Про Life

Только на проходной загородного детского дома раздался звонок, который потревожил охранника Антипова, коротавшего смену за игрой «три в ряд».

Игра производила прямо-таки гипнотическое впечатление. Антипов клевал носом, изредка приходя в себя для того, чтобы поменять местами пару сияющих элементов на экране планшета. В приятном полусне охраннику мерещилось, будто бы он запускает руку в мешочек с драгоценными камнями.

Звонок нарушил идиллию с такой бесцеремонностью, что Антипов почувствовал себя привязанным на леску куском мяса в собачьем желудке, а того, кто звонил – тянущим эту леску обратно по пищеводу.

На том неудобства не кончились. Отворив дверь, охранник зажмурился от ударившего в лицо света, а когда снова открыл глаза, оказалось, что незнакомец уже внутри.

— Здравствуйте, - приветливо сказал он и протянул паспорт. – Вас, наверное, предупредили? Я приехал за детьми.

В госте было что-то, что внушало тревогу – смутную, как предчувствие грозы. И в то же время казалось, что эта гроза обойдёт детский дом стороной. По крайней мере, в смену Антипова.

Так что охранник пропустил гостя, тем более, что о том действительно предупреждали, и документы были в порядке.

Первыми, кого он встретил во дворе, были близнецы. Они не были выдумкой, как многие из тех, о ком рассказывали статьи. Более того, причудливое уродство до сих пор их не убило.

Именно поэтому он сюда и приехал.

1.

Часом раньше парадную дверь детского дома несколько раз толкнули изнутри – она отпиралась туго: приходилось наваливаться плечом и одновременно поворачивать ключ, - и распахнули настежь.

Наружу выбежал маленький мальчик. Мальчик был некрасив – фетальный алкогольный синдром оставил отпечаток на его лице. Но крик радости, который издал этот ребёнок, был чист, как утро.

Воспитанников спешили выгнать на прогулку, пока солнце не вошло в силу и не напекло кому-нибудь голову. Они расходились по двору, носившему следы волейбольной разметки. К насосу для надувания воздушных шариков сбегались малыши – вприпрыжку, все в цветных майках, будто разорвалась и рассыпалась упаковка M&Ms.

Последними на улицу вышли близнецы. Вернее, вышел Сергей, а Герман в это время вертел головой по сторонам. Убедившись, что никто не подслушивает, он сказал:

— Смотри, я расковыряю нос до крови. Положат нас в изолятор. Когда все заснут, я сопру ключ от задней двери, и мы свалим. Погуляем в городе, а утром вернёмся.

Сергей пришёл на любимое место, где ложились крест-накрест тени кланявшихся друг другу ив, и опустился на лавочку. Мысли опустились вместе с ним и стали, кажется, вдвое тяжелее. Может, чтобы хватило на двоих.

Дался брату этот город! Контингент детдома обширен: социализируйся не хочу. Герман как раз не хотел. Он стеснялся своего сиротства. Его влекло туда, где на них показывали пальцами, где с наступлением темноты выплёскивалась на улицы отравленная алкоголем толпа – бросить себя им в глаза: вот он я – принимайте таким, какой есть.

— Ночью проверят, а нас нет, - сказал Сергей.

— Ну, подложим что-нибудь в постель, как будто мы на месте. Не будут же они прямо под одеяло заглядывать, - возразил брат не очень уверенно. – Вдруг мы там голые лежим.

— А вдруг мы померли во сне? Это же изолятор! Соображать надо.

— От того, что кровь идёт из носа, ещё никто не умирал.

Может, и так, но физиология близнецов была настолько замысловата, что любое недомогание требовало консилиума. Так что их берегли от носовых кровотечений, и вообще, от всего на свете – на всякий случай. Они оба это знали.

— Короче, ты просто не хочешь, - угрюмо подытожил Герман.

А кто бы захотел на Серёжином месте? Прошлая вылазка в город стоила им конфликта с упырями в спортивках. По итогам дежурной беседы, непостижимой, как пароль, на который не знаешь отзыва («А есть пару рублей? А если найду?»), Герману заехали в глаз. Близнецы убежали бы, но, захваченные врасплох и напуганные, не скоординировали движений, упали, и так далее…

И это ещё не всё. В наказание за самовольный уход близнецам запретили посещать компьютерный класс. А когда в пятницу вечером Серёжа, как обычно, переступил порог швейной мастерской, его отправили восвояси.

