Про Life

Внутри шевелился ребёнок.

Сергей вытащил его из корзины вместе с ворохом лежалого белья и бросился бежать.

Напряжение следовало по пятам, усиленное скоропостижной вьюгой. Небо было как лист железа с выскобленными на нём снежинками. Низко надвинутое на неправильно расчерченный лёд, оно немногим от него отличалось.

Грёз и близнецы были на полпути к берегу, когда грянуло представление. Лёд завибрировал под ногами.

— Как бы они под воду не ушли, - обеспокоенно заметил Андрей.

Возле набережной их уже ждали. В снежной мгле тускнели сани, запряжённые собаками, которые помнили запах страха близнецов. Из саней выпрыгнула Мила с потемневшим от гнева лицом.

Андрей загородил близнецов.

— Он что, не сказал тебе? Мы всё обсудили. Идите в полицию, пишите заявление. Но есть свидетель, что в этот день парни с Гастролёром не встречались.

— Свидетель, совершенно верно, - поддакнул Сергей. – Александр Елисеев, слышала о таком? Он – сын…

— Где ребёнок? – рявкнула Мила.

Она оттолкнула Андрея так, что он поскользнулся и еле устоял на ногах, а сама шагнула к близнецам… и замерла. Серёжа увидел её мысли так отчётливо, будто по лбу у Милы проносилась бегущая строка: «Кто знает, чем они занимались всё это время». Сергей понял, что женщина не решится ударить близнецов.

Мила тоже это поняла и взвыла от бессильной злобы, нацеливаясь пальцами в лицо Герману. Ногти у неё были чёрные, будто отдавленные. Брат без труда отвёл её руку и прокричал:

— Что – ребёнок? Что вы с ним сделали?

— Не твоё дело! Где ребёнок?! – невпопад огрызнулась Мила и отступила, тяжело дыша. – Он пропал!

— Уж мы-то постоянно были на виду у кого-то из труппы, - сказал Андрей. – Бродят у вас все, кому не лень, конечно. Я ещё в тот раз обратил внимание.

Повеяло холодом – то ли от него, то ли от метров и метров тёмной окованной воды, которую Грёз попирал подошвами, хмурый, застывший, сам как ледяная глыба.

— У нас тут рабочие, арендаторы, пойди запомни всех. Нам что, у каждого встречного документы требовать? Побродят и купят билет.

— Устроили проходной двор, сами и виноваты.

— Если я узнаю, что это всё-таки…

Голос перехватило, как будто Мила глотнула холодного и обморозила горло. Она ткнула в близнецов пальцем. Ветер толкнул её под локоть, и точка, которую она на них ставила, обернулась длинным тире.

— Вы тогда у меня бедные будете! Клянусь, я привяжу вас к саням и протащу по всему побережью.

Сергей торжествующе усмехнулся. Они с братом были два разных человека, и сестра Кукольника не смогла разубедить в этом даже себя, проговорилась. Серёжа её больше не боялся.

Женщина прыгнула в сани, обрушила на собак хлыст – раз, и ещё раз – и скрылась, объятая лаем и дребезгом. Там, где разворачивались сани, остались глубокие царапины, как будто зацепилась когтями гигантская птица, пытаясь взлететь. Под ними почти невозможно было рассмотреть тонкий конькобежный пунктир.

Грёз переглянулся с близнецами. К его щеке прильнул солнечный луч, непонятно как затесавшийся в хоровод, который водила зима. Солнце, смазанное пятно за плечами, объединилось с сошедшим с берега туманом. Надо льдом стоял густой карамельный свет.

На вмёрзшей в залив береговой линии, которая выделялась как основание торта под слоем желе, близнецы нашли коньки со звёздами на голенищах.

Палочник укрылся на каменистом клочке берега и сидел так неподвижно, что голуби стучали клювами у его ног. Температура опустилась много ниже нуля, а у Палочника даже не было шапки. Казалось, подуй ветер – и растущие дыбом волосы, лёгкие и почти прозрачные, облетят, как одуванчиковый пух. Заволновавшись, Сергей ускорил шаг, но Палочник поднялся ему навстречу, расстегнул ремни эргорюкзака и передал близнецам Волчонка.

Сутулый силуэт, застывший в ореоле бьющего в глаза света, как муха в янтаре, ещё долго не выходил у Сергея из головы.

