Страница 5 из 11
Когда Мария нашла под диваном старую газету, то засмеялась безнадежности своего положения: газета была на хинди. От скуки она рассматривала древнее письмо деванагари: крышечку со свисающими ножками букв. Картинки в газете были плохие, несколько портретов мужчин в рубашках, она рассмотрела их до каждого размытого квадратика.
Но она счастливой была от того, что Амир ходит рядом в путанице комнат. Прислушивалась к звуку его голоса, блуждающего между стен. Голос был очень тихий и чересчур высокий с родителями, низкий и весёлый с сёстрами. Она слушала его шаги на лестницах. Дом, который с улицы показался ей небольшим и бедным, превращался в её мыслях в замысловатую цитадель, напичканную секретными ходами, потайными каморками.
Будто объявленная виноватой, она выходила, пока в коридорчиках никого не было. Мылась чаще до рассвета или поздней ночью. Мумтаз или девочки ставили к её двери остатки риса. Никто никуда её не звал.
Амир рисует на газете
Не говори со мной о внезапной любви
В нашей земле и муссоны идут не спеша,
Долго гуляя, словно при храме слоны.
Мина Кандасами, «Неразговор с любимым»
Наконец-то Амир пришёл. Ночью в скрипящей тишине дома. Он принёс ей кусочки курицы в тёмном соусе, тонкие лепешки роти с ужина. Всё уже остыло, но Мария ела с наслаждением, как в праздник.
Амир шёпотом пытался рассказать ей слухи, которые перебирались из дома в дом по бельевым верёвкам. Она почти ничего не понимала, тогда он принёс из комнаты девочек карандаш. На полях газеты он нарисовал человечков: над одними изобразил месяц, а над другими лотос. Мария поняла, что это враждующие стороны: «хинду» и «муслим». Потом нарисовал человечков поменьше так же с нимбами из лотосов и месяцев. Маленькие лотосы оказались рядом с группой больших месяцев, а маленькие месяцы, наоборот, среди лотосов. Мария поняла, что это пленные дети. Еще он нарисовал квадрат с башенкой и человечка с мохнатой бородой – мечеть с минаретом, имама.
Рисунок на краю оживал. Мария увидела сваленные в кучу горящие велосипеды, шины и оконные рамы, пустую ночную площадь с безголовым памятником. На площадь одновременно вышли две группы людей. Они поговорили. Вскоре с одной стороны выбежали и громко заревели дети с лотосами над головой. С другой стороны вынесли крошечное тело, над которым качался полумесяц. Имам упал на колени, это был его сын.
Когда над квадратными домами приподнялось солнце, похожее на ежа, толпа над которой колыхались сотни месяцев, прошла в мечеть. Имам, чей сын погиб накануне, просил всех, кто видел тело ребёнка, сдержать свой гнев. Он обращался к приходу, он умолял их прекратить мстить даже за его сына, которого все так любили. Заклинал не трогать соседей, не лить больше крови. Люди в мечети плакали от боли и от величия этого человека. Он же произносил свою речь в глубоком нервном шоке, пограничном с безумием.
Амир нарисовал себя и Марию, и она поняла, что у этого имама хотели они совершить никах, свадебный обряд.
Амир нарисовал, как люди–месяцы обнялись, в глазах каждого появились капли. Амир посмотрел на стену и сказал, что скоро бойне конец, люди не смогут сражаться после такого.
Потом он сказал:
– Родители растили нас всю жизнь, и мы должны слушать их. Мы уедем в Мумбай, и мы будем там жить. Однажды они примут нас и твоих детей, тогда мы вернёмся и совершим все обряды.
После этого он опять оставил её, ушёл куда-то в пропасть дома.
Мария думала: «Да что это такое? Даже не поцеловал меня ни разу. Куда я попала? Кого я люблю?» С того дня, как она прилетела, он обнял её только раз – при встрече. Они преодолели бесконечную дорогу от аэропорта на океанском побережье до Бенгалии, как брат и сестра.
Амир думал: «Когда мы вернёмся в Мумбай, будем одни, я попрошу Гоувинда и Азифа, очень серьезно попрошу оставить нас. Я буду любить её снова и снова». Потом он заставил ум расслабиться и потушить эти мысли – в доме родителей они могли опалить стены.
