Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 67 из 99



  – Элеонора Григорьевна, вам понятно то, о чём я говорила сейчас?

  Понятно! Конечно, понятно! Как не понять!

  «Мейоз», «Хромосома», «АФП, ХГЧ», «Амниоцентез», «Хорионбиопсия» – Эля же каждый день слышит эти слова! И всё-всё понимает! Абракадабра, а не слова.

  – Что мне нужно пройти? – Эля посмотрела на листик, на котором было расписано, куда именно следует обратиться Файзулиной Элеоноре Григорьевне, на секунду замерла, потом прочитала.

  – Позовите свекровь, Галина Семёновна, – вздохнула медсестра, сидевшая за соседним столом, выразительно посмотрев на Элю.

  – Элеонора Григорьевна, вы даёте согласие на разглашение сведений, составляющих врачебную тайну? – обречённо проговорила Галина Семёновна.

  – Ну, да, – согласилась Эля. Чего скрывать? И подписала очередной лист, не утруждая себя чтением. Согласие на это, согласие на то, она только и делает, что подписывает бумажки у врача.

  Зарима долго сидела в кабинете Галины Семёновны, Элю выставили за дверь, словно её беседа не касается. Она забеспокоилась всерьёз. До того, как очутилась в коридоре с бежевыми стенами и цветами на подоконниках, Эле было спокойно. Она думала о том, что устала, хочет есть, в туалет, а не о словах врачей, но сидя на мягком, кожаном кресле – испугалась.

  – Поехали, – всё, что сказала Зарима, выйдя из кабинета. Эля подскочила и поспешила за почти бегущей свекровью.

  В магазин они не поехали, на базар тоже не пошли, Зарима всю дорогу молчала, смотря поочерёдно то в окно, то на Элю, сжимая до белизны губы.

  – Что сказала Галина Семёновна? – пролепетала девушка, глядя на возмущённую, злую свекровь.

  – Глупости сказала. Другого врача найдём, к этой больше ни ногой. Поняла меня?

  – Поняла… – ничего Эля не поняла, кроме того, что Галина Семёновна чем-то не угодила Зариме. До этого дня угождала, а сегодня – нет.

  За такие деньжищи нужно говорить то, что пациенту хочется, а Галина Семёновна даже не всегда улыбалась. Выписывала направления на исследования, помечая карандашом, когда и где сдать, интересовалась самочувствием, остальное время что-то записывала в карточку размашистым, непонятным почерком.

Уже вечером Эля тихонечко проходила мимо кабинета свёкра – пробиралась от эби. Её комната была на первом этаже, в торце коридорчика, недалеко от рабочего кабинета Арслана Файзулина. По работе, насколько Эля знала, к нему редко приезжали, чаще всего Юнусов Равиль, и такое соседство не обременяло ни сына, ни мать.

  Тогда-то и услышала Эля беседу родителей Дамира. Вернее, говорила Зарима – громко, с истеричными нотками, иногда переходила на крик. Арслан же первое время молчал.

  – Ты понимаешь? – снова и снова выговаривала Зарима мужу. – У Дамира не может быть ребёнка с такой патологией!

  – Всякое может быть, – буркнул свёкор.

  – Не может! – взвизгнула Зарима. – И по срокам не выходит!

  – Ты свечку не держала, – рыкнул мужской голос. – Теперь-то какая разница, пусть Дамир разбирается со своей женой.

  – Твоя вина, ты не должен был разрешать нашему сыну жениться!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍  – Ерунду не мели. Скандала хочешь? Сын депутата Областного собрания обрюхатил и бросил выпускницу школы?

  – Ты не депутат! Выборы летом.



  – Думаешь, компроматом не воспользуются? Не налетят? Я не собираюсь упускать возможности из-за того, что у моего сына голова не на плечах, а между ног. Всё будет, как договорились. С Элей сама решай, не вмешивай меня в женские дела. Аборт? Значит - аборт. Оно и к лучшему. Разведутся по-тихому, по-хорошему.

  – Какой аборт, о чём ты говоришь?! – взвилась Зарима.

  – Урода рожать? – зашипел на неё муж. – Ты в своём уме?!

  – Не может быть у Дамира ребёнка с такой патологией!

  – Тем более! Зачем нам урод, да ещё не от нашего сына? Пусть делает аборт!

  – Как у тебя всё просто, Арслан!

  – Зато у тебя слишком сложно, – прокричал свёкор рядом с дверью. Эля подхватила подол простенького домашнего платья и рванула к себе в комнату, боясь встретиться с Арсланом.