В подсказанном навигатором местечке, удачно укомплектованном придорожными биотуалетами, так что поворот не просматривался, Грёз съехал с трассы, чтобы проверить, нет ли погони.

Сергей положил ребёнка на сидение, развернул и рассмотрел со всех сторон. Ничего странного или пугающего, если не считать расселину рта. Просто человечек, только очень грязный.

— Считайте меня кем хотите, но я согласился его забрать только для того, чтобы отвлечь Гастролёра, - сказал Андрей.

— Вот видишь, как удачно совпало, - благосклонно заметил Серёжа. – Ты лучше скажи, почему не рассказал ему всё как есть?

Он, как мог, укутал Волчонка – свободные концы тряпок торчали отовсюду – и вернул в эргорюкзак.

— Если бы я дал ему понять, что знаю о расписке, то он заподозрил бы нас в сговоре, - объяснил Грёз, заводя машину. – А так он думает, что проблема лишь в том, что я ему не верю, и вы тоже будете мне врать, что ничего не писали. Если бы он догадался, что подпись поддельная, то не позволил бы нам так просто уйти, это точно. Так что переполох нам на руку.

«Вот только теперь к нашим преступлениям добавилось похищение», - подумал Сергей.

Спустя какое-то время ровное дыхание брата защекотало щёку. Убаюканный ездой, монотонной речью Андрея и тёплой тяжестью Волчонка, Герман задремал. Сергей бросил взгляд в зеркало и увидел, что лицо брата разгладилось. Обычно он спал, как часовой на посту – даже сквозь сон Сергей не переставал ощущать сковывающее Германа напряжение.

Выходит, подействовало?

— Почему ты тогда приехал за нами к Кукольнику? – спросил Сергей.

— Ну, ты оставил свои пуговицы, - рассеянно ответил Грёз. – Так я понял, что, по крайней мере, один из вас не собирался уходить навсегда.

Серёжа ощутил растущую благодарность, которая распирала его изнутри.

— Андрей…

— Не надо, - отрезал тот и стиснул руль до побелевших костяшек.

— Послушай…

— Не говори ничего. Что бы ты сейчас ни сказал, меня это в любом случае огорчит. Стоит ли начинать?

— Почему ты не хочешь просто выслушать? – с досадой спросил Сергей.

— Да потому что ты был прав насчёт меня, парень! Ошибся лишь в одном – что решил, будто я собираюсь демонстрировать вас за деньги. У меня был другой расчёт.

— Наш идентификационный химеризм, - сказал Сергей и удивился тому, что смог это выговорить. Что вообще смог это вспомнить.

— Верно. Я был настолько одержим своей целью, что… Короче, неудивительно, что в конечном итоге у меня не осталось ничего, кроме неё. Есть в этом какая-то высшая справедливость, не так ли?

— Не знаю. Нет. Ты заслуживаешь того, чтобы у тебя всё было хорошо, - волнуясь, сказал Серёжа.

На лицо Грёза наползла тень. Он отогнал её взмахом ресниц.

— Не-а, не заслуживаю я ни черта. Вас я тоже не заслуживаю. Я видел, какая сумма указана в расписке. Она совпадает с той, что поступила на мой счёт от анонимного благотворителя вскоре после вашего побега. Только одного не могу понять – если вы с самого начала собирались мне помочь, зачем тогда было пытаться меня грабить?

25.

Грёз подвёз близнецов к театру, где сегодня стартовала Неделя моды, пожелал удачи и отправился на квартиру, снятую Лерой, которая приехала несколькими днями раньше. Герман с тоской проводил машину взглядом.

Тоска тут же встретила радостное, фонтанирующее сопротивление. На близнецов налетел Шура Елисеев в ослепительно-белой рубашке с манжетами, испачканными пеплом. Присмотревшись, Герман понял, что это нарочный фабричный окрас. В руках у Шуры была заткнутая полотняной салфеткой бутылка шампанского.

— Какой же ты красивый, засранец, - с восторгом сказал Герман. – Ненавижу тебя!

— Как вам тачка? – довольно спросил Шура.

Он кивнул на припаркованную у театра машину, новенькую, японскую, цвета морской волны – не банального сине-зелёного оттенка, который обычно впаривают под этим названием. Нет, цвету хватало прозрачности и глубины, и электрические отражения плыли по нему, как огни с другой стороны бухты. Имея такого брата, Герман кое-что понимал в цвете.