Две столицы

— И так подают немеряно — отмахнулась императрица — Кто прошлым месяцем субсидию в триста тысяч ливров пашам выделил? Разрыв с Лувром — это не для французов послание, а для моего разлюбезного Фридриха.

Неожиданно внизу послышалось тяжёлое дыхание. Обрюзгшая, жирная, старая чёрная левретка, сопя и тяжело переваливаясь на кривых ногах, подошла к Екатерине и взглянула на статс — секретаря умными слезящимися глазами.

Императрица посмотрела на неё, покачала головой, как бы сочувствуя её старости, вернулась за стол, вынула лист бумаги, лежавший под газетами.

— Вот еще что. Стало мне ведомо, что библиотекарь князя Трубецкого, Фёдор Васильевич Кречетов, изрыгал поносные речи против престола и дворянского сословия и восхвалял Пугача. Я велю заточить его в крепость, бить кнутом, вырвать ноздри.

Статс — секретарь замялся:

— Князь очень просил за старого дурака, матушка! Молил за учителя своего. Может ссылкой наказать Кречетова?

— Изволь исполнять что велю!

Храповицкий поклонился и, пятясь, вышел. Екатерина вздохнула, надела очки и снова принялась за документы.

Отравили меня прямо на Пасху. Случилось это в деревне Павлово, что на полпути между Нижним и Муромом. Отстояв службу в сельском храме и сделав крупное пожертвование прямо в руки пожилого священника, я сел разговляться с простыми казаками из 1—й сотни яицкого полка. Выпили вина из запасов, съели жареных глухарей с брусникой. Попели песен. «Вихри враждебные» и «Прощание славянки» очень широко разошлись в войсках — теперь пронзительные слова можно было слышать и на вечернем привале и прямо во время похода. Княжна Агата смогла на клавесине подобрать ноты к песням и я всерьез задумался над созданием полковых оркестров. Только вот где было для них взять инструменты, да музыкантов?

Ночью у меня поднялся жар, началась рвота. Свита засуетилась, позвали Максимова. Заспанный доктор явился с бледной дочкой.

— Ой, боженьки! — Маша вытерла испарину на моем лбу — Уже двух казаков рвет

— Лечите царя скорее! — заволновался Перфильев

— Отравили ироды! — Подуров схватил за грудки Никитина — Куда смотрел?!

— Оставь его — я еще смог поднять руку и взять генерала за локоть — Ищите, кто вино подавал, да перепелов готовил

Свита бросилась вон из избы старосты, а Максимов достал активированный уголь.

— Как знал, запас сделал.

Дальше началось мучительно лечение. Меня рвало, Маша давала уголь. К утру я так изнемог, что еле моргал.

— Дело худое — с рассветом в избу пришел Перфильев и Никитин — Сбег один из поваров сотни, что вас кормил. Я повелел во все стороны облаву устроить

Эх… Как же мне не хватало Шешковского или Хлопуши, что остались «чистить» Нижний. Я не хотел повторения казанского заговора, поэтому велел тайникам быть в городе — ну, что со мной может приключиться в армии? Проиграю генеральное сражение? А оно вот как обернулись. Прямо византийские методы пошли в ход.

— Я, царь — батюшка, тебе чашника нашел из нашего десятка — тяжело вздохнул Никитин — Сам вызвался. Будет тепереча заранее пробовать все, что ты вкушаешь

— А почто раньше не нашел?! — взъярился Перфильев

— Винюсь, Афанасий Петрович — глава моей охраны повесил голову — Не мое это дело. Мне бы на коня, да с острой саблей на врага…

— Вот он враг, под носом у нас — канцлер схватил кувшин с водой — Каждое питье может быть отравлено!

— Как там яицкие казачки? — тихо поинтересовался я

— Слава Богу все живы — Перфиельев перекрестился — Спас Максимов.

Я закрыл глаза и провалился в тяжелый сон.

Новый день не дал ответов. Повара нашли зарезанным в одном из окрестных оврагов. При себе у него были зашитые в сапог сорок золотых империалов. Кто подкупил? И почему не забрал деньги после убийства? Неужели спугнула облава?

— Клятву надо со всех взять — ярился Подуров на совете, что собрался сразу после того, как я начал вставать — Пусть поп даст целовать крест

Наивные…

— Католиков из поляков тоже? — Почиталин вопросительно на меня посмотрел.

