Про Life

— Помнишь, что я предлагал? – негромко спросил Герман. – Я от своих слов не отказываюсь. Только дай знать, если передумаешь

— Не всегда бегство – это решение проблем. И что-то мне подсказывает, что ты об этом прекрасно знаешь.

Герман отвернулся, но Лера схватила его за подбородок и заставила на себя посмотреть.

— Мы очень похожи, я сразу это поняла. Поэтому говорю, как есть. Такие, как мы, всегда будут жить кое-как. Подводить всех, кто к ним привязан. И никакое бегство это не исправит, к сожалению. Эйфориум – это тоже бегство. Не будет его – появится что-то другое. Всегда есть что-то ещё. – Она издала хриплый смешок, и изо рта вырвалось немного сигаретного дыма. – Тяжёлые наркотики, деструктивные секты. А потом одного из нас прибьют или посадят, и жизнь окончательно утратит смысл. Так зачем даже пробовать, если итог известен заранее? Мне очень жаль, Герман.

Лера погладила его большим пальцем по щеке и отпустила. Щелчком отбросила окурок.

— Ладно, я побежала, а не то такое начнётся… Я наберу тебя, как смогу. Только номер не меняй, ладно? Хорошо?

Андрей поехал вперёд на своей машине, чтобы проверить, всё ли готово для поминок, и копившаяся неприязнь, наконец, прорвалась.

— Откуда она узнала? Нет, вот откуда? – возмущалась Альбина и поглядывала на Карла, который в её глазах был главным подозреваемым.

— Ну, я ей сказала, - хмуро откликнулась Марина. – А тебе больше всех надо?

Она осталась со всеми дожидаться, пока подадут автобус. С дочкой Грёза Альбина пререкаться не осмелилась, но тут Серёжу угораздило спросить, о чём речь.

Взяв близнецов за локоть, Альбина отвела их в сторону и принялась втолковывать, что Лера эта пропащая, Андрей для неё столько сделал, а она отплатила чёрной неблагодарностью.

— Когда он нашёл Гену, она чуть ли в ногах не валялась – не смогу без него, он мой лучший друг! Андрей её пожалел, пристроил в семью…

— Подожди, так Глеб и Лера – из того же детдома, что и Гена, получается?

— По мне, так пусть там бы и оставались! – со злостью ответила девушка. – В общем, не знаю, что там за дружба была такая, только Лерка таскалась сюда совсем не к Гене. Она с Глебом шушукалась по всем углам. А после того, как Глеб уехал, нагрянула полиция. Лерка от всего открестилась, сказалась больной, а Андрея долго не оставляли в покое. Так ещё Леркины опекуны приходили, орали, мол, испортили им девочку, надо проверить, не секта ли тут.

Глаза Альбины заблестели. Она зашла на второй круг обвинений – и человек Лера конченый, и хватило же ей наглости явиться, и так далее. Серёжа скучающе перебил:

— Ты всё сказала? Мы тогда пойдём. Мне девчачьих разборок и на работе хватает. Думал, что отдохну – так нет, тут то же самое.

И, сокрушённо качая головой, брат проследовал в автобус.

— С каких пор ты защищаешь Леру? – полюбопытствовал Герман.

— Никого я не защищаю. Некрасиво это – поливать грязью за спиной, вот и всё. Но не мог же я так и сказать. Альбина бы не поняла. Даже ты не понял, хотя это очевидно.

— Тебя нелегко понять. Я уже давно даже не представляю, о чём ты думаешь.

— В данный момент я думаю о том, что не хочу, чтобы меня когда-нибудь зарыли в землю, - поёжился брат. – Пусть меня кремируют и развеют прах в каком-нибудь приятном месте. Надеюсь, ты не возражаешь? Хоть это мне не испорть, ладно?

24.

Однажды Андрей Грёз последовал так далеко, что пока добирался, его цель, головоногий малютка, умер.

— Он всё равно был не жилец. Его назвали в честь врача, который принимал роды, - сказала акушерка и добавила, предусмотрительно понизив голос: - Этот врач, конечно, ещё тот урод, но не в клиническом смысле.

А из уродов в клиническом смысле, говорила она, выживают лишь те, кому дают говорящие имена. Не зря же раньше больных и слабых детей называли по-плохому, чтобы обмануть смерть.

