Про Life

Над замёрзшим заливом возвышался театральный шатёр. Изображённые на нём силуэты отражались во льду. Если прищуриться, то казалось, будто это просвечивают сквозь лёд утопленники, колеблемые тёмной водой.

— Ну что, поищем Гастролёра? Или нет, лучше я ему позвоню, - предложил Грёз.

Сергей полной грудью вдохнул сухой северный воздух, по которому, как ни странно, скучал.

— Ещё чего. Найдём, куда он денется.

— Как хочешь. Вообще я о вас подумал. Что вам будет неприятно всё это видеть снова.

— Раньше надо было думать.

Машину оставили на берегу. Чтобы добраться до Кукольного театра, за отдельную плату можно было нанять запряжённые собаками сани с полозьями, как два ятагана. Так и поступили.

Первые зрители, пешие и санные, спешили на поиски билетной кассы. Возле проруби на корточках сидела сестра Кукольника. Сергей узнал её со спины. В проруби, высунув беззубую пасть, шевелилась крупная рыбина. Усыпанная пайетками, жёлтая, она изображала то ли золотую рыбку, то ли сказочную щуку. Рядом томились в ведре её сородичи, и стоял баллон краски для боди-арта.

Герман надвинул капюшон «кобры» пониже и ускорил шаг. Они смешались с толпой.

Оставив позади кассу и чадящую островерхую палатку, столовые запахи которой вызывали тошноту, Герман вышел на задворки лагеря. Лёд здесь был рыжий, кое-где долблёный, в проталинах с чёрными серединами. Над прорубью висело ведро для умывания. Сушилось на обрывке троса заиндевелое бельё. В ржавой луже валялась горелая ёлка с липким клоком оплавленной гирлянды на боку.

Вполоборота к шатру стояла фура. Герман обошёл её и ткнул пальцем в «Газель».

— Уверен, что он там. Если не ушёл куда-то специально, чтобы мы с ног посбивались.

— Он не настолько хочет нам нагадить, чтобы морозить задницу на улице. Он нас всерьёз-то не воспринимает, - сказал Сергей.

— И напрасно, - подхватил Грёз. – Вы такие бабки у него увели. Но я с тобой согласен, Серёга. Гастролёр уверен, что мы у него в кулаке. Когда человек в чём-то настолько уверен – он, считай, проиграл.

— А ты? Уверен, что сможешь нас отстоять?

— А-а, иди ты.

Дверь «Газели» распахнулась.

— Проходите, проходите! – взревел Кукольник и, взглянув на близнецов, алчно добавил: - Гости дорогие.

Сидения были завалены одеждой. Не вся из неё принадлежала хозяину. Тут же располагался кальян и церковные свечи, от которых у Сергея по спине побежали мурашки. На зеркале заднего вида висела аромалампа. Грёз поспешно закурил, чтобы перебить приторный смрад, стоявший внутри.

Кукольник сиял, как начищенный самовар.

— Я слыхал, коллега, что вы с супругой расстались.

— Не совсем так. Она меня бросила, - обезоруживающе ответил Андрей.

— Какая жалость! Душа болит, как представлю…

— Не стоит переживать. Тебе это всё равно не грозит. У тебя ведь нет жены.

Кукольник пятернёй причесал бороду и выпутал из неё проводок гарнитуры.

— Разве человек, посвятивший жизнь искусству, вправе обременять себя семьёй? Её мне заменяла труппа. Но недавно я решился. Стал отцом, - сказал он и скомандовал в гарнитуру: - Мила, принеси Волчонка.

В микроавтобус поднялась сестра Кукольника. На голове связка кос, к косам пристёгнута шляпка с вуалью, вуаль бросает тень на угревую сыпь. В руках – какой-то свёрток, который она протянула Кукольнику.

— Прошу, - провозгласил тот и уронил свёрток на колени близнецам. – Так сказать, первый блин! Я когда-нибудь говорил, как высоко оцениваю твои методы, Андрюша? Брать их к себе ещё детьми – отлично придумано!

Это оказался младенец, завёрнутый в бурую толстовку. Аккуратно, чтобы не зацепить его сигаретой, Грёз отогнул капюшон. Обнажилась дыра челюсти, расщелина нёба, изувеченная розовая мякоть с проросшим из неё единственным зубом. Андрей поморщился, как от пощёчины.

— Это не уродство, - заключил он.

