерей. Мумтаз, Махеназ, Нааз, Амрин, Шахин, близнецы Наушрин и Шагуфта, разорвавшие их мать в клочки. Хотя отец говорил: их мама умерла от стыда за то, что не смогла родить сына.
Девочки не знали, не узнали и после смерти старика, что он никогда не был женат. Это был чудак с громадным сердцем, который отнял девочек у смерти. Мумтаз не ведала, что её настоящий отец – деревенский богач, у которого было столько земли, но не было семени, чтоб зачать сына, хотел утопить её в коровьем молоке. Его пожилой батрак, убиравший двор, выловил ребёнка, завернул в тряпку и уехал с ней в город. Он пережёвывал ей хлеб и поил водой, просил подаяния у храмов. Он думал, подкинуть её в приют, да сердце сжалось от одиночества и грусти. Жили на улице кое-как. Он сумел наняться грузчиком-кули на вокзал, таскал чемоданы и привязанного к спине младенца. Сколько насмешек и унижений он наслушался тогда:
– Почему не выкинешь девчонку?
– Брось ты её в колодец. Кто будет её искать?
– Отдай её в приют, и дело с концом, в жизни тебе не заработать на приданое.
Только один человек, которому он нёс однажды сумки из скрипящей кожи, расспросил его о девочке, а потом сказал приходить на завод. Так он начал работать и получать жалование. Мумтаз подрастала. Одна нищая старуха приглядывала за ней, пока он был на работе. Отец занял в конторе денег и купил в рассрочку крошечный домик из комнаты и кухни. В ночи, когда не было смен, пока Мумтаз спала, раскинув ручки на циновке, старик брал фонарь и уходил.
Из ночных походов он принёс сначала Махеназ, на самом деле индусскую девочку. Он нашёл её под тонким слоем почвы только что закопанную кое-как, словно зерно сорняка. В её глазки и ротик набилась земля, но она ещё дышала.