Страница 7 из 11
В другой раз он подобрал Нааз, брошенную в коробке на автобусной остановке. Она охрипла от крика, но редкие прохожие делали вид, что ничего не слышат.
Амрин он попросил отдать ему рыбака, который уже отплывал на лодке, чтоб бросить внучку в Дамодар. Он плакал и говорил, что им никогда не воспитать этого ребёнка, никогда не выдать её замуж, она добьёт их нищую семью.
Шахин в грязной пелёнке подкинули к крыльцу их домишки незнакомцы. Крепкая девчонка всю ночь пролежала под дверью, ни пикнула.
Близнецов Наушрин и Шагуфту он забрал с постели роженицы, где на них никто и глядеть не хотел.
Когда девочки подросли, он сказал, что их мать, такая же красивая, как они все, умерла, а перед смертью велела им хорошо учиться. На рынке он купил дешевый хиджаб и несколько бус, хранил их якобы в память о матери. Разрешал девочкам трогать чёрную ткань и играть с бусами. Сколько Мумтаз не пыталась вспомнить, других игрушек у них не было.
Супруги
Я должна сказать ему правду обо мне.
Итак, я скажу ему: «Я ходила в школу».
Мина Кандасами, «Ангел встречает меня»
Мумтаз вздохнула с облегчением – русалка закрыла кран, теперь крадётся обратно. Снова вспыхнуло раздражение: «Завтра ещё следы за ней вытирать». Хотя это было не так, Мария ходила мышкой, протирала пол тщательно, старалась мыться под тонкой струйкой, воду заклинала не шуметь. Мумтаз попыталась уснуть, но не смогла. Муж храпел, как старый зверь, на соседней кровати. Она снова вернула себя в утро юности.
После того, как папа велел носить ей хиджаб, новые слёзы залили комнату и промочили постели сестёр. Те проснулись, обхватив друг друга, разрыдались. В мокрых сорочках под формой они пошли в школу. На всех девочках были серые юбочки, синие блузки, гольфы и закрытые туфли. Только одна шла куском чёрной ночи.
После того, как о свадьбе условились, жених стал часто попадаться на её пути. Каждый раз Мумтаз опускала свои остренькие глазки и старалась юркнуть в любую щель. Он узнавал её и через чёрную вуаль, продолжал путь, склонив голову.
Она сказала учительнице, что больше не может танцевать в ансамбле. Та, жалея, что теряет самую талантливую свою девочку, вскочила, накинула на голову платок. Хотела бежать к отцу, умалять не отдавать ребёнка так рано замуж за незнакомца.
– Прошу вас, госпожа, останьтесь в школе. Отец очень стар, а у меня еще шесть сестёр, – сказала ей Мумтаз, касаясь её золотисто-коричневой кожи.
Весь квартал знал, что она выходит за сироту Али от бедности. Другие женихи со свёкрами потребовали бы мопед, золото, телевизор, посуду. Только брат дьявола знает, что ещё могло взбрести им в голову. Старенький отец сумел сговориться с молчаливым, вечно одиноким парнем с завода. Он сделал один шаг из семи. В приданое дал сотню простыней и три выцветших от времени золотых кольца с самоцветами. Эти кольца однажды принесли ему добрые люди, видя какими муками, поднимает старый мудрец чужих дочерей. Но даже в трудные времена старик не продавал колец, берёг до свадьбы старшей.
Скажем наперёд, что кольца Али не взял: «К чему мне? Только мешают работать. Носи сама, а если не хочешь, так подарим их нашему сыну».
Свадьба была хорошей, пришли соседи, рабочие и все девочки из школы. Много пели, но песни стучали у Мумтаз в висках, ей было жарко. Ночью она обернулась в простыни из приданого, сделав из себя тугой кокон. Муж заглянул в комнату, пожелал ей добрых снов и вышел. У него оказался ласковый голос.
В ту ночь она в первый раз спала на кровати. Так чудно это было, что под утро Мумтаз перебралась на пол. Когда она вышла утром из первой своей настоящей спальни, Али в кухоньке уже сам варил себе чай и жарил лепёшки роти, придерживая щипцами заготовку над синим газовым огнём. Она, опустив голову, принялась ему помогать.
Али уходил на завод, а Мумтаз оставалась хозяйкой в доме. Её школьных подружек терзали свекрови так, что они выли раненными тигрицами Сундарбана11*. Старшие невестки держали их за прислугу, могли ударить по лицу за неловкость. Мужья за них не вступались. Забегая к ней на минутку по пути с рынка, они завидовали, что у её мужа нет родителей.
