Про Life

— Скажите: там, на полке, «Дереализация»… откуда она у вас?

От Барыги повеяло угрозой, как из тёмной подворотни. Герман понял, что тот ему это внушает.

— А ты и вправду здесь недавно. Опасные вопросы задаешь.

— Пошли, ну пошли же!.. – тянула за рукав Лера.

Герман ощутил, как она пытается завладеть его волей – и уклонился от этого, как от мяча при игре в «выбивного». Внешне же ни одна мышца на лице Германа не дрогнула.

— Может, я неправильно выразился? Давайте попробуем ещё раз. Дело в том, что дереализация – это симптом определённых… скажем так, проблем.

— Говори яснее, парень.

— Что вы знаете о наркотике-головоломке?

Барыга не на шутку рассердился, на этот раз – безо всякого притворства.

— Ты за кого меня принимаешь? У меня честное заведение. Катитесь отсюда, оба!

Герман позволил Лере себя увести. Они вышли на изменившуюся улочку. Оазис всё время перестраивался в соответствии с настроением пользователей. Сейчас над Германом развернулся уютный вечер, убаюкивающий его печали.

— Что я сказал не так?

— Дурачок, да кто так вообще делает? Он же решил, что ты хочешь через него размутиться в реале! – сердито сказала Лера.

— Ты и сама хороша, - неожиданно для себя заявил Герман. – На что он намекал, а? Может, расскажешь?

— На то, что я скопирую эйформулу и буду выдавать за свою. – Лера пожала плечами, как бы подчёркивая абсурдность этого предположения. – Да кто так поступает вообще? Это… Это некрасиво.

— Что именно?

— Понимаешь, цивилы ведь ни на что не способны. Единственный способ для них испытать что-нибудь эдакое – купить эйформулу. Тогда они могут внушать её себе и угощать гостей. Или даже перепродавать, если так было оговорено с создателем. Это бизнес.

Герман чувствовал, что она говорит не всю правду. Лера с неохотой добавила:

— Передирая чужие эйформулы, можно нарваться на проблемы, понятно? Одного парня после таких фокусов обнаружили в заброшенном доме, в фирменной повязке для глаз с лентой Мёбиуса. Сняли её, а у него глаза выколоты! И на лбу вырезана буква «фи». И это только тот, кого нашли. Как… предостережение остальным. Многие просто пропадают.

— Это одна из городских легенд, которые ты так любишь? Типа той, об отрезанной голове, которую включали в розетку, чтобы пела песни?

— Нет, Герман. Городская легенда – это когда рассказывают, что пропавшие выворотни до сих пор где-то в Эйфориуме. В месте или в состоянии, которое позволяет обойти лимит времени, предусмотренный настройками безопасности, и стереть память о прошлом. И что их там подвергают бесконечным пыткам.

— Что за выворотни?

— Цифровые мошенники.

Такой светлый, прекрасный мир – и вдруг насилие, убийства… Вечер обнял Германа за плечи с удвоенной силой.

Лера сказала ласково:

— Ну что ты грузишься? Разве не ты говорил, как тут всё красиво устроено?

Они вышли на главную площадь. В центре, под сенью сенокосца, работал фонтан, разбрасывающийся золотистыми струями. Брызги попали Герману на лицо и губы. Он ощутил оживление и дружескую сплочённость.

— Это шампанское! – догадался он.

— Не исключено. Пойдём, посмотрим?

Они подошли ближе. Игристый и золочённый, воздух вокруг фонтана приятно пощипывал лицо, звенел в ушах. Издалека доносилась игра на скрипке, затихающая, как только Герман прислушивался.

— Ты слышишь?

— Да, - кивнула Лера, - а ты? Что ты слышишь?

— Скрипку.

— А я – музыку с летней южной дискотеки. Потанцуешь со мной?

Она протянула ему руку, затянутую в ажурную перчатку. Герман не умел танцевать, но руку принял и смотрел, как кружится розовый бутон юбки, взлетают кудри и мелькает в клубах белого дыма луч света из кольца блистательной Дамы Треф.

Лерино лицо пересекала кривая улыбка – один угол губ выше другого.

Крепёжные ленты, шурша, упали на пол. Руки сильно онемели. Герман замер, пережидая колючую дрожь. Вдобавок, что-то остывало на бедре. Германа пронзил иррациональный страх того, что близнецы истекают кровью.