— Что же это, по-твоему? Пикантная изюминка?

— Это, бесспорно, самая внушительная волчья пасть из всех, что я видел. Но после операций от неё не останется и следа.

— Тю! – присвистнул Кукольник. – Да когда такие операции входили в ОМС? Лет тридцать назад? Право на жизнь с момента зачатия дорого обходится государству. Всю это плесень, что развели в приютах, приходится кормить и содержать.

— Благодарю за экскурс в систему социального обеспечения, - сухо отозвался Грёз. – Но ты забыл о фондах. Люди охотно помогают таким малышам. Тем более, прогноз лечения благоприятный.

— Это уже мне решать. Я – против хирургического вмешательства. Я знаю, что имею право. А когда настанет пора ему самому распоряжаться здоровьем, я уж как-нибудь растолкую, что почём. Да, мой Волчок, смоляной бочок? – проворковал Кукольник, подавшись вперёд.

— Ну и гнида же ты, - сообщил Андрей и затушил сигарету в подсвечнике за неимением пепельницы.

Мила вскинула сбритые и заново нарисованные брови, но промолчала. Её взгляд довлел над близнецами. Её пот пахнул яблочным уксусом. Сергей всё ещё её боялся.

— Сделаю вид, что не слыхал, - снисходительно ответил Кукольник.

— Тебе это нетрудно. Ты только тем и занимаешься, что делаешь вид, будто чего-то не слышал. Ты хотя бы показывал ребёнка врачу? Волчья пасть может являться признаком других, скрытых пороков. Он может просто не дожить до того момента, когда сможет решать сам.

Кукольник улыбнулся так широко, что обнажились корни зубов.

— Что ж, раз так, то и с операциями нечего заморачиваться, верно я говорю?

Младенец издал крик провалом рта. Кукольник кивнул Миле, и она забрала и унесла Волчонка. Сергей выглянул им вслед, но окно запотело.

Пока он протирал его рукавом, Кукольник успел нажаловаться, как близнецы вероломно сбежали, обокрав его напоследок. Он размашисто хлопнул по сидению, а когда убрал ладонь, то под ней оказался паспорт.

— Узнаёте?

Грёз пролистал его. На фотографии был Герман. На документы их с братом фотографировали по отдельности, отрезая в графическом редакторе… всё лишнее.

— Надо же, нашлась пропажа, - разыграл удивление Грёз. – А мы объявление в газету давали. Жаль, что ты не читаешь наших газет. Упустил возможность вернуть документ за вознаграждение. Подзаработал бы… А это ещё что такое?

Из-под обложки паспорта выпал сложенный лист бумаги. Грёз развернул его и пробежал взглядом, мрачнея на глазах.

Герман вскочил:

— Андрей, я могу всё объяснить!

— Чего ты лезешь, когда взрослые разговаривают? – осадил его Кукольник. – Иди, погуляй пока, будь хорошим мальчиком. Да и представление скоро начнётся. Не пропадать же билетам.

У входа в шатёр импровизированными воротами высились два флагштока. На одном из них кто-то вздёрнул марионетку. «Вздёрнуть бы рядом Кукольника», - подумал Сергей и предъявил билет прикованному к флагштоку капельдинеру.

Приземистый и угловатый, тот напоминал накрытую тряпкой груду покорёженного металла. Изучив билет, капельдинер разомкнул перед близнецами бархатную перемычку заграждения и оскалился, что, вероятно, означало улыбку.

В шатре громоздились железные трибуны с пятнами ржавчины у подножья. Над микшерным пультом нависал звукооператор. Тень его горба и большого носа была неотличима от рисунков на шатре.

Зрителей пока было немного. Между ними с напитками в эргорюкзаке сновал официант. Широко распахнув глаза, он затормозил перед близнецами. Из-под кромсающих лёд коньков вырвался визг.

Это был Палочник. Свитер крупной вязки опутывал его, как рыболовная сеть. Рукава были коротковаты.

— Откуда вы взялись?!

В ответ Герман радостно помахал билетом.

— Ну понятно. Не ожидал от вас, - помрачнел Палочник.

С усилием, как рыба в полузамёрзшей воде, он скользнул в сторону. Герман засеменил следом, мелко перебирая ногами, чтобы не упасть. Он схватил Палочника за холодное запястье.

— Да стой же ты! Как ты мог подумать, что мы тут ради развлечения? Как тебе вообще пришло такое в голову?