Ночью ты смотришь в дома
Кто идёт безлунными ночами
С кожей лотоса и лотосной стопой
Через запрещенные границы.
Тишани Доши, «Другая его женщина»
Ночью ты смотришь в дома, брат, своим сухим бенгальским глазом, круглым глазом Рабиндраната Тагора.
Люди не спят, а слушают тебя изо всех сил. Дети не спят, им страшно сгореть во сне. Страшно, что всех убьют, и маму тоже, раз она верит в Дургу и Лорда Кришну или она верит в Аллаха. Дети боятся плакать, чтоб не тревожить родителей и чтоб чудовище войны не пришло к ним в дом.
Мария проваливается в густую воду сна и тут же просыпается вся потная. Кто-то только что тяжело хрипел прямо над ней. Она встаёт и приоткрывает деревянную дверь. Далеко за городом уже начался рассвет. В серых сумерках у решётки так же близко, как стояла корова, пошатывается человек. Он схватил себя под рёбрами, в руки его течёт чёрная кровь.
Он замечает её в щели, его белки вспыхивают сумасшедшими лунами. Вдруг он срывается, бежит, весь тряпичный и шаткий, на длинных слабых ногах. Кровь разлетается по улице, как дикое конфетти. Держите, держите подступы горячей молитвой, сироты!
– Боже, – шепчет Мария, – что это за место?
«Со мной ничего не может случиться», – думает она. Это сражение для неё чужое, это страна лишь декорация к её любви. В голове загорается огонь: «Никто даже не знает, где я, на какой точке карты. Буду писать маме каждый день. Даже если меня не простят, так хоть будут знать, что я не умерла».
Мысли снуют, как насекомые в норе: «Где-то в мире лежат сейчас на таких матрасах с пружинами и кокосовой стружкой. Они даже не представляют, что здесь люди бегают по ночам в крови. Пахнет его кровью! Он залили ей воздух». Она не может спать, ей слишком липко от пота и грязно от пристройки.
Мария крадётся, стараясь быть невесомой, живот втянут, она ссутулилась. Проёмы дома освещены светом горящего Асансола и близкого утра. Зыбкий свет попадает через окна и блуждает по кривым пространствам. Комната Амира заколдована, каждую ночь её не отыскать. Шторка, которой отделён закуток девочек, похожа на зелёный сумрак леса.
По ночам сестрёнки ловят по радио передачу из Бангладеш. Ничего не работает в городе, только волна из соседней страны чудом попадает в приёмник. Через треск помех на бенгали читают письма слушателей о встречах с призраками. Кто-то столкнулся с бешо бхутом в бамбуковой роще. Зачитывают его историю: «Бешо легко узнать: если кругом тихо, и только в зарослях гуляет ветер, это играет дух…» Помехи, треск. «Бешо бхут выпил из старосты посёлка здоровье, тот едва добрался до деревни». Тишина, снова треск. «У Шьямангара дальнобойщики видели призраков, которые притворились совами». Долгие-долгие монотонные помехи. «Больше всего поступило писем о белоглазых русалках чикол бури, девушках, которых никто никогда не любил. Уж этих-то полные реки в наших краях». Обрыв, тишина, протяжный гудок.
Родители спят за аркой, завешенной до пола продолговатыми бусами, которые переливаются во мраке. Как же Мария их любит сейчас! Ей смешно, что они не замечают её. Словно малые дети, думают, что если закроешь глаза, так всё остальное исчезнет. С чего-то она взяла, что все будут обожать её просто за цвет кожи – случайный подарок расы. Оказалось, она противоестественна, клин в укладе их жизни, нечто сродное духу бамбуковой рощи и русалке.
Амир слушает её тихие ночные шаги, самые прекрасные в мире. Чтоб скоротать часы душной ночи, он рассуждает сам с собой о том, что религии – глупость для занятия человеческого мозга. Мама заставляла его раньше ходить в мечеть. Там он мучился от скуки и желал спорить с имамом. Ему хотелось крикнуть: «Эй, дядя, подожди, разве мы должны быть столь скромными? Почему мы должны всё время подавлять себя?». Но, конечно, он ничего не кричал, а молча сидел, вытирая пот со лба.