Про Life

Стоило Герману, изнывая от скуки, закурить, как брат заорал не своим голосом:

— Мало того, что ты куришь эту дрянь в моё тело! Давай ещё подожги мне тут что-нибудь!

И тут зазвонил телефон. Увидев, кто звонит, Сергей едва его не выронил, будто в руках затикала бомба. Но к разговору прислушивался, и когда Лера положила трубку, спросил:

— Что, побежишь к ней?

Он крутил натяжитель швейной машины, ослабляя нитку в последний момент перед тем, как она готова была лопнуть.

— А у тебя с этим какие-то проблемы? – вызывающе спросил Герман.

— Куда я от тебя денусь, - ответил брат с непонятной интонацией. – Какие тут могут быть проблемы.

Герман вызвал такси через приложение, разработанное для персонала «Сна Ктулху». Он не очень любил им пользоваться, потому что в районе об этом такси ходили сплетни, как о замаскированной психиатрической «Скорой». Но сейчас ему было всё равно, лишь бы побыстрей. Он рванул в актовый зал «очертя голову», как дядя Толя выразился вслед. Если бы понадобилось, Герман пополз бы туда по битым стёклам.

Через полчаса он взбежал по лестнице на второй этаж типовой высотки, затерянной на недружелюбной окраине большого города, и постучал в дверь. Та, скрипнув, отворилась сама по себе.

— Проходи, - крикнула Лера из комнаты.

Положив ногу на приставной стол-тумбу, Лера красила ногти. Для этого ей пришлось сильно наклониться вперёд. Герман видел русые корни её волос и россыпь родинок в вырезе футболки.

— Я боялся, что ты больше не позвонишь.

— Тьфу на тебя, Герман! Просто не отменяй больше встречу в последний момент. Я ведь на тебя рассчитываю, понятно?

Лера сосредоточенно ввела кисточку в пузырёк с лаком и закрутила крышку. Босиком подошла к окну и отодвинула самый край шторы, чтобы выглянуть наружу.

— Мне не нравится, когда мои планы идут на хрен. Особенно если из-за этого мне приходится срочно искать, куда вписаться на ночь, чтоб ты понимал.

Сергей без спроса перенял тело и устроился в кресле эйфона. Зацепил повязку для глаз, покрутил на пальце.

— Не пора ли внести кое-какую ясность в наши отношения? Слишком уж ты раскомандовалась, - заявил брат.

— Боюсь, мы ещё мало знакомы для того, чтобы говорить о каких-то отношениях, - в тон ему ответила Лера. – Мы подключаться будем или нет?

Сергей со злостью отшвырнул повязку.

— Не думал, что когда-нибудь это скажу, но с удовольствием! Что угодно, лишь бы вас обоих не видеть!

Лерино раздражение проявлялось во всём. Она затянула ленты слишком туго, и они врезались близнецам в запястья. Ткнула штекером наугад и попала не сразу.

Подключение прошло жёстче, чем обычно. На секунду Герман почувствовал себя так, словно все его внутренности слиплись в ком где-то в животе, как бывает, когда слишком сильно раскачаешься на качелях.

После того, как Герман неопрятно шлёпнулся в пустыню, Леры рядом не было. А сам он не понимал, как её искать, хотя и знал, что раз они подключаются с одной точки доступа, то их не может разбросать далеко друг от друга.

Герман сплюнул и, не сводя глаз с плевка, с упорством стеклодува вырастил из него зеркало. Посмотрелся в него.

Тщетно. Вдохновиться постановочными фотографиями – всё равно, что возбудиться на них. У Германа никогда не выйдет!

Ему не ступить под узорчатые своды за стенами Оазиса, как никогда не стать таким, как богатенький бездельник Елисеев. Судьба издевается над Германом, подсовывая недостижимые идеалы.

Воплотившись, Лера без единого слова встала напротив Германа. Между ними словно натянулся невидимый трос, и зеркало повисло на нём.

Мысли лились свободным потоком, который вдруг разделился на три извилистых русла, и начали протекать параллельно.

Герман вспомнил, с чего начиналось каждое пробуждение близнецов. Предчувствие того, что сейчас он откроет глаза и увидит со стороны, как они с братом лежат, будто мёртвые.

Ещё Герман вспомнил ЛжеИвана и его состояние, которое Кукольник принял за приступ, с холодным любопытством заглядывая в закатившиеся глаза.

