Страница 114 из 130
Наставник, сурово сдвинув брови, задумался: «Наказан отступник сполна за свои прегрешения. Надобно помочь встать на путь истинный» — а вслух сказал:
— Тебе перво-наперво необходимо очистить душу и плоть до невинности новорожденного семидневной молитвой. Освободишь душу — тогда поговорим… Мы-то, может, и простим, да за Дарью не ручаюсь.
— Отец Григорий, как же мне ее умилостивить?
— Я все сказал. Семидневку молясь с беспрестанными великими земными поклонами отстоишь — очистишься, поговорим. Сам наведаюсь.
Всю седьмицу, как велел наставник, простоял Корней гласно вымаливая прощение у Бога. Обращаясь к Нему, он не просто произносил заученные с малых лет слова покаяния, а от избытка чувств, входил в экстаз молитвенной импровизации. Такие, идущие от сердца слова, Господь, как известно, лучше слышит.
На третий день от земных метаний до крови стерлась кожа на коленях. Но Корней не чувствовал боли. Раскаяние и желание обрести, наконец, милость Божью — получить прощение общины, были столь велики, что даже отруби у него в это время пальцы, он и не заметил бы. Его душа до того жаждала прощения, что возвысилась над плотью, как бы отделилась от нее.
Поскольку он все эти дни не ел, черты лица заострились, а глаза приобрели особый блеск, который отличает людей, находящихся на грани между жизнью и смертью.
Григорий в назначенный срок не появился.
Корней сник: «Видно, грех столь велик, что семидневного моления не достаточно… Боже милостивый, всесильный, есть ли такая кара, что очистит мою грешную душу?» Отшельник решил одеть на себя Никодимову поясную веригу и не прерывать земных поклонов и молитв до полного истомления плоти.
Наставник пришел на девятый день, по первому снегу. Увидев исхудавшего, посиневшего Корнея в вериге, воскликнул:
— Истязать плоть до такой степени неразумно. Вижу, и вправду созрел, всей душой страждешь прощения. Потолкую с братией.
Дарья всегда была охоча до чтения книг. Перечитав те, что были у них в дому, она стала брать у наставника. Читала не торопясь, вдумчиво, если что не понимала, возвращалась по нескольку раз. С утра она забежала, к нему чтобы вернуть очередную прочитанную книгу.
— Отец Григорий, что еще присоветуешь?
— Возьми «Житие и чудеса святого великомученика и целителя Пантелеймона», зело благая книга, — предложил наставник и, заметив, что Дарья торопится, не стал ее задерживать, а лишь попросил:
— Справишь дела, будь ласка, загляни.
Когда она пришла, Григорий сразу обозначил тему разговора:
— Я вот тут все размышлял… Что есть любовь? Думается мне, соединение мужской и женской плотей — не есть главное. Ты согласна?
Дарья молча кивнула.
— Мне представляется, — продолжал он, украдкой поглядывая и пытаясь уловить ее реакцию, — что любовь, это когда две души, две выбранные на небесах половинки сливаются воедино. Когда такое случается, небеса радуются и ангела-охранителя приставляют, потому как демоны не дремлют и людей постоянно в искушение вводят. А уж праведников особенно старательно и упорно. Для их совращения к самым изощренным способам прибегают. Кто-то, случается, и оступается. Вот где надобна женская мудрость…
— Отец Григорий, что огороды городить, чую, виделся ты с Корнеем. Плакался поди? Заступиться решили? Похоже, разжалобил он тебя… Как человек, я могла бы простить, но как женщина, как жена … Постарайся понять меня — за столько лет все выгорело. Да и как можно простить такое…
— Разумею… Но смотри, что получается? Человек, не имея надежды на прощение, еще сильней колебаться начнет, а диавол тут как тут, не выпустит такого. Потому, наверное, Бог и милосерден и прощает покаявшихся и искупивших грех. И нам пример с него брать не зазорно, — увещевал Дарью наставник.
— Что ж тогда будет с нашей общиной, коли ввести такое правило: сотворивши смертный грех, покайся, и тебя простят? Потому и живем ладно, без перекоров, от того что строго у нас. Диавол может и силен, но чем питается его сила — нашими пороками. Не станет в людях пороку — не станет пищи диаволу. Пороки надо искоренять, а не потворствовать им.
