Страница 81 из 130
Вскоре поспел обед. Расселись на низеньких табуретках, кому не хватило — на шкурах. Топограф налил в кружку спирт, развел водой. Хозяин юрты, «покормив» огонь, отпил свою долю и передал брату. Так кружка с веселой водой обошла всех взрослых членов семьи.
Закусили. Кто жирными спинками амура, кто хаапом — колбасой из конской крови. Каждый раз, подавая новое блюдо, Валентина — жена Богдана — приговаривала:
— Попробуйте костный мозг. Попробуйте сохатиную печенку. А это редкое лакомство — желудки щук, только что поджарила на углях.
Геодезист Петр с удивлением поглядывал на нее и, не утерпев, спросил:
— Где вы выучились так хорошо по-русски говорить?
— У меня отец русский. Из ссыльных.
Похлебав крепкий мясной бульон с лепешками, гости переключились на чай. И только выпив чашек по пять, они почувствовали, как живительное тепло, наконец, растеклось по всему телу. Якутов спирт согрел еще раньше.
— У вашего чая необычный и очень приятный вкус, — заметил один из рабочих.
— А мы для заварки используем крупинки засохшего березового сока, — пояснила польщенная Валентина. — Срезаем черные комочки на стволах и завариваем. Даже немного положишь — сластит. Жаль, кумысом угостить не могу — кобылы только начали жеребиться.
За разговорами чай у хозяина остыл. Он придвинулся к печке и, взяв с плиты раскаленный камушек пальцами, бросил его в кружку.
— Да у вас на все свои придумки! — похвалил находчивого якута Андрей Ермолаевич.
— У всякой птахи свои замахи, — рассмеялась, гордясь мужем, Валентина.
Спать гостей уложили в меховом пологе. Хозяева устроились на теплом кане, покрытом шкурами.
Утром все члены семьи умывались, черпая воду из тазика, терли золой зубы и полоскали рот подогретой водой, вытирались чистым полотенцем.
На завтрак подали строганину из конины, костный мозг и, в довершение, неизменный чай.
Одеваясь, Андрей Ермолаевич с удивлением обнаружил на разорванном сбоку полушубке аккуратную заплатку. Нетрудно было догадаться, кто так позаботился. Растроганный, он подошел к Валентине и от всего сердца поблагодарил ее.
Обитатели наслега товары для своих нужд покупали в лавке «Якутгосторга». Продавец Фадей, жил в соседней с Богданом юрте. Жители наслега промеж себя прозвали его за жадность «Процентом». Хотя делать покупки у торговца с такой репутацией не хотелось, было бы глупо не воспользоваться удобной возможностью пополнить запасы продуктов.
Зайдя в лавку, Андрей Ермолаевич увидел благообразное лицо, украшенное слащавой, ну прямо сахарной, улыбкой. В то же время в глубине его глаз дрожали искорки превосходства. Пухлым шариком выкатившись навстречу русскому начальнику, он долго, подобострастно тряс его руку. Богдану же даже не кивнул, хотя тот прогнулся перед ним.
По тому, как был одет Фадей, сразу видно — богач: унты из оленьего камуса, суконная куртка на меху, с оторочкой из бурундуков, на прилавке рукавицы с отворотами из лисьих лапок. Все новое, чистое, и сам держится уверенно. Как же, самый уважаемый в наслеге человек — продавец! Даже две жены имеет: одна законная, а вторую стряпухой назвал, чтобы улусское начальство не ругалось.
Если у сельчан не было денег, он под высокий процент давал им свои. Поэтому, даже продавая товары по твердым государственным ценам, всегда имел хорошие барыши. Богдан трудился у него в лавке грузчиком-истопником.
— Чего ты, здоровый мужик, работаешь на этого борова? — поморщился топограф, вынося с ним из лавки мешки с продуктами.
— У меня большой долг перед «Процентом». В голодный год он давал коня на мясо. Никак не рассчитаюсь.
— И что, теперь всю жизнь будешь ему кланяться? Найди работу, где хорошо платят. Скоро геологи сюда придут — к ним устраивайся. За сезон на четыре коня заработаешь. Уходи от него.