И, наконец, в памяти возник момент из детства, очень похожий на нынешний по напряжению. Близнецам было два года. Они, едва пришедшие к опорно-двигательному согласию, учились подниматься по лестнице, а им подставили подножку… Воспоминание об этом шлёпнулось на натянутые нервы, почти осязаемое, и Герман стряхнул его с себя.

Сознание стало чётким и собранным, как чисто вымытое стекло. Все три мысли преломились через него одновременно.

Лера вскрикнула и упала. В зеркале ненадолго отразился ЛжеИван, в искажённых чертах которого Герман узнал себя. Из зеркала вырвался столб света и ударил в небо.

Кровь приливала к коже сразу по всему телу. Герман рванул рубашку на груди, и с него, шипя, начал испаряться пот.

— Что происходит? Что со мной?!

Зеркало валялось на песке, треснувшее и оплавленное.

— Ты наконец-то отдал что-то от себя. Сотворил, а не скомпилировал, и теперь эйфоточишь. Поздравляю, - сказала Лера, тяжело дыша. Волосы её пришли в беспорядок, смахивающий на креативную укладку. – Сегодня ты войдёшь в Оазис.

Сначала Герман подумал, что ослышался.

— Да что ты, Лера! – возразил он, когда понял, что девушка не шутит. – Это случайно вышло. Я сам не понял, как.

— Тебе и не надо. Достаточно собрать эйфы, которые получились.

Герман посмотрел вокруг. Не хватало взгляда, чтобы вместить пустыню, и вся она была подёрнута тончайшей, как свадебная вуаль, дымкой.

— Они же растворились во всём этом песке и тумане. Мы их никогда не найдём.

— Нигде они не растворились. Они у тебя в личке. Ну, в карманном измерении, - пояснила Лера. – Где, по-твоему, Серёжа проводит всё это время? Ты же не думаешь, что я позволю ему шляться по пустыне, пока его не сцапают серые?

— И как туда попасть?

Лера шагнула к нему.

— Легко. Посмотри на руки.

Она обняла Германа и положила голову ему на плечо. Он растерялся.

— Так надо, чтобы я тоже там оказалась. – Лерино дыхание щекотало шею. – Да не на меня смотри, а на руки!

Он всмотрелся в свои ладони, как Лера объясняла когда-то – будто у него за спиной источник света, и он рассматривает его отражение в оконном стекле. Когда пространство вокруг сдвинулось, замкнулось и обрело очертания, Герман понял, что всё сделал правильно.

— Больница? – с удивлением спросила Лера, осматриваясь. – Интересно, почему?

Они очутились в палате интенсивной терапии, залитой солнечным светом. Раковина в углу, прозрачные пустые кроватки на колёсиках, синяя лампа. Герман сел на кушетку.

— Я бы и сам хотел знать. Терпеть не могу больницы.

— Ладно, это твоё личное дело. Я к тебе в душу лезть не собираюсь. Кстати, - девушку передёрнуло, - то, как ты сбил меня с ног… Это было как по зубам напильником, блин. Это ведь воспоминание, правда? О чём? Это была подножка?

— Типа того.

— Сохрани его, чтобы не прокручивать в памяти всякий раз, - посоветовала Лера. – Вдруг пригодится. Никого не удивишь, но чтобы сбить с толку – сойдёт. У каждого должна быть такая фишка.

— А у тебя какая?

— Скрип мела по доске. Такой, знаешь, когда рука соскальзывает, - со вкусом описала Лера.

Герман невольно содрогнулся, и она добавила:

— Вот-вот. Здесь нет ни мела, ни доски, но тебя это цепляет. Есть вещи, один намёк на которые вызывает отклик. Главное – почувствовать принцип. Поймать момент, когда уже всё равно, реальность это или выдумка, настолько тебя это держит, и от всего сердца изъявить. Тогда ты внушишь что угодно.

Лера надела кольцо. Зачерпнув кристаллом солнце, которого тут хватало с избытком, она высветила вытекающую из крана струйку дыма, собрала его в две бутылочки из гранёного стекла и протянула одну из них Герману.

— А если эти эйфы закончатся? – спросил он.

— Герман, ты ещё не понял, что они не закончатся? Это же Эйфориум. Здесь всё не по-настоящему.