Тут было что — то… Я задумался. Больно способ убийства хитрый, прямо иезуитский… Точно! Вот кто бы мог отдать приказ и организовать все. Зимой мы раскрываем Курча и… видимо, он был не единственный иезуит среди конфедератов.

— Крест целовать бестолку. Иуда у нас завелся. Ваня, вот что — я выпил еще порцию активированного угля — Пошли наискорейше в Нижний. Пущай Шешковский даст шпиков из своих. Последим за офицерами польскими. Письма ихние почитаем. Глядишь и найдется ниточка.

Полковник Крылов со своими офицерами стояли на площадке ветхой, почерневшей от времени, деревянной звонницы муромской церкви святого великомученика Димитрия Солунского и наблюдали марширующие колонны гвардейцев Екатерины. Дорога из Владимира просматривалась в подзорную трубу далеко за село Ковардицы, где у московского тракта был брод через одноименную речку. Хоть река и раздулась от вешних вод, но была преодолима пешим ходом. А кавалерийские части заняли ее еще на рассвете. По изначальному плану на этой переправе следовало дать бой полкам Орлова. Но, как говорил Пугачев: «ни один план не выдерживает столкновения с реальностью».

Здраво рассудив, полковник решил, что два дела одновременно: и дать сражение и подготовить город к обороне, он не успеет. Ибо времени оказалось крайне мало. Уже за сутки до высадки его войск, киргизы отогнали конную разведку Орлова. Крылов был уверен, что о численности и составе войск в городе у противника сведений нет. Тем более, что сразу же, как его полк начал выгружаться в Муроме, люди Хлопуши установили кордоны на въездах и выездах из города, к огромному неудовольствию местных жителей. Увы, но полковник понимал, что их неудовольствие скоро перейдет в страдания. Городу предстояло превратиться в поле боя. И сколько домовладений уцелеет после всего этого одному Богу известно.

Судя по перестроениям имперских войск, командующий авангардом решил занять Муром сходу. Это был самый желанный вариант из тех, к которым готовился полковник. Оставив на колокольне наблюдателя с юным сигнальщиком, Крылов спустился вниз.

— Господин полковник, — вытянулся перед ним капрал инженерной роты, — поп здешний уезжать отказывается. Что делать прикажете?

За спиной капрала виднелся старик в рясе энергично машущий руками на арапчат Павлония. Поморщившись непредвиденной задержке Крылов сам пошел к попу.

— Ироды окаянные, куда руки тяните к святыням. Не вами поставлено не вам и снимать. Нехристей на город напустили, тати бесстыжие.

— Святой отец, пошто хулу возводите? — окликнул попа полковник. — Сии рабы божие посланы мной, уберечь церковное имущество от возможного пожара. Вам и телегу выделили, так что извольте скоренько погрузиться и перевезти все что можно в Троицкий монастырь на сохранение.

Попик увидев начальственное лицо взвился пуще прежнего:

— Слуга нечистого! Вора бессмысленного Пугача! Разорителя добрых христиан и смуты устроителя. Прочь из церкви! Анафема, анафема!

Крылов не сдерживаясь рявкнул на священника:

— Уймись батюшка, а то велю связать и рот заткнуть. Недосуг мне с тобой спорить кто прав, а кто виноват. Бог рассудит и Пугачева и Екатерину и нас грешных. А пока есть время, езжай куда велено и не гневи меня.

И обращаясь к солдатам:

— Попа не слушать — полковник развернулся, пошел коновязи — Имущество грузить быстро. Времени мало осталось. Будет бузить, вяжите.

— Ой что деется. Последние времена наступают!

За спиной полковника причитал поп, но Крылов его уже не слушал. Надо было спешить к месту подготовленной засады.

По кривым улочкам тянулись перегруженные скарбом обывательские телеги и брел скот, тоже навьюченный узлами. Не мелочась, Крылов, сразу по прибытию в Муром, приказал выселить всех остававшихся в городе жителей за реку. Благо наплавной мост уже был наведен. Жильцов в городе оставалось в половину от прежнего. Зимний набег башкиров и захват города ополчением Куропаткина заставил самых богатых обитателей поспешно покинуть его. Люди попроще и поумнее тоже предпочли разъехаться по окрестным селам.