Может, именно поэтому Андрей оказался не готов к тому, что случилось с Геной. Андрей принимал на веру всё, что говорят о смерти. Он считал, что с ней не шутят.

На этом его и подловил Глеб. У него ведь не было уродств, по крайней мере, внешних. Он вообще не должен был оказаться в доме Грёз, но просил так искренне:

— Возьми меня с собой. Я всё равно скоро умру.

Андрей проникся. Он даже закрыл глаза на намёк, который стоял за этими словами. Возьми, не то Гена тоже не поедет, и не будет ему лечения помимо государственного. Глеб всё равно умрёт, но Гена последует в могилу за ним.

Тогда Андрей был моложе и не знал, что такой намёк – всё равно что дурное пророчество. Если за спиной стоит смерть и руководит всеми поступками, то рано или поздно она подменяет собой суть человека.

Глебу очень надо было вырваться из детдома, чтобы выжить, и он прибегнул к шантажу. И памятный скандал Глеб учинил так же взвешенно и расчётливо.

У него в кармане уже лежал билет до Мумбаи, оплаченный кем-то куда более могущественным, чем Андрей Грёз, и Глеб слов не выбирал. Или наоборот, выбирал те, что побольнее, чтобы порвать наверняка.

И ему удалось. Ни ополовиненные счета Грёзов – Глеб имел к ним доступ, поскольку помогал вести бухгалтерию, ни полицейские притязания – не только новый наниматель по достоинству оценил таланты Глеба, ни предательство Леры – она украла фи-блок и отдала Глебу, взамен на что тот обещал взять её с собой (и слова своего не сдержал: он же был не какой-то лох вроде Андрея) – ничто из этого не шло в сравнение с оскорблениями Глеба. Он говорил от чистого сердца, а значит, всё равно что правду.

Ночью после похорон Андрею снилось, что он бродит коридорами некоего детдома. Где-то здесь заблудился Глеб. Он нуждался в помощи. Андрея преследовали обрывки фраз – говорят, увеличили пособие; а вы слышали, держит тератобар; теперь понятно, почему он. Он оборачивался, но никого не находил.

Один голос звучал отчётливее других. Он звал Андрея по имени. Грёз узнавал этот голос, он был приятен ему – но откликнуться не мог, иначе произошло бы непоправимое. Зов усиливался. Андрей побежал, не разбирая дороги, уже осознавая, что видит сон, что ничем не поможет Глебу, что ему уже никто не сможет помочь…

— Андрей, проснись.

На краю кровати, отвернув простыню, сидела Елена. В чёрном платье, как будто и не ложилась.

В свете занимающегося утра её лицо казалось серым. Если бы не волосы – спело-русые, которые Андрей так любил гладить, он принял бы её за скопление предрассветных теней. Он подвинулся так, чтобы видеть солнце в волосах жены, но оно хмуро спряталось в облаках.

— Как хорошо, что ты меня разбудила, - сдавленно сказал Андрей. Он сразу почувствовал, что говорит что-то не то, но с каждым словом становилось только хуже. – Но почему ты встала так рано? Что-то случилось?

— Ухожу.

— Давай я тебя отвезу. Только в душ схожу. Подожди полчаса.

Солнце соизволило заглянуть в окна, и Андрей об этом пожалел. Рассвет был апокалиптически красен.

— Ты не понял, - сказала Елена потяжелевшим голосом. – Я ухожу от тебя.

***

Грёз помог Елене Георгиевне донести чемоданы до машины и, пока женщина складывала их внутрь, заботливо придерживал дверь. А после вернулся в дом, лёг на диван в гостиной и несколько дней не вставал и ни с кем не разговаривал. С лица так и не сошло дружелюбное выражение, с которым Андрей провожал жену. После захода солнца, проваливаясь в тени, оно напоминало оскал.

Без хозяина дом быстро пришёл в запустение. Одна за другой перегорели лампочки. По углам нарастала пыль, как и кто бы ни убирал, и в итоге все на это плюнули. Спали до обеда, а потом натягивали на себя что попало и заторможенно брели на пляж, чтобы проветриться и хотя бы прийти в себя.

Ни Марина, ни воспитанники не решались прибегнуть к помощи Свечина.

— Вы как сектанты-антипрививочники! Не могу смотреть, как вы гробите человека! – ругался Сергей.