— Какой уходи, — по лицу Богдана тенью пробежал страх. — У «Процента» все начальство — друзья. Даже русский друг в НКВД есть, всегда тюрьма посадить может. Сосед Унята в большом каменном улусе был и видел, что у них даже олень из железа есть. Большой, как черная скала. Когда бежит, огнем дышит, землю трясет. «Процент» всех ловит. Один должник сбежал в дальний улус. Ловили. Увели в лес и привязали к дереву. Комары до смерти ели. Богатый только для начальника добрый, а для нас злее волка!
— Мой дед про таких говорил: «Телу просторно, душе — тесно».
Погрузив на нарты закупленные в лавке продукты, отправились к местному тойону договариваться насчет приобретения лошадей и овса. Андрей Ермолаевич уже убедился, что оленей у них маловато. Не успевая восстанавливать силы, они быстро уставали и после обеда еле плелись. Поэтому решил подстраховаться и приобрести несколько выносливых якутских лошадок. После долгих торгов удалось снизить цену в два раза. Правда, как позже выяснилось, тойон надул-таки их — один жеребец из четырех вскоре пал, видно, хворый был.
Больше всех появлению лошадей в отряде радовался Изосим. И чем ближе он узнавал этих животных, тем больше симпатии, вплоть до восхищения, испытывал к ним. Они отвечали взаимностью — слушались с полуслова. Как скупы и порой едва уловимы движения, которыми животные обмениваются между собой! Как умеют они понимать выражение лица, интонации голоса человека!
Пока ходили, Коля принес с лабаза пару гольцов шириной в восемь пальцев. Ловко отрубил у рыбин голову и хвост. Чуть-чуть отогрев у камелька, срезал ножом кожу и настрогал изящные, тонкие, словно хрустальные, сворачивающиеся прямо на лету стружки мякоти. Посолил и подал.
— Ну, как рыба? — спросил он, наблюдая, как быстро пустеет миска.
— Ум съешь!
— Ум оставь. Рыбу ешь, — захихикал довольный рыбак.
Нежная строганина действительно была восхитительна — просто таяла во рту.
Местным жителям рыба служит ощутимым подспорьем, особенно в голодные годы. Здешние гольцы, муксуны, пелядка и сиг вкусны необычайно. Но самая изысканная строганина и юкола получается все же из сочащегося жиром розово-желтого мяса чиров.
Рыбу якуты солят редко. Зимой замораживают и хранят в ледниках, а летом готовят юколу — сушат рыбу на ветерке под навесами на жердях. Перед этим ее рассекают вдоль хребта на две пластины и мясо надрезают изнутри. Кости и внутренности отдают собакам.
Юкола бывает двух видов: белая — вяленая на солнце и коричневая — дополнительно прокопченная в специальных шалашах — дымокурах. Она считается лучше, хотя это дело вкуса.
Укладывая груз на нарты, Изосим с трудом размыкал застывшие от холода губы:
— Мороз здесь заметно крепче нашего.
— Сейчас уже не сильный. Бывает шепот звезд слышно, — ответил помогавший ему Богдан.
— Чего-чего слышно?
— Так говорим, льдинки трутся в воздухе, как звезды шепчут, — улыбнувшись, пояснил якут.
Тепло попрощавшись с гостеприимными братьями, отряд скрылся в густой стылой мгле. Но не успели они отъехать и двух верст, как их нагнал Богдан на мохнатой кобылке.
— Провожу. Поворот к Пикам с речки незаметен, — буднично пояснил он свое появление.
— Да ладно, Богдан, не волнуйся, найдем, не первый день в тайге, — попытался отговорить его Андрей Ермолаевич.
— Мокрому не страшен дождь! Бедный не боится дороги, — отшутился тот.
Долина, по которой текла речка, в этом месте устремлялась вверх довольно круто и изобиловала порогами. Над незамерзшими сливами шляпками грибов стоял пар. Берега вокруг таких участков покрывали бугристые, от разлетавшихся брызг, наледи. Когда проезжали по ним, нарты, чтобы они не съехали в черную кипень, приходилось придерживать. А вот за оленей можно было не беспокоиться. Они сами весьма расчетливо выбирали места, куда безопасней ставить копыта.
Прохода в долину, конец которой упирался в заветный горный массив, достигли на второй день. Он действительно был малоприметен и, не будь провожатого, отряд, возможно, и проскочил бы его.
Перед расставанием Богдан снял волчьи рукавицы на ремешке и нарисовал в блокноте топографа, как лучше пробираться к Пику — красивому гольцу, возвышавшемуся над окрестными горами в виде правильного конуса. Потом осмотрел лошадей: