Про Life

Он насквозь видел, что они боятся, будто доктор заберёт у них Грёза, ввергнет в застенки клиники и залечит до необратимости. Но и сам Свечину не звонил.

Неизвестно, чем всё могло бы кончиться, если бы однажды дом не встретил их вымытыми до блеска окнами и полами. Из ванной выглянул чисто выбритый Грёз. Он как ни в чём не бывало пожелал всем доброго утра и предложил близнецам прокатиться.

Герман понял, что настало время для разговора.

— Сходим в кино? – предложил Грёз, когда машина выехала со двора.

— Не хочется что-то, Андрей.

— Тогда в кафе? Или просто погуляем? – не сдавался он.

— Да ну…

— Может, машину тогда помоем?

— Ну, это можно, - согласился Герман.

Они уехали за город, туда, где земля, расступаясь, исторгала немного воды, натаскали её бутылками и облили машину. В разводах пены красавица с капота выглядела русалкой. Лишь сейчас Герман разглядел в ней черты Елены Георгиевны, прямые и светлые как лучи. Наверное, так она выглядела в мечтах Грёза в то время, когда ещё не была его женой.

У близнецов замёрзли руки и покраснели даже под ногтями. Заметив это, Андрей объявил перекур. Они сели в машину. Грёз включил печку и радио. Заиграло ретро.

— Скоро мне придётся уехать, - сказал Грёз.

— Надолго? – в растерянности спросил Герман.

— Может, даже навсегда.

Герман почувствовал себя обманутым.

— Я-то думал, мы ещё можем стать семьёй, - сказал он. – А ты притащил нас сюда и теперь бросаешь. Как это на тебя похоже! Но почему?! Почему ты снова куда-то едешь?

— Потому что мне надо закончить то, что я начал задолго до нашего знакомства. Потому что я уже проходил свидетелем по делу об информационных преступлениях. Потому что моя точка доступа затварена, а значит, пользоваться ею опрометчиво.

Герман поднял глаза на Грёза и осёкся. Тот смотрел прямо на него, без намёка на косоглазие.

— И потом, я же не сказал, что собираюсь ехать один, - примиряюще сказал он.

— Андрей, если ты собираешься заниматься тем, о чём я думаю, то это не лучшая идея, - сказал Герман как можно серьёзнее. – Ты знаешь, что это может быть опасно? Люди даже пропадают…

В этот момент он любовался собой. Хотя на самом деле ему очень хотелось согласиться на всё, что бы ни предлагал Грёз.

— По-твоему, я их ем, что ли, этих людей? Ходят слухи, что они до сих пор где-то в Эйфориуме.

— В таком месте или состоянии, которое даёт власть над памятью и субъективным временем, - припомнил Герман. – Сказки, для тех, кто боится признавать очевидное. Нет-нет, никто не сел в тюрьму и не пропал без вести. Они просто перенеслись в волшебную страну.

— Ты когда-нибудь слышал о том, как во время отладки Эйфориума тестировщики что-то не поделили? Один из них оказался эйфотворящим. Он надавал остальным в «лягушатнике», и у них появились синяки. Настоящие синяки, понимаешь, Герман?

— Я тоже слышал кое-какую историю, - вставил Сергей. – У нас в детдоме был парень с родимым пятном на пол-лица. Он говорил, это из-за того, что когда его мать была им беременна, она испугалась пожара.

— Спасибо за прекрасный пример, Серёга. Это только подтверждает мои слова… А время? Даже не скрывается, что ускорять и замедлять его – обычная практика в Эйфориуме. В полтора, в два раза, но почему не больше? Кто это сказал?

— С памятью всё равно ничего не поделаешь, - заспорил Герман. – Даже те, кто переживал амнезию, не могут её воспроизвести. Невозможно вспомнить то, как ничего не помнил. Это все знают!

— Кто тогда воспроизвёл полёт? – с непонятной интонацией спросил Андрей.

— Откуда мне знать. Птицы, наверное.

— Животные эйфонесовместимы. Не та нервная система.

Герман промолчал. Летать в Эйфориуме получалось так же естественно, как дышать, и Герман никогда не задумывался над тем, как это выходит.

