Страница 36 из 76
Смущение, острое и жгучее, пронзило меня насквозь. Не то чтобы меня волновало мнение Молли или Киллиана обо мне. Но меня беспокоило, что мне есть до этого дело, что несколько резких слов так сильно расстроили меня.
Дверь открылась, и Киллиан вошёл без приглашения. Его шаги эхом отдавались в пространстве, но ни Молли, ни я не двигались.
Я хотела напомнить ему, что он не приглашён. Что я не хочу видеть его здесь, но не могла найти в себе мужество даже взглянуть на него. Если бы я была ближе к окну раздачи, я бы уже выпрыгнула из него и убежала.
И никогда больше не появилась бы.
— Ненавижу плохие отзывы. Я имею в виду, я очень ненавижу их. Не думаю, что есть ещё что-то, что я ненавижу даже больше, — он встал рядом со мной, его слова были честными, но тон мягким. — Разве что баклажаны. Ещё я ненавижу баклажаны.
Я замерла, вспомнив его реакцию на мой отзыв в "Yelp". Нетрудно было представить, как сильно он ненавидел негативные отзывы. Даже в шутливом виде.
Он подошёл и встал рядом со мной, не касаясь, но достаточно близко, чтобы его присутствие проникло во все мои чувства, проникло так глубоко, что я почувствовала его в своей крови, в своих костях... в своём дыхании.
— Одно дело, когда они исходят от критика, — продолжил Киллиан. — Но физически больно, когда это исходит от постоянного клиента или от кого-то, кто тебя совсем не знает. Тогда ты понимаешь, что это была не маленькая формальность или незначительная ошибка. Тогда ты понимаешь, что ты просто отстой.
Я улыбнулась, слабо и едва заметно, но я почувствовала, как по моей разъярённой броне пошла трещина.
— Я думала, ты пришёл сюда, чтобы утешить меня.
Его тон стал дразнящим.
— Ты так юна, Делайн. Очень юная. И такая наивная.
— Прекрати эти комплименты. Серьёзно, моё эго похоже на... — я издала звук взрыва, имитируя движение обеими руками.
Он повернулся и опёрся бедром о столешницу.
— Сколько тебе лет? Пятнадцать? Шестнадцать?
— Боже, прекрати.
Его губы снова дрогнули.
— Я пытаюсь сказать, что я старше тебя. Мудрее. Я занимаюсь этим гораздо дольше, чем ты, и могу честно сказать, что они все жалят. Каждый из них. Нет никакого способа обойти боль. Невозможно игнорировать чувство собственной некомпетентности. Ты просто должна пережить это и двинуться дальше.
Я знала, что он прав. Я уже сталкивалась с этим. Это не первая моя плохая ночь. Даже близко нет.
Но это была первая дерьмовая ночь, которая полностью принадлежала мне. Я не работала на кого-то другого. Не было имени другого шеф-повара на проекте или баннере. Он мой. Полностью. И я всё испортила.
— Назови их, — потребовал он.
Я подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Я была совершенно счастлива, глядя на его бороду, но теперь мне нужны были его глаза, сила, которая всегда присутствовала в них... смелость.
— Назвать что?
— Назови свои страхи. Причины неуверенности. Озвучь правду, которую ты услышала в жалобе, то, что тебя так взволновало, что ты готова всё бросить.
Логика начала пробуждаться в моей тёмной ночи жалости. Я поняла, что он был прав. Мои страхи стали препятствием в моей груди, клубком лжи, страхов и неуверенности. Я открыла рот, желая произнести их вслух, но не смогла. Они застряли в горле, неудобный комок превратился в зазубренный валун.
— Моя курица была безвкусной.
Его глаза распахнулись, выдавая удивление. Он и подумать не мог, что такое возможно со мной.
— Ты забыла о соли. Не так ли?
Я возненавидела его ещё больше за то, что он дразнил меня. Ненавидела и находила его приятным.
— Я не забыла, — проворчала я. — Я просто... ух, я просто использовала её недостаточно. А мои вафли были слишком пышными. Я пережарила половину из них, пытаясь справиться со всем.
Он ухмыльнулся мне.
— А что ещё?
— Не думаю, что смогу справиться. Это уже слишком. Слишком трудно. Я не знаю, что делаю. Я никогда не несла ответственность за собственную кухню. Не знаю, почему я решила, что смогу вести свой собственный чёртов бизнес, — я хлопнула себя ладонью по губам, удивляясь, что сказала так много.