  Зубы отбивали дробь, было нестерпимо холодно, Эля закуталась в одеяло с головой, подобрала под себя ноги и смотрела в черноту за окном. Мама, мамочка, неужели всё это правда? Почему? Почему она сразу не поняла? Не вслушивалась в то, что говорила Галина Семёновна. Правильно говорит Дамир – нельзя быть такой глупой!

  Она ещё раз внимательно перечитала всё, что написано на листках из клиники, вбила в поисковик, и первые ссылки заставили кровь похолодеть. Не может быть! Она молодая, здоровая, за всю жизнь два раза насморк был – вот и все болезни. Ни ветрянкой не болела, ни краснухой, ничем! Почему именно у Элиного ребёнка патология? Дамир тоже молодой, сильный, здоровый. Выходит, права Зарима…

  Эля зажмурилась.

  В первое мгновение, когда только увидела эти две злосчастные красные полоски на тесте – именно об этом подумала Эля. Вдруг отец не Дамир? Сидя в машине, она судорожно считала дни, перебирала пальцы, вспоминала и никак не могла прийти к единому мнению, убедиться, что этот ребёнок в её животе – ребёнок Дамира Файзулина. Неприятно сосало под ложечкой, бежали противные мурашки по спине, она никак не могла успокоиться и до самого вечера металась по дому, решая, как же ей быть.

  Аборт! Он всё решит – успокаивала она себя. А зря… Правду люди говорят, сколько верёвочке ни виться – конец найдётся. В тот вечер Дамир смёл все сомнения Эли, снёс ураганом новых впечатлений, счастливым, беззаботным смехом, букетом гербер. Название-то какое – «герберы»! Настоящим кольцом, с камушками, в красивой бархатной коробочке, как в кино!

  Разве могла тогда Эля подумать, предположить? Она и вспоминать тот случай не хотела, а если бы вспомнила – тут же всего лишилась бы. И гербер, и кольца с камушками, и главное – Дамира. Его она лишиться никак не могла. Палец себе отрубить смогла бы, зажмурилась бы и рубанула топором, а Дамира – нет.

  Тогда она не представляла, что сможет без него жить. Смогла…

  Когда Эля приехала в Поповку, за ней начал увиваться соседский мужик лет тридцати пяти. Тощенький, дистрофично кривоногий, вечно лохматый, с выпученными глазами и отёками под ними от вечной пьянки. У него была жена по имени Маша, огромная, как танк, и трое маленьких детей. Мужика звали Володей, себя он называл Владимир. Он частенько заглядывал к папке и глаз не сводил с Эли.

  Папка прикрикнул однажды на дочь – та не думает, в чём перед мужиками шлындает, не маленькая, понимать должна, что соски через майку просвечиваются. Эля значения не придала. Всегда так ходила, между прочим – красиво. Не было бы красиво – не смотрели бы мужчины, а они оглядываются порой. Кто моложе, смелее – свистит вслед.

  – Шалава, – в сердцах ворчал папка. – Найдёшь приключение на свою передницу, не жалуйся, – осуждающе смотрел и кивал головой, соглашаясь сам с собой.

  Эля с ним согласна не была. Ничего она не найдёт, никаких приключений. Она даже не знакомится ни с кем. Зачем? В любовь Эле не верилось, придумки это, чтобы люди за кино платили, а секс её не интересовал. Пробовала она тот секс. Несколько минут противной боли и тошноты, а потом не отмыться. По своей воле такое терпеть – дураков нет! Уж точно не Элька Александрова.

  Надя, когда Эля встретилась с ней в Архангельске, сказала, что она дурочка, а секс прекрасен. Сказала другими словами, конечно, только Эле повторить их стыдно, такого даже пьяный Митька не произносил.

  Потом появился Дамир, папка и вовсе разошёлся, кричал, что Элька – глупая девка, бестолковая, сама не знает, куда лезет. «Он же татарин! Поиграет и вышвырнет, как кутёнка!». Володя поддерживал, отпускал скользкие реплики, а иногда распускал руки, тогда Эля била наотмашь, чем попадётся.

  Она начала подозревать – прав папка, всё-таки он мужчина, понимает, что говорит. И Дамир прав – нельзя ходить без лифчика, в полупрозрачной юбке, носить коротенькие сарафаны и юбчонки, едва прикрывающие попу. Ох, и злился Дамир, если видел Элю в «непристойном» виде. Ругался, грозил бросить Элю, никогда больше не приезжать к ней. Правда, бранных слов – как папа или Володя – не говорил. Командовал, велел надевать то, что он купил.