Я не провидица

– Почерк как почерк,  – пожимаю плечами.  – Я против  гендерных стереотипов. 

Велесов  хмыкает и  открывает одну из первых страниц.  Рядом с именем приговоренного  стоит жирный красный крест.  Этого  я не спасла.  Даже не попыталась. 

– Должен признать,  постаралась ты на  славу.  Такие разные люди,  такие разные смерти. 

– И  спасения,  – добавляю я и  замираю под его  тяжелым взглядом.  – Всех уже проверил? 

– Нет,  только  погибших.  А  вот спасения доказать сложнее.  – Велесов  стучит указательным пальцем по  странице.  – Расскажи  об этом. 

– Он из первой пятерки,  – бормочу я,  уткнувшись в  кружку.  – Потому не выжил. 

Я не хочу говорить,  что  тогда  ни  во  что  не верила.  Что  полгода  продержала  блокнот под матрасом.  Что  понадобилось пять жертв,  чтобы я убедилась в  правдивости  записей сестры.  И  еще пять,  на  которых я училась уговаривать,  убеждать,  мешать,  заставлять...  Потом была  пара  успехов,  новый провал,  снова  успех... 

В  конце концов  я наловчилась,  но  людей это  уже не вернет.  Периодически  на  меня накатывает чувство  вины,  и  даже ментальная гимнастика  в  стиле «ну я же не обязана,  им было  суждено  и  т.д.» не спасает.  Потому разговоры о  погибших далеко  не в  топе моих любимых тем. 

Как ни  странно,  Велесов  это  принимает и  долистывает до  страницы с первой желтой звездочкой вместо  красного  креста.  Надо,  кстати,  такую же рядом с его  именем нарисовать.  Если  вернет блокнот. 

– А  этот? 

– Илья,  – киваю я.  – Девятиклассник на  тот момент.  Поспорил с друзьями,  что  спрыгнет с козырька  в  сугроб.  А  там под снегом штырь железный. 

– Предупредила? 

– Убрала  сугроб. 

Велесов  улыбается и  листает дальше.  Спрашивает еще о  парочке спасенных.  Я рассказываю не то  чтобы охотно,  но  довольно  спокойно.  Он прав,  спасения доказать сложнее.  Будь я аферисткой,  могла  бы в  качестве выживших записать кого  угодно  и  наплести  какой угодно  чуши  о  том,  как предотвратила  трагедию,  а  никто  и  не заметил.  Правда,  не знаю,  зачем нужна  такая афера,  но  некоторые из всего  могут извлечь выгоду.  Я указываю на  тех,  с кем вступала  в  личный контакт,  кого  убеждала,  как Велесова.  Пусть проверяет.  А  потом на  террасе появляется хмурый Никита  и,  замерев  в  паре метров  от стола,  неловко  переминается с ноги  на  ногу. 

– Что?  – поворачивается к нему Велесов. 

– Яновна  там чего-то  с солью учудила,  – бубнит охранник.  – Кашу придется еще подождать. 

Я закусываю губу,  чтобы не рассмеяться,  Велесов  кривится и  встает:

– Скажи,  чтоб не мучилась.  Мы найдем,  где перекусить. 

Я так и  вовсе смела  почти  все круассаны и  вполне продержусь до  вечера,  но  если  хозяин решил меня выгулять,  надо  ли  спорить?  Если,  конечно,  под «мы» он подразумевает себя и  меня. 

– Тебе долго  собираться?  – спрашивает Велесов,  подтверждая мои  догадки. 

Я заправляю уже высохшие и  распушившиеся волосы за  уши,  вспоминаю,  как выглядела  утром в  зеркале,  и  развожу руками:

– Куртку надеть. 

Велесову ответ и  нравится,  и  не нравится одновременно. 

– Ну хоть не в  пижаме,  – фыркает он и  выходит из-за  стола.  – Тогда  поехали.  Никита,  машину. 

– Нет! – вскрикиваю я да  поднимаюсь так резко,  что  стул едва  не падает.  И  добавляю уже спокойнее: – Пусть Глеб везет. 

Оба  мужчины смотрят на  меня с интересом.  Вот только  Велесов  явно  забавляется и  гадает,  что  я задумала,  а  интерес Никиты исключительно  профессиональный.  Интерес профессионального  мясника.  Умей он убивать взглядом,  я бы уже лежала  на  полу,  разделанная на  аккуратные аппетитные кусочки.