– Ах, Мумтаз, – рассказывала подружка, запыхавшись, – нынче свекровь захотела спать в нашей комнате, только у нас есть вентилятор. Сааб выгнал меня, я спала на крыше. Мумтаз, я хочу домой.
– Ах, Мумтаз, – говорила другая подружка почти на бегу, – жёны братьев Рахула заставляют меня делать всю работу. Сами только ногти красят и причёсывают волосы, а вечером говорят Рахулу и своим мужьям, что это всё они переделали. Я покончу с собой, повешусь на дупатте, подруга.
– Ах, Мумтаз, – говорила третья, опираясь о стенку дома, – свекровь сама выбрала меня для Вишну, а теперь каждый день мучает меня, соседям говорит, какая я нищенка и неряха, как мало дала моя семья приданного. Я боюсь, они толкнут меня в огонь и возьмут Вишну другую жену.
Мумтаз целый день прибирала дом, скоблила и переставляла нехитрую утварь по своему вкусу. Она могла несколько раз за день сбегать к отцу и сёстрам, ей было тревожно одной в тишине дома. У них-то всегда были визги, смех, потасовки. Под вечер она прибегала назад, тушила овощи с рисом, пекла хлеб. Али ни разу не похвалил и ни разу не ругал её стряпню, ел молча, уставший рабочий человек.
Со временем она стала замечать, что Али не такой уж унылый, как думалось сначала. Он приносил ей подарки: красивую ткань, капроновые колготки. В них душно было ногам, но она натягивала их в гости, а там как бы случайно чуть приподнимала подол. Металлургический завод благоденствовал, прославляя город на всю страну, платили там хорошо.
Мумтаз располнела и текла по улицам, как Дамодар во время разлива. Как-то раз, встретив учительницу, которая была огорчена, что фигура танцовщицы так бездарно потеряна, Мумтаз лишь поздоровалась, и без сожаления поплыла дальше.
Первенец
Был ли тогда ребёнок? Мог у меня он быть,
С волосами, что блестят на солнце?
Тишани Доши, «Прилив»
Триста ночей Мумтаз обвязывалась в тугой кокон. В триста первую ночь, когда над городом, словно тяжёлые слоны бродили грозы, она замоталась в одну только простынь, тонкую, как марля. Больше всего она боялась, что как мать, начнёт приносить одних девочек.
В дешёвом сборнике имён, которую она листала в книжной лавке накануне родов, написали так: «Если вы когда-нибудь встретите Амира, назовите его отражением, зеркалом». «Чушь какая-то», – подумала Мумтаз. Однако имя запомнилось. В другой книге, напечатанной на плотной гладкой бумаге, было сказано: «Амир – верхушка дерева». Когда к великому счастью родился мальчик, Али не возражал против этого имени.
В госпиталь к Мумтаз пришли сёстры, муж, соседки и отец. Женщины пели вокруг кровати и били в барабан, отгоняли духов. Амир был последним младенцем, которого видел её папа. Через неделю он ушёл в сад вечности, где в тумане всегда дрожат маленькие звёзды.
О браках сестёр договаривался уже Али, и устроил каждую. Али оказался заботливым мужем, не требовательным, не особенно религиозным. Ни перед кем не должны были они изображать благочестие. Их дом в сравнении с другими оставался очень свободным местом, в почве этой свободы пробило оболочку и разрослось зерно Амира.
Нет, слишком много позволяли они ему. Разве отпускают матери от себя сыновей? Немыслимо, чтоб он женился на такой нечестивой женщине. Теперь ещё и у соседей разговоров больше, чем про войну. Стоит выйти на крышу, начинается:
– Мумтаз, это что ваша невестка приехала?
– Подруга, неужели это её настоящие глаза? Разве бывают у людей такие глаза?
– Она тебе хоть чай, надеюсь, подаёт?
– Где твой сын нашёл её, Мумтаз? Скажи мне, и я тоже туда пойду.
– Тётя, тётя, а почему она такая бледная? В её стране светит лишь луна?
Все только и ждут, когда она выглянет в очередной раз в дверь пристройки, как осы кружат.
Скорпионы мыслей Мумтаз побежали по комнате, и она сильно задышала и заворочалась, Али проснулся, встал, закурил папиросу.