Страница 24 из 31
- Тоже годится, - одобрил генерал и расстегнул пуговицу ужасной, будто изжеванной, гимнастерки Ромашкина. Покрутив карандашом, сделал в гимнастерке дырку, вставил туда штифт медали, потом залез рукой Василию за пазуху, на ощупь завернул гаечку и, хлопнув его по плечу, сказал:
- Носи, сынок, на здоровье. Заслужил!
Оглушенный всем происходящим, Василий не мог понять, что Гарбуз, незаметно для других, подсказывает ему. Наконец, опомнясь, с большим опозданием гаркнул:
- Служу Советскому Союзу!
Гарбуз вздохнул с облегчением, а генерал похвалил:
- Ну, вот и молодец!
Адъютант развернул на столе карту, командир дивизии подошел к ней, подозвал Караваева и Гарбуза.
Ромашкин остался один на середине блиндажа и не знал, что же ему делать. Первое, на что он решился, - надеть шинель, чтобы никто не видел его отвратительной гимнастерки, правда, на ней теперь сияла новенькая медаль, которую очень хотелось потрогать. Но у двери стоял Гулиев неудобно было обнаруживать свою слабость перед солдатом. Шепотом спросил ординарца:
- Где моя шинель?
- Здесь, товарищ лейтенант, - ответил Гулиев, не двигаясь, однако, с места и пристально глядя на медаль.
- Разрешите посмотреть, товарищ лейтенант?
- Любопытствуй, - милостиво разрешил Ромашкин. Гулиев осторожно приподнял медаль двумя пальцами:
- Тяжелая. Серебряная, наверно?
- Конечно, - убежденно сказал Ромашкин, чувствуя, как успокаивается и обретает уверенность от этого разговора.
Он оделся, но некоторое время постоял еще на середине блиндажа, не решаясь обратиться к склонившимся над картой старшим начальникам. Самым рослым меж них казался почему-то генерал, хотя был он в действительности не выше Караваева и много ниже Гарбуза.
Когда командир полка наконец оглянулся, Ромашкин тихо спросил:
- Разрешите идти?
Караваев шагнул к нему и тоже негромко сказал:
- Идите к начальнику штаба. Он вызовет Казакова и даст необходимые указания. Он в курсе дела.
Василий вышел на морозный воздух и вздохнул полной грудью. Часовой, охранявший блиндаж, усмехнулся, кивая на Ромашкина:
- Во, дали баню лейтенанту! Смотри, - обратился он к генеральскому коноводу, - аж пар валит!
- Мой может, - подтвердил коновод. - Так поддаст, что и дым пойдет!
Ромашкин никак не отреагировал на это. Он стоял счастливый, наслаждаясь тишиной и прохладой. Окружавший его заснеженный мир весь искрился...
Начальник штаба майор Колокольцев встретил Василия приветливо. Только дел у него было слишком много
- разговаривать с лейтенантом не мог. А знал он все и о назначении лейтенанта, и о награждении медалью, и о том, что должен свести Ромашкина с Казаковым.
- Садитесь и ждите. Казаков сейчас придет, - пообещал майор, принимаясь что-то писать, временами поглядывая на развернутую карту, где цветными карандашами было нанесено положение войск - наших и противника, флажками обозначены штабы.
Ромашкин осмотрелся. Блиндаж начальника штаба был поменьше, чем у командира полка, но, пожалуй, еще уютней и удобней для работы: стол шире, хорошо освещен двумя лампами, которые стояли на полочках, прибитых к стене справа и слева: от такого освещения на карте не появлялось теней. На отдельной полочке - цветные карандаши, командирские, линейки, циркули, компас, курвиметр, стопки бумаги, стеариновые свечи.
Писал начальник штаба быстро, крупным красивым почерком. Лицо у него отсвечивало желтизной не то от ламп, не то от усталости. Когда зуммерил телефон, майор брал трубку и, продолжая писать, говорил спокойным голосом: "Да, командир разрешает". Или: "Нет, командир с этим не согласен". Или даже так: "Не надо, к командиру не обращайтесь. Запрещаю!" И все писал, писал строчку за строчкой, которые, как и голос, у него были четкими и ровными.
Впервые наблюдал Ромашкин, как работает начальник штаба полка, и его многое при этом поразило. Откуда майор знает, с чем согласится и что отвергнет командир? Почему он так уверенное, без колебаний, не советуясь с Караваевым, отдает распоряжения от его имени? Даже запрещает к нему обращаться! Ромашкин не предполагал, что у начальника штаба такие права и власть.
Размышления эти прервались с появлением Казакова. Был он в сдвинутой на затылок шапке, из-под шапки выбивался темный чуб, под носом усики, в глазах веселое лукавство.
И в докладе Казакова прозвучала некоторая вольность:
- Я прибыл, товарищ майор.
- Проходи, Иван Петрович, знакомься - вот тебе замена, - тоже как-то по-свойски ответил ему начальник штаба, не отрываясь от своего дела.
Ромашкин с удовольствием пожал крепкую руку Казакова и с первой же минуты полюбил разведчика. Была в его удали какая-то распахнутость, готовность к дружбе, добродушие.
- Нашелся? - подмигнул ему Казаков. - Вот и хорошо!.. Так мы пойдем, товарищ майор?
- Погоди! - остановил Колокольцев и, дописав фразу, повернулся к лейтенантам. - Значит, так, Иван Петрович: ты не просто передай взвод Ромашкину, а подучи его, своди разок-два на задания, познакомь с людьми, поддержи, а то ведь твои орлы, сам знаешь, какой народ.
- Все будет в порядке, товарищ майор, - сияя улыбкой, заверил Казаков. - Ребята примут лейтенанта, не сомневайтесь. Я же на повышение ухожу.
- Надеюсь на тебя, Иван Петрович. А пока Люленков подлечится, ты и за него поработаешь. - И, обращаясь уже к Ромашкину, пояснил: - Ранило моего помощника по разведке, капитана Люленкова, в медсанбате сейчас.
Казаков энергично возразил:
- Я на роту собрался, товарищ майор, а вы про замену Люленкова говорите. Лейтенанту помогу, его обучу, а за ПНШа не сработаю. В бумагах этих - сводках, картах - я ни бум-бум.
- Ты заменишь Люленкова временно.
- И временно не могу: не кумекаю.
- Все! Занимайся с Ромашкиным.
- Понял. Идем, лейтенант, - заспешил Казаков, опасаясь, как бы начальник штаба еще чего-нибудь не надумал.
В овраге, по которому они шли к жилью разведчиков, Казаков сперва сердито молчал, потом начал ворчать:
- "Временно"!.. А там Люленков разболеется - и на постоянно застрянешь! Нужна мне эта штабная колготня, как зайцу бакенбарды! - И лишь отворчавшись, обратился к Ромашкину: - Ладно, расскажи, брат, маленько про себя.