Только после того, как Сергей, перевалившись через подлокотник эйфона и едва не упав, поспешил в ванную, закрылся изнутри и встал под душ, Герман понял, что это была не кровь. Его затрясло.

— Ты ведь говорил, что это не по-настоящему. Что это никому не нужно.

Шумела вода. Отражающееся в зеркале и хромированной лейке лицо брата ничего не выражало.

***

— Нам надо поговорить.

Герман сразу понял, о чём пойдёт речь, и ему заранее стало неинтересно и тоскливо, как будто за окном накрапывал мелкий серый дождичек, который не мочит, а только пачкает.

— Это девка слишком много себе позволяет. Мы не обязаны отчитываться перед ней, как проводим свободное время.

— Лера не девка. Она мой друг.

— Друг! – безжалостно рассмеялся Серёжа. – Вот разобьют тебе голову в трущобах по наводке такого друга, будешь знать. Но дело даже не в этом. Ты слишком привязался к ней, Герман. Так не пойдёт.

Близнецы сидели на матрасе в своей комнате в «Сне Ктулху». Герман вертел кубик Рубика, чтобы чем-то занять руки.

— Знаешь, а я не виноват, что живые люди интересуют меня больше тряпок.

— И очень жаль. Вспомни Грёза. Как он теперь, встретимся ли мы снова – неизвестно.

— Я прекрасно помню Грёза. В особенности, то, как ты мне из-за него нос разбил.

— Ну и не горжусь этим. – Сергей помолчал, подбирая слова. – Нам нельзя ни к кому привязываться, Герман. Мы ведь не можем с тобой просто разойтись, если что-то пойдёт не так. А с этим придётся как-то жить.

Герман вдруг вообразил, как достаёт из шкафа тряпки брата и рвёт их, а Сергей, насильно овладев телом, берёт ножницы в левую руку и протыкает ими правую. Видение было настолько живым, что Герман прикрыл глаза ладонью.

В ногах у близнецов стоял кубик Рубика с полностью собранным верхним слоем.

13.

Наступила поздняя осень. К брату приехала Альбина. Закутанная в шарф цвета снега, который только-только начал срываться, сама вся белая, она напоминала бабочку- капустницу. Герман вспомнил, что капустница – вредитель, и у него испортилось настроение.

Сергей зажёг в комнате все лампы и три дня рисовал под ними Альбину, замысловато завёрнутую в ткань, и болтал о том, что хочет сшить то же самое, но в цветах сепии. Герман понятия не имел, что эта за сепия такая. Он смотрел на тело, едва прикрытое легчайшей тканью, тонкокостное – и не чувствовал ничего.

На исходе третьего дня с порога раздался знакомый голос:

— А ваш менеджер в курсе, что вы сюда девок таскаете?

Герман обернулся и увидел Леру. Она разглядывала Альбину и Серёжину ладонь у неё на плече, которая была и ладонью Германа тоже.

Герману стало неуютно. Он спрятал руки за спину. Зажатые между пальцами булавки рассыпались. Альбина вздрогнула так, словно эти булавки вонзились ей прямо в лицо.

— Я, пожалуй, пойду, - сказала она.

— Давай-давай. – Лера бесцеремонно наблюдала, как девушка переодевается, неуклюже придерживая ткань на груди. – Вали.

За Альбиной захлопнулась дверь. Лера просияла, расстёгивая куртку. В рукаве запутался наушник, и телефон повис на проводке, оторвался и упал на матрас, разразившись весёлой музыкой. Скидывая на ходу кроссовки, Лера протанцевала по комнате, то на цыпочках, то переставляя ноги след в след, будто балансировала на тротуарной кромке.

Сергей достал у Леры из рюкзака бутылку «Новороссийского» и открыл зубами. Сделал глоток. Вытер губы тыльной стороной ладони и протянул бутылку обратно. Лера вырвала её из рук.

— Раз ты прогнала Альбину – значит, будешь вместо неё, - сказал брат.

Он подобрал ткань и укутал растерявшуюся Леру. Близнецы стояли так близко, что Герман чувствовал запах от её кожи и волос – грустный запах увядших роз и палой листвы. Герман опустил глаза.