Напиши мне

− У тебя всё нормально? – округлились её, кажущиеся смелыми, дерзкие глаза.

− Я представляю, как бы ты романтично выглядела без тормозов. Полная жизни, энергии…

Цок-цок. Стук каблуков. Она ушла быстро и метафорически.

Клац-клац.

Пальцы побежали по клавишам.

− Встречалась когда-нибудь лицом к лицу со скальпом?

− Это была самая тупая шутка в моей жизни.

− Посмотрим, что ты скажешь, когда я вытащу из-под стола голову твоего папаши, − и начал рыскать там руками. Она улыбнулась, но, опомнившись, обиделась. Пока она уходила, я успел отпить из банки энергетик.

Клац-клац.

− Звёзды … − начал было я, но, передумав, с силой захлопнул ноутбук и отключил питание.

Я допил свой энергетик, отправился на кухню, и выкинул пустую банку в мусорное ведро. Та нисколько не помялась. Вот и я не помнусь, подумал я и упал на диван.

Через три четверти часа я подошёл к окну, раздвигая занавески. Погода не располагала к прогулкам. Это мне понравилось, я не любил людей.

Прогуливаясь по тротуарам, я закрывал голову капюшоном. Шагал быстро, и всякий раз менял направление, чтобы не ходить по одной и той же дороге. Десятки, если не сотни тысяч раз я ходил по каждой из этих дорог. Когда работал курьером, истоптал две пары кроссовок, но со временем то, что знал наизусть, забыл напрочь. Такое свойство у моей памяти: то, что не упаковано в мешок из чувств, рассыпается прахом.

      Да и зачем было запоминать эти места? Большой Город был похож на сотни других, маленьких городов, здесь было всё тоже самое, только в большем количестве. Загаженные по обочинам улицы, заметённый мусор в щели между домами, занимательного содержания публичные дома, куда, сбегая с уроков, заглядывали подростки, оставляя скопленные деньги с обедов на стенках кабинок, а уж гнилых и подгнивающих людей можно было встретить на каждом шагу. Очередной город у берега моря, от воздуха которого туристу хочется надеть фильтрующую маску.

Когда я переселялся сюда, то думал иначе. Тогда у меня были планы, идеи, была чёткая стратегия и вера в себя. Спустя три года я работаю разнорабочим на оптовом складе цветов, живу в коммуналке, и благодарен судьбе за то, что у меня вышло хотя бы это.

Три года назад я отучился на переводчика, и переехал в Большой Город, чтобы работать. Я шатался по разным конторам, предлагал услуги личного переводчика, но на моём счету только два аудита и перевод двенадцати открыток. Всё испортила Соцсеть. Мой злейший враг. Мой лучший друг. Единственное живое существо в моей жизни.

Ещё во время моей учёбы в университете, случилось ужасное. Соцсеть – крупнейшая развлекательная платформа страны, объединилась с одной переводческой кампанией, и вывела на свет чудо – Переводчик. Переводчик – программа, которая переводила всё, все тексты со всех доступных диалектов на любые другие. Переводчик занимался и речью, и надиктованными монологами, и эмоциональными восклицаниями, переводя их с поразительной точностью. Переводчик – автономная и абсолютно бесплатная программа, за функционированием которой следят несколько системных администраторов. Соцсеть предоставила услуги Переводчика в общее пользование, и новой программой стали пользоваться все. Старые бородатые профессора в университете махали рукой, мол, качество перевода плохое, и о программе быстро забудут, но я видел ложь в их глазах. Я знал, что они тестировали программу, и сейчас просто пытаются не распугать учащихся, заставить их доучиться. Но с созданием Переводчика решился вопрос моей карьеры. Отныне мне пришлось заниматься чем-то другим.

Людям не требовались точные переводы возгласов и нового сленга. С остальным Переводчик справлялся. Бизнесмены, деловые люди, иностранцы – этим людям теперь было достаточно купить микронаушник, и общаться и понимать на родном языке. Десятки тысяч людей потеряли работу. Я успел найти новую, поэтому мне повезло. Работая, я чувствовал себя нужным, чувствовал жизнь внутри себя. Работая, я мог не вспоминать о своих неудачах.

Я шагал по улицам Большого Города, а брезгливая Женщина в Зелёном, именующая себя Отвращением, закрывалась от падающих с деревьев капель маленьким зонтиком, и морщила нос, сидя на моём плече. Вообще-то она сидела в печёнках, но при каждом повороте головы, я наблюдал за тем, как она поджимала ноги и с укором смотрела на меня, мол, куда ты меня опять притащил.