— Короче, если ты не можешь себе чего-то представить – это ещё не значит, что этого не существует, - подвёл итог Грёз. – Мы живём в мире, где спецслужбам давно доступны техники манипуляции памятью. А фармакология, а гипноз? Возможности мозга не изучены до конца. А ты говоришь, будто есть что-то невозможное, и где – в самом Эйфориуме. Как будто есть сила могущественнее воображения.

— Это всё, конечно, хорошо, но у меня вопрос. Нельзя ли вообразить кучу денег, чтобы она появилась в реальности, как те синяки? – поинтересовался брат.

Грёз смешался.

— Ну… нет, конечно, но…

— Нет-нет, я хотел узнать только это, - остановил его Серёжа и вздохнул: - Опять весь шум из-за мнимых величин.

— Вот именно, - поддержал Герман. – К чему этот разговор? Абсолютной власти над временем и памятью не бывает даже в Эйфориуме. Иначе бы каждый…

Он запнулся. «Я бы придумала себе жизнь с нуля. Это была бы хорошая, чистая жизнь. А потом – увеличила субъективное восприятие времени во много раз и запретила автоотключение», - вспомнил он.

— Я был одним из первых выворотней в русскоязычном сегменте Эйфориума. И я единственный из них, кто остался на свободе. Извини, тебе не кажется, что это перебор – учить меня, что там бывает, а чего не бывает? Но ход твоих мыслей мне нравится. «Иначе бы каждый хотел заполучить эту власть» - ты же так хотел сказать? Именно это я и собираюсь сделать.

Фраза повисела в воздухе и растворилась. От неё веяло безумием… но Герман уже успел подумать: «И я тебе в этом помогу».

В Оазисе не было никого лучше Германа, и если существовал хоть один шанс прожить хорошую, чистую жизнь – не настоящую, но лучше настоящей, он должен был попытаться.

— Если это имеет значение, - добавил Грёз, - Лера тоже в деле. Ты не подумай, ей не придётся снова сбегать. По согласованию с психологом и лечащим врачом она едет на курсы… какие-то там курсы, я не вникал. Мы сможем объединить наши усилия.

Это бы довершило дело, но заговорил брат. Каждое его слово больно вонзалось в Германа:

— Прежде чем ты продолжишь, Андрей, придётся кое-что прояснить. Герман не один, если ты не заметил. Есть ещё я. И я своего согласия давать не собираюсь.

Мысли дрожали и путались. Герман полез за колодой карт, чтобы предложить брату разрешить спор привычным способом, но рука вышла из-под контроля и вышвырнула карты из машины – на сбрызнутые водицей камни, где их сразу растащил ветер.

— Герман, речь не о том, кто из нас пойдёт в магазин! Так не делается! Приди в себя!

— Послушай… - начал Герман.

Сергей закричал:

— Нет, это ты послушай! Ты завязал. Ты сам так говорил, и я тебя за язык не тянул! Нравится тебе Эйфориум, так подключайся и сиди там хоть сутки напролёт. Я потерплю! Я всю жизнь терплю! Только не влезай больше ни во что, хватит! Хватит уже, Герман!

Окончательную точку поставил спокойный голос Грёза:

— Ты бы прислушался к брату, Герман. Он ведь прав.

— Прав он, как же! – вспыхнул Герман. – Разве можно решать за нас обоих? Кто ему дал такое право?!

— Ему нельзя, а тебе, выходит, можно?

Город лежал в низине, окутанный туманом, похожим на испарения сухого льда. Герману хотелось сесть за руль, разогнать машину и всё закончить. Он не понимал, как жить дальше, и ему никогда особо не нравилось жить.

«Зачем даже пробовать, если итог известен заранее?», - шепнула Лера из закоулков памяти. Если бы только у них было больше времени, Герман смог бы её переубедить.

— Но это не значит, что мы не поедем вместе, Герман, - сказал Грёз. – Я слышал, приближается мероприятие, на котором очень хочет присутствовать один наш общий знакомый…

— Спасибо, что вспомнил, - буркнул Серёжа. – Я польщён.

— Есть ещё кое-что. Одна проблема. Откройте-ка бардачок.

Прямо в руки близнецам вывалились два прямоугольника из лощёной бумаги, на которых мутно переливались водяные знаки в форме черепов. Брат прерывисто выдохнул.

Это были пригласительные на шоу Кукольного театра.

КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР: АКТ 2