Это был страшный удар. Сергей ходил к директору, но тот и слышать ничего не хотел. Сказал: «Оба виноваты, и наказаны тоже оба». Можно понять человека – ему пришлось вызволять близнецов из «обезьянника», куда тех упекли заодно с зачинщиками драки.

Прищурившись, Сергей посмотрел ввысь, куда стремились надутые гелием шарики, пока не натыкались на невидимую преграду, блокировавшую фото- и видеосъёмку в соответствии с законом об охране детства. Их было уже так много, что они почти закрывали небо.

Иногда в конце прогулки Серёжа находил их разорвавшиеся останки, жалкие, как колбасные шкурки, где-нибудь в пыли. Шарикам не дано было покинуть территорию, хотя они могли летать. Что уж говорить о близнецах.

— Чтобы нас упекли в изолятор? Конечно, не хочу. Сбежать всё равно не выйдет, а застрянем мы там недели на две, не меньше.

Герман передёрнул плечами, и Серёжу ненадолго охватило ощущение потери равновесия – как обычно, когда один из них без предупреждения пытался двигаться одновременно с другим. «Будто над обрывом стоишь», - называл это ощущение брат. Хотя откуда ему было знать, ведь над обрывом близнецы ни разу не стояли.

— При чём тут изолятор? Ты в город не хочешь, не прикидывайся.

— Я и не прикидываюсь.

— Ну да, конечно. Ты в лицо мне это скажи.

Сергей достал карманное зеркальце (ворованное, выломанное из пластиковой невсамделишной пудреницы) и посмотрел на отражение брата, но ничего не сказал.

— Сыграем в карты? – предложил Герман. – Кто выиграет, тот до конца дня делает, что хочет.

Обыграть его было легче, чем переубедить, и Серёжа со вздохом уточнил:

— В «дурака»?

— В «двадцать одно».

Едва началась игра, как до близнецов донеслось:

— Мальчик.

Боковым зрением Серёжа заметил ноги в мокасинах из искусственной замши. Мокасины отвлекали. От них исходил слабый запах пыли, прибитой дождём к асфальту. Это навевало мысли о путешествиях и далёких краях, мысли такие лёгкие, легче воздуха, натыкающиеся на невидимую преграду, которая накрывала детский дом – и жизнь близнецов.

«Притворюсь, что не слышал, - решил Серёжа, - может уйдёт».

— Мальчик! – повторил незнакомец уже настойчивее.

У него был акцент человека, выросшего на нежном южном побережье. Не верилось, что побережье существует. Не верилось, что за пределами детского дома и поглотившего его города вообще что-то есть.

— К кому это вы обращаетесь? Вообще-то нас тут двое, - огрызнулся Сергей.

Обычно эта фраза ставила посторонних в тупик. Но сегодня был необычный день, потому что незнакомец ответил:

— К твоему брату. Герман, если не ошибаюсь? У меня к тебе дело, Герман.

От удивления Сергей поднял глаза.

Перед ним стоял мужчина лет сорока пяти, небритый и загорелый. Это был загар не того благородного бронзового оттенка, которым щеголяли модели с рекламных голограмм. Мужчина как будто давно не мылся. Как цыган: грязный загар и жёлтые глаза, притом один смотрел на Германа, а другой косил на сторону.

— Нам не разрешают говорить с незнакомыми, - сказал Герман извиняющимся тоном.

Косоглазый протянул ему визитную карточку. На ней значилось: «Андрей Грёз».

Что это за фамилия? Не бывает таких фамилий у нормальных людей. Только у тех, кого показывают в убогих реалити-шоу по кабельным каналам. А Сергей этого мужика даже в фильмах ужасов не видел.

На визитке, как стрекозиное крыло, поблескивал водяной знак. Он напоминал ленту Мёбиуса с тремя оборотами. Чуть ниже было напечатано: «Коррекционный детский дом семейного типа».

И, как будто на этом знакомство состоялось, мужчина продолжил:

— Я только что приехал, и города не знаю, а мне нужна кое-какая помощь. В долгу не останусь.