− Куда ты меня опять притащил, − возмущалась она. – Дома не сидится?

Я не стал отвечать, только раздражённо мотнул головой. Она фыркнула. Хотел я того или нет, а, даже игнорируя её, она влияла на меня. Возможно, конечно, это чувство дискомфорта вызывало несварение желудка, мешающееся с вечной осенью в душе, но факт того, что мне противен Большой Город, был очевиден. Одного взгляда на улицу мне хватало, чтобы скривить лицо.

Однако я любил гулять. Добравшись до протекающего через Большой Город канала, я выбрал самое сухое, как мне показалось, место на скамье, под посеревшей от витающей в воздухе гари берёзкой, уставившись на противоположный берег.

Такой вид мне нравился намного больше. Мягко текущая неизвестно куда вода, отражающая серое-серое небо грусти и печали. В тёмных тонах молчали деревья, ждущие, пока с ними вновь не заговорят светлые лучи, а трава, обычно истоптанная, напитывала корни влагой, готовясь к новому нападению смеющихся детей и улыбающихся родителей, любящих устраивать пикники на природе. Для моего уединения отлично подходила атмосфера мокрой скупости на краски. В солнечные же дни, особенно в выходные, набережная привлекала всех остальных: матерей с детьми, влюблённых или встречающихся пар, изысканно – одетых и воспитанно – ведущих себя людей, конечно, если не затрагивать их интересов. Сейчас дождливая погода почти всех отпугивала, позволяя погрузиться в одиночество «широкой комнаты» – пространство, моё личное и домашнее, только большее, и сопряжённое с природой.

Женщина в Зелёном дулась, потому что я не хотел с ней разговаривать, а сама говорила только о негативном. Вода, мол, переносчик болезней, и источник луж на дорогах. Я старался не обращать на неё внимания. Здесь мне нравилось.

Женщина в Зелёном – феечка, одна из нескольких. Феечки – это мои фантазии, игра воображения, упакованная в маленькую женскую форму, характерного цвета от настроения. Женщина в Зелёном, именуемая Отвращением, как виртуальный помощник, появлялась, чтобы выразить это чувство. Она испытывала отвращение вместо меня, а может и добавляла к нему своё собственное. Отдавая многие свои чувства феечкам, я растерял способность чувствовать самостоятельно. Сам по себе, без цветов, которыми они меня окрашивали, я был серой бесчувственной массой, обезжиренным творогом, который приобретал вкус только вкупе с мёдом, сгущенкой, вареньем или сахаром. Я почувствовал во рту вкус творога с сахаром. Как в деревне у бабушки.

Я любил вспоминать о бабушке. Вообще вспоминать. Я сидел, к примеру, в кресле, а феечки кружили вокруг меня, осыпая эмоциями из прошлого, словно лепестками роз. Лепестки падали мне на колени, я поднимал их к носу и нюхал. Оставаясь в одиночестве, больше мне ничего не оставалось.

Гулять в одиночестве, это совсем не то, что валяться голым на ковре и под золотящие музыкантов славой, а мои русые волосы солнцем блещущих афиш Большого Города музыкой популярного инди-рока, зажмурившись, закинуть руки за голову, в этом было своё, отделённое от шарма удовольствие. Раньше я этого не понимал. Раньше я радовался всему, как собака, теперь – только тому, чему радоваться получалось.

Феечки по имени Радость не существовало. Если я испытывал что-то такое, то не проецировал эмоцию на летающее существо. С чем это было связано, я не знал, но это не сильно меня заботило. Не все мои чувства порхали рядом со мной.

С радостью, с восторгом ходил я под деревьями ещё прошлой весной, порой влюблённости, держал тёплую сухую руку, с такой детским восхищением разглядывал кажущиеся бесчисленными маленькие изогнутые, перекручивающиеся, раздваивающиеся, расстраивающиеся, порой срастающиеся веточки, почки, распускающиеся бутоны, пчёл, траву, пробивающиеся из-под снега газоны, настолько поражала меня естественность, красота и шедевральность дикого и прежнего, что я больше не мог оставаться преданным миру грёз, держаться грязных привычек и грязных друзей, держащихся грязных привычек. И хоть главная грязная привычка ушла от меня сама, я, оставшись один, в своей уютной, маленькой, пустой комнате, считал, что поступил правильно. Я лишился всего, что радовало меня. Стоило ли об этом жалеть?