Только люби

— О тебе, — говорить правду – легко. И она отозвалась в каждой черточке его напряженного и уставшего лица. — Тебе нужно отдохнуть, Стас.

Он молча кивнул, принимая мой ответ, и снова уставился на дорогу, что серым серпантином ложилась под колеса его джипа.

— Почему ты не спрашиваешь, куда я тебя везу?

Пожала плечами.

— Мне все равно, — ответила и тут же ощутила жгучий взгляд, от которого по коже рассыпались предательские мурашки. Вздохнула, понимая, что сказала совсем не то, что Стас хотел услышать. — Главное, ты рядом, — перехватывая его прищуренный взгляд.

— Так мне доверяешь? — продолжал допытываться он.

— А ты? Кому доверяешь ты, Стас? — и смысл моего вопроса комком застрял в глотке, мешая вдохнуть. Ведь кто-то должен быть в его жизни, кому он рассказывает о своих проблемах, с кем делится переживаниями и кто обнимает его, разделяя его боль. Кто-то очень близкий. Может, даже та самая мисс красоты.

— Доверие, Бабочка, непозволительная роскошь, — дернул плечом, выбивая меня из собственных догадок,  и за оставшийся отрезок пути не проронил больше ни слова.

А у меня горечь растеклась под кожей, отравляя. И непрошенные слезы жгли глаза. Но я упрямо не позволяла им пролиться. Я давно взрослая и не реву по таким мелочам. Я давно привыкла разочаровываться в людях и еще одно разочарование не причинит мне боли. Вот только сердце ныло в груди и тоска, глухая, безмолвная вновь тихо заскулила на самом краешке души.

Когда Стас остановил машину и заглушил мотор, по небу разливались алые кляксы отгорающего заката.

Он выбрался из салона, распахнул передо мной дверцу и протянул руку. А я зависла на его широкой ладони со свежими царапинами – отметинами острого лезвия. Спазм скрутил легкие. Схватилась за горло, выцарапывая для него хоть каплю кислорода. И не могла оторвать глаз от изрезанной широкой ладони.

Что же ты творишь с собой, Стас?

Покачала головой, так и не найдя в себе силы коснуться его ладони. Стало почему-то страшно. Я не могла причинить ему боль. А ему ведь наверняка больно. Стас фыркнул и отошел на несколько шагов, позволяя мне самой выбраться из машины.

— Что, Бабочка, феминистки рулят? — не удержался от издевки.

Резко вскинула голову, тут же отмечая, что следы моих ногтей давно зажили, как не осталось следа и от ссадины после драки с Даней. Но на лице пролегли следы дикой, ничем не стираемой усталости.

Почему ты никому не доверяешь, Стас? Что стряслось в твоей жизни? Когда ты стал таким? Я же помнила, как он был близок со старшим братом, только его одного считая самым верным и преданным человеком на этой планете. Что изменилось за эти годы?

И спросить бы, но я не могла говорить. Просто взяла его изрезанную ладонь и коснулась ее губами. Забирая его боль. Отдавая в этом невесомом прикосновении всю себя.

Стас тихо выругался и рванул меня на себя. Прижал к себе так крепко, что дышать оказалось невозможным. Вцепилась пальцами в его плечи, боясь, что отпустит, а я не смогу…стоять не смогу. Я и сейчас держалась до последнего, хватаясь за него, как за спасательный круг. И тонула…тонула в его запахе: горьковатом с шоколадным послевкусием. Терпком и мучительно сладком, пьянящем, подкашивающим колени. А он гладил мой затылок, пропуская сквозь пальцы мои волосы. Накручивал их на пальцы или сгребал в кулак, вдыхая их запах. Игрался, и я каждой клеточкой тела чувствовала его наслаждение. И улыбалась, уткнувшись носом в ямку между его ключицами.

— Ты улыбаешься, — прохрипел он, носом потираясь о мою макушку.

Кивнула, губами коснувшись его кожи. Запоминая его вкус, такой же упоительно сладкий, растапливающий горечь.

— Идем, Бабочка…

Сплел наши пальцы и увлек за собой. По узкой тропинке на самый край утеса. Замер, обняв меня со спины. А я в который раз за этот сумасшедший день перестала дышать. Прямо под ногами стелилась изумрудная гладь моря, а над нами горело алым небо. И солнце, такое огромное и такое притягательное, медленно скатывалось в морскую пену перекатывающихся гребешков волн.

— Когда я был маленький, Миха часто привозил меня сюда. Мы сидели на самом краю, свесив ноги над пропастью, и он рассказывал мне о маме, — притаилась в его руках, боясь спугнуть такое неожиданное откровение. — Она умерла во время родов, — вот тут я не смогла сдержать удивленного вздоха, потому что я знала его мать. Глянула в его глаза, но он смотрел за горизонт, и в его космосе отражалось солнце. Оно горело алым костром, в своих отгорающих лучах сжирая нашу на двоих боль. — Я до сих пор помню ее по его рассказам, — на обветренных губах притаилась улыбка, мягкая с оттенком грусти. — Он, знаешь, словно воскрешал ее специально для меня. И это были самые лучшие моменты в моей жизни. Миха был самым близким человеком для меня. Самым родным, понимаешь?

Кивнула, хотя он совсем не ждал моего ответа. Но я…я знала, каково это терять самых близких. И я понимала его, как никто. Вот только я точно знала, что его брат жив и здоров. Тогда почему он говорил о нем в прошедшем времени?

— А потом я рассказал ему свою самую большую тайну, — усмехнулся. А на мое плечо вдруг села пестрая бабочка. Улыбнулась, наблюдая, как она подставляла свои рыжие крылышки утопающему в море солнцу. Моргнуть не успела, как Стас одним резким движением поймал ее, сжав в кулаке. — А он просто взял и сломал все. Раздавил меня, как эту бабочку, — разжал ладонь, на которой распласталась несчастная бабочка. Такая красивая и навечно сломанная. Но вдруг…один удар сердца и она расправила свои узорные крылышки и спорхнула с его ладони навстречу солнцу. По щекам скатились слезы, и я в немом изумлении уставилась на Стаса, провожающего взглядом бабочку.

— Но ты…ты же не сломал бабочку…Ты не такой, как он, Стас.

— Конечно, не такой, — улыбнулся как-то обреченно, словно думал совсем иначе, костяшкой большого пальца стирая мои слезы. — И я до одури хочу тебя, Ева…

— Хочешь – бери, — выдохнула, больше не боясь собственных желаний. — Я вся твоя, Стас, — развернувшись в его руках и пальцами касаясь его красивых, словно нарисованных губ. — Твоя, мой Темный рыцарь…

Глава 16.

Я не видела, откуда он здесь появился. Одноэтажный дом, сложенный из деревянных бревен. С маленькими окошками и покатой крышей, оплетенной лозой. Красивый и сказочный будто. Избушка семи гномов, не иначе.

Не заметила, как остановилась в полушаге от массивной дубовой двери, с восхищением рассматривая витиеватые узоры, вьющиеся по темному дереву. И как Стас отпер эту самую дверь, увлекая меня за собой.

А потом прижал к теплому дереву, носом зарывшись в мои волосы и тяжело дыша. А я смотрела на него, такого сильного, красивого и сейчас такого моего, что внутри все сжималось от дикого восторга. И моя любовь, которая, казалось, никогда больше не воскреснет, прошивала меня изнутри черными стежками его космических глаз, пришивая намертво к Стасу, гладящему мои бедра.

Я никогда не думала, что любить можно так бездумно. Не анализируя, не оглядываясь, не ожидая подвоха. Просто любить, словно дышать. Никогда не верила ему, такому не по годам умному мальчишке.

… — Вы любите его, Евгения Матвеевна?

Вопрос застает меня врасплох, как и само присутствие Стаса в кабинете. Уроки давно закончились, и я точно видела, как он уходил из школы в обнимку с Настей Звонаревой из параллельного класса. А я только закончила бессмысленный разговор с мужем. Снова ни о чем. Снова пустая ссора. Вздыхаю, стоя у окна.

И тут Стас и его вопрос, прямой и откровенный, как он сам.

Оборачиваюсь слишком резко на только вымытом полу и впервые жалею, что нацепила туфли на шпильке. Нога подламывается, и я падаю, неловко взмахнув руками и тихо ругнувшись. Колено прошивает острой болью, и я зажмуриваюсь, слыша только толчки боли и треск рвущейся юбки. Но вздрагиваю от опаляющего тепла горячих рук. Распахиваю глаза и скрещиваюсь с черным космосом на дне внимательного взгляда. всего мгновение и его взгляд падает на мою подогнутую ногу.