Григорий, хотя и сам так думал, был ошарашен откровенным упреком Дарьи, однако виду не подал, а возразил спокойно:
— Но и добрых дел твой муж великое множество для общины сотворил.
— Разве не ты наставлял: «В малом слабину дашь, до большого греха дойдешь».
— Дарья, мне отрадна такая крепость, но и Христос учит прощать. «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный; а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших». Корней давно раскаялся и, поверь мне, искренне раскаялся. Грех его велик, но он наказан так, что, не приведи Господи, такое кому изведать. Нам надобно протянуть ему руку. А любовь?! Это мудреная штука… Мне думается, что и тут допускается прощать во имя ее же.
Женщина задумалась, теребя кончик платка и глядя под ноги. Наконец подняла глаза:
— Но ведь сам Христос учит, что простить — это забыть прегрешения, но не значит, быть с тем человеком в прежних отношениях. Вот как бы ты сам поступил?
Наставник, машинально расправляя надвое широкую бороду, задумался, и лишь через минуту молвил:
— Знаешь, все же мягкое сильнее твердого, вода сильнее гор, любовь сильнее ненависти. Оступиться каждый может. Прости Корнея всем сердцем, и он на всю жизнь твой весь, без остатка.
— То не оступка была! Он бесстыдно миловался даже здесь, подле скита — сраму-то сколько! Люди что скажут? — чуть не плача простонала Дарья.
— Прошу тебя, не торопись с решением, хорошенько обдумай. Молва ведь все равно, что волна — идет шумно, а утишится — и нет ничего. В душе и сердце православного христианина не должно быть места злопамятству. Сей вредный порок разъедает душу, отвращает от нас милость Божию. Вспомни, что в проповеди Исаака говорится: «Люби грешника, но ненавидь дела его».
— Благодарю, батюшка, за мудрые советы… Трудно мне… Он опозорил перед всей общиной в открытую, а прощать втихаря? Пусть придет прежде и перед всеми повинится. Коли община простит, в дом впущу. Но сие не означает, что я согласна жить с ним как с мужем, — сказала Дарья напоследок.
Корней, завидев шагающего к его хижине хмурого наставника, похолодел: «Ужели отказ?!»
— Доброго тебе здоровья, отец Григорий! Благодарствую, что не отверг грешника, пришел!
— Господь в назначенное время наказует, в положенное милует. Будь завтра после вечери в скиту. Дарья сказала: как собор порешит — так и будет. Она подчинится, коли простят, примет в семью, но не мужем, а жильцом, — сказал Григорий, не глядя на Корнея.
Вечером ритмичный звук била — широкой деревянной доски, похожей на лопасть весла, по которой по команде наставника стучал деревянной киянкой кто-нибудь из молодых, собрал братию на собор.
Начался он бурно. Более всех противился отец Корнея.
— Зачем впустили отступника? Гнать кобелину блудную прочь! — возмущенно гудел он.
— Погоди, Елисей, дело давнее, давай все же выслушаем, — увещевали остальные.
Часть братии, особливо ровесники Корнея, высказались за то, чтобы выслушать и принять согрешившего на полгода в общину, а там понятно будет, каков он стал. И отца пытались к этому склонить. Но Елисей ни в какую.
— Каменьями отступнику ребра пересчитать и гнать взашей, — требовал он.
Тут подал голос старец Тихон:
— Пущай встанут те, кто сделал для общины боле Корнея. Нету! Да, помутила обманная краса его разум. Потерял мужик связь с ангелом-хранителем, не устоял перед искусом. Скверно то! Очень скверно! Но прошло с той поры, дай бог памяти, кажись, четырнадцать лет. Нахлебался, поди, он за енто время вдосталь! Пошто дале топить? Как нам можно верно рассудить, коли сами не испытали такого?
Собор притих.
— Пожалуй, Тихон прав. Дерево смотрят в плодах, а человека — в делах. Ваше молчание считаю тому подтверждением, — подытожил наставник. Давайте позовем и послушаем, что сам отступник скажет. Дарья предупредила, что впустит в дом Корнея, только ежели он прилюдно повинится на соборе, и при всех испросит прощения у нее и брошенных им детей.