Удивительно, что я так много чувствовала.
Киллиан утратил свою улыбку, своё веселье. Эти зелёные глаза ярко блестели над тёмной бородой, видя во мне больше, чем я когда-либо хотела показать ему.
— Теперь ты понимаешь, насколько абсурдны эти мысли? У тебя была плохая ночь. Ну и что? Ты кое-что узнала. Ты довела себя до предела и выяснила, на что способна. Что работает. Что не работает. И теперь ты можешь продолжать жить своей жизнью. Ты не будешь готовить это блюдо. Ты больше никогда не будешь пользоваться этим старым куском дерьма — вафельницей, — он дважды оглянулся на неё и его глаза расширились при виде того, что вафельница была покрыта засохшим тестом и ржавчиной и стояла на резиновых ножках. — Господи, что это за штука? — он подтолкнул сломанную ручку кончиком пальца, как будто боялся, что это вызовет у него какую-нибудь болезнь. — И ты будешь помнить этот грёбаный вкус. Да?
Я кивнула, даже когда сказала:
— Я ненавижу тебя почти так же сильно, как ненавижу соль.
Его губы дрогнули в почти улыбке.
— Ты же не ненавидишь соль, — он шагнул ближе. — И ты точно не ненавидишь меня.
— Ненавижу, — настаивала я.
Но вышел лишь неубедительный шёпот. И грязная ложь.
Он проигнорировал меня.
— Тебе не нужно беспокоиться об этом, Делайн. Ты справишься. Мы переделаем меню, и завтра будет лучше.
— И это всегда срабатывает?
— Что?
— Твои разговоры, то, что ты припоминаешь всё своё дерьмо. Это всё, что нужно, чтобы двигаться дальше?
Намёк на что-то играл на его лице. Может быть, сожаление? Разочарование? Трудно было сказать, но что бы это ни было, внутри у меня снова похолодело. Я знала ответ ещё до того, как он произнёс его вслух.
— Нет. Но когда это терапевтическое дерьмо терпит неудачу, мы делаем то, что делаем лучше всего.
— И что же?
— Мы готовим, Делайн. Да ладно, мы же повара. Поэтому, мы готовим. Ни для них, ни для людей, осуждающих нас. Мы готовим для себя. Мы делаем всё, чтобы напомнить себе о том, как мы чертовски удивительны.
Я рассмеялась, и это был первый раз за всю ночь, когда я наконец-то снова почувствовала себя собой. Чёрт, может быть, впервые за много лет я снова почувствовал себя собой. Не та омрачённая, сломанная версия, какой я была со времён Дерека, а настоящая я. Та, которую спасала стряпня и наделяла силой кухня.
— Я думала, ты хочешь сказать, что напиваемся, — сказала я ему. — Что когда всё остальное терпит неудачу, мы напиваемся.
Он усмехнулся и потянулся к миске со специями.
— Ну, это мы тоже делаем.
— Эй, Вера? — выкрикнула Молли из-за моей спины.
О Боже, я совсем забыла, что она здесь. Я резко повернулась к ней, надеясь, что она не заметит, как вспыхнули мои щёки или как я была поглощена Киллианом последние десять минут.
— Ой, извини. Боже, Молли, прости.
Она бросила на меня многозначительный взгляд, безмолвно выкрикивая всё, что я не хотела ей показывать. Её брови заплясали над глазами, и она сделала молчаливый жест в сторону Киллиана — поцелуй, а затем что-то более вульгарное.
— Ничего страшного, если я уйду? Мне завтра рано вставать и я хотела бы пойти домой.
Она лгала. Мы завтра утром собирались вместе позавтракать, и договорились об этом меньше часа назад.
Я прищурилась, глядя на неё.
— Ты уверена?
Невинно улыбаясь, она кивнула.
— Совершенно уверена.
— Ты не хочешь подождать ещё час или около того?
Она направилась к двери, на ходу собирая свои вещи.
— Нет, всё хорошо. Увидимся завтра, Вера. Пока, Киллиан.
— Пока, Молли, — бросил Киллиан через плечо, полностью поглощённый своей новой улучшенной смесью специй.
Я ничего ей не сказала. Я была совершенно уверена, что никогда больше не заговорю с ней.
По крайней мере, до завтрашнего утра, пока мы не